Карточный домик - Сергей Алексеевич Марков
— Подрабатывать буду. Может, сразу же на вечернее поступлю.
— Ну и толку? Что ты умеешь делать-то? Вагоны разгружать? Ведь ты до армии ничем не занимался, кроме своего дзюдо.
— Электриком работал.
— Да, я помню, — рассмеялась Оля. — Без году неделя. А знаешь, сколько у папы профессий? Двенадцать! Он и шофер, и плотник, и… Ладно, что об этом говорить. Который час?
— Четверть второго, — сказал я, глядя в окно на темные дома и тускло светящиеся через один фонари.
— Я завтра весь день просплю. А что мы вечером будем делать?
— Посмотрим.
Машина свернула с проспекта на бульвар, потом на узкую неосвещенную улочку, въехала через арку во двор, за которым город кончался и начинался лес.
Я заплатил, и мы вышли. Светились из всего огромного панельного дома только два окна на восьмом этаже.
— Это наши, — со смехом сказала Оля. — Нас ждут.
— Кто?
— Не знаю. Домовой. Или ведьмы. Но я уверена, что ключи у нас именно от той квартиры. Ведь нам везет с тобой.
Мы поднялись, и сразу стало ясно, что Оля права. Из-за обитой дерматином двери с номером, который написал нам на листочке швейцар, доносилась рок-музыка, топот и пронзительно, хрипло кто-то визжал.
— А может быть, мы дом перепутали?
— Тридцать девять, корпус два.
— Что будем делать?
Сказать я ничего не успел — дверь распахнулась, выбежала зареванная, с размазанной по лицу краской девушка, за ней здоровенный волосан-бородач в свитере и полосатых трусах.
— Заходите, ребят, — басом бросил он нам через плечо и убежал, сотрясая лестницы, вниз.
— Зайдем?
— А что нам остается? — улыбнулась Оля. — Здесь хоть весело, судя по всему.
— День Победы уже обмывают.
— Чем это пахнет?
— Что-то знакомое…
10
Мы вошли и через пять минут сидели на диване между длинноволосыми, мутноглазыми, сонными девушками и такими же парнями. Пили сухое вино из двух стаканов, потому что больше посуды не было. В соседней комнате ревел магнитофон. На кухне выясняли отношения — кто-то кого-то предал и продал, но пытался доказать, что все как раз наоборот.
— Здорово, да? — толкнула меня под локоть Оля. Глаза ее блестели. — Я тебе не говорила, я как раз об этом мечтала, когда мы таскались из гостиницы в гостиницу: чтобы шумная большая компания, чтобы музыка. Я люблю. Мы ведь с тобой совсем еще молодые, да?
— Конечно, — согласился я.
— И мы ведь будем иногда вот так гулять?
— Будем.
— Здорово, что мы никого здесь не знаем, и нас никто не знает, но никто даже не удивился, что мы пришли почти в два часа ночи.
— По-моему, здесь ничем не удивишь.
— Тебе не нравится?
— Нравится.
Подошел волосан-бородач, успокоивший на лестнице девушку, которая оказалась хороша собой, с монгольским разрезом больших глаз. Он посадил ее рядом с нами, она закинула ногу на ногу, демонстрируя белые ажурные колготки, и попросила спички. Я ответил, что не курю. Она стала разглядывать шрам у меня на запястье.
— Больно?
— Нет, — сказал я.
— Я умею снимать любую боль, — она прикоснулась к шраму кончиком мизинца.
— Она правду говорит, — сказал бородач. — Кстати, что вы как не родные сидите? Меня Митя зовут, — он пожал руку сперва Оле, потом мне.
Он оказался племянником переехавшего на дачу швейцара. Мы сказали, что из Москвы, ночевать нам негде. Племянник ответил, что никаких проблем быть не может. И добавил утробным басом: «Чуваки».
— Вы танцуете? — он взял Олю за руку и увел.
Сосед, прыщеватый очкастый юноша лет восемнадцати, стал яростно мне доказывать, что лучше «Дип пёрпл» в мире группы нет и быть не может. Я согласно кивал, а он хватал меня то за локоть, то за колено, напевая какие-то мелодии. Потом вдруг исчез, вернулся и потребовал, чтобы я слушал, но за стеной сменили его любимую кассету, и он снова исчез. Теплой ногой к моей ноге прижалась девушка с монгольскими глазами, с торчащими розовыми и зелеными прядями завитых волос. Спросила, в чем я вижу смысл жизни и уходит ли, на мой взгляд, талант, если он был, вообще, что такое талант? Парни смотрели сонными нетрезвыми глазами. Оля все не появлялась. Девушка, которую звали Анджела, вывела меня на середину комнаты, и мы стали танцевать, не обращая внимания на музыку. Она прижималась ко мне. За столом спорили о каком-то знаменитом гитаристе, который к нам в страну почему-то никогда не приедет, о фильме, который у нас никогда не пойдет. И еще о многом спорили, неожиданно соскальзывая с темы на тему. А я молчал, но не только потому, что мне нечего было сказать. Снова, как в тот вечер в начале февраля, когда мы собирались классом у Андрея Воронина, я чувствовал себя в компании лишним. Мне трудно будет забыть, как смотрели на меня одноклассники, и как я пытался в разговоре под них подделаться, шутить, но ни черта не получалось, и как потом на кухне и на лестнице расспрашивали, будто обязаны были, и девчонки учили танцевать, словно выполняя комсомольское поручение, я чувствовал, что все они и жалеют меня и им скучно, и чувствовал, как постепенно перестают они меня замечать, зациклившегося на смерти, — «Не зацикливайся, старичок, на смерти, — посоветовал мне одноклассник, — жизнь продолжается», — меня, состарившегося за два года лет на двадцать, они, занятые своими разборами, и я уж вовсе чужим, ненужным становлюсь, уйди я — никто бы и внимания не обратил, кроме Оли; но тут подошла Наташка Самкова, что-то сказала и потом вдруг: «Мне так жаль всех вас, которые были и теперь там…» — я помню, как потемнело у меня в глазах, не столько от смысла слов, сколько от интонации, от взгляда ее, затрясло всего изнутри, и я едва с собой совладал, а то бы не знаю, что сделал. Анджела, вихляя бедрами, снова потащила меня танцевать и прижималась еще крепче, и спрашивала, нравятся ли мне ее духи. А Оля все не появлялась. И потом, совсем недавно встретил у метро Зинаиду Викторовну, нашу классную руководительницу, у которой сын служил в шестьдесят восьмом году в Чехословакии, и она нам много рассказывала на уроках новейшей истории о том, как счастливы были чехи, когда наши танки вошли в Прагу и стали на Вацлавской площади, — а тут вдруг: «Мальчик… — и слезы на старушечьих глазах, — я знаю, все знаю, мне девочки говорили, что ты был тяжело ранен… Бедный мальчик…» Взяв меня в углу за руки, глядя в глаза,
