Нулевые - Роман Валерьевич Сенчин
С темы призыва сына в армию начинается каждая их посиделка. А потом уж – другое.
– У моей соседки-то какое несчастье, Ир! Ты себе не представляешь!
Ирина отреагировала, хотя, честно сказать, ее мало интересовала какая-то незнакомая женщина:
– Что случилось?
Глотнув кофе, Дарья Валерьевна поморщилась, спустила в чашку еще кубик рафинада. Энергично застучала ложкой по стенкам и тут же резко бросила.
– Она няней работает в детском саду. Надя… Я про нее тебе раньше когда-то… У нее муж в том году от рака желудка умер… И она в детский садик устроилась. Уже на пенсии, но копейка же лишняя не помешает, да и детишек так любит…
Администраторша еще раз попробовала кофе и теперь осталась довольна вкусом. Правда, лицо у нее просветлело лишь на секунду.
– Очень, в общем, Надю хвалили, очень ценили. И детишки тоже тянулись, сказки она им рассказывала, и насчет чистоты все очень аккуратно… И тут вот позавчера приходит в слезах. Я, конечно: «Что стряслось опять?» Плачет, задыхается. Корвалола ей накапала. Успокоилась маленько, рассказала.
Ирина осторожно пила кофе, поглядывала на печенье, но взять и начать жевать, когда вот сейчас ей сообщат нечто страшное, не решалась.
– В общем, принесла в группу кастрюлю с молочным супом. Стала разливать по тарелкам, а детишки вокруг играли. Воспитательница отошла куда-то… И тут девочка одна на нее со всего маха как налетит. Кастрюля – на эту девочку. А суп только с плиты, живой кипяток… Обварилась, говорят, очень серьезно… Тут же скорую вызвали…
Ирина поежилась, стряхивая со спины ледяные мурашки, кончики пальцев противно защипало. Так часто бывало с ней, когда слышала про кровь, про боль, когда представляла себя над бездонной пропастью.
– Ужас какой, – искренне прошептала она. – И что теперь? Как девочка?
– В больнице девочка. Ожоги… и на лице… Ей три с небольшим. На всю жизнь следы могут остаться… – Администраторша тяжко вздохнула: – И Наде каково? Она ведь всей душой к ним, и вот – такое. Пожилая ведь, пять лет как на пенсии… Еще и родители-то заявление подать грозятся…
Ирине было жалко и девочку, и няню, понимала она и чувства родителей, и все-таки жалость, сочувствие были неглубоки, почти искусственны, как сочувствие попавшим в беду героям очередного фильма.
– Н-да-а, – встряхнулась Дарья Валерьевна, высказала свою любимую и бесспорную мысль: – Страшная, Ирочка, вещь – эта жизнь. И не знаешь, в какой момент что обрушится… – Глотнув кофе, спросила: – А твой-то как сынок? Ничего, не болеет?
– Да нет, нормально. – Говорить у Ирины не было никакого желания, и все же зачем-то она добавила: – С бабушкой сейчас, дома. Карантин в садике.
– Из-за чего?
– Краснуха.
– У-у, опасная очень болезнь. Особенно для беременных, Ир. Если беременная заболевает краснухой, рекомендуют сразу делать аборт.
– Почему?
– Ну, ребенок неполноценный рождается.
– Гм…
Ирина ожидала, что Дарья Валерьевна, как обычно, расскажет наглядную историю на эту тему – о какой-нибудь своей знакомой, заразившейся во время беременности краснухой и родившей урода… Вместо истории администраторша задала новую порцию вопросов:
– А с мужем как? Всё так же? Не помирились?
Невольно, точно защищаясь от кого-то или чего-то, Ирина усмехнулась; тут же испугалась этой усмешки, бросила, нервно покачивая полупустую чашку:
– Мы и не ругались. Живем просто отдельно.
– Плохо это, плохо, Ириш, – наставительно и безжалостно определила Дарья Валерьевна. – Я вот своего прогнала за пьянку, за лень его несусветную, а теперь… Голос внутри, и одно и то же: «Зря, зря…» Тогда казалось невыносимым с ним жить, а с другой стороны… Тяжело одной, ой как тяжело-то… Сын вот вырос, заступник, но без отца… Вечером домой приду, и чувство такое, будто у нас что украли… – Администраторша покачала головой, выпустила свой долгий и тяжких вздох. – Трудно выбрать, трудно решить, Ирочка… Только… только если есть шанс, если сомневаешься, то советую очень – сходитесь. И ты должна, как женщина, первой… Он ведь у тебя не сильно-то злоупотребляет? Ну, выпивкой?
– Не сильно, – выдавила Ирина ответ, теряя терпение; в последнее время она всячески старалась не вспоминать, не размышлять (без особых, правда, успехов) о своих отношениях с мужем, о будущем, и каждая фраза администраторши сейчас колола, прожигала ее болью, как игла. – Н-но, понимаете, не в одном пьянстве дело. Много есть других причин…
– Да это уж точно, это уж точно. Столько всего, бывает, сплетется, что и не распутаешь. Только режь. Хотя, Ириша, поверь, хуже пьянства ничего нет на свете. Ничего нет страшней. И ты все-таки попытайся… Или, может, лучше другого найти, пока ребенок маленький. Ты подумай – жизнь-то длинная впереди, а лучшие годы твои сейчас. Дальше, Ир, хуже будет.
– Спасибо…
– Ты только не обижайся! Я это по своему опыту сужу и по другим. Знаешь, сколько таких вот, как я… как ты?.. Но тебе еще, слава богу, не поздно…
2
Сразу, только вышли за дверь, началось.
Двое мужиков копались в щите, где счетчики. Точнее, копался один, а второй стоял рядом, по-ассистентски держа открытый дипломат с отвертками, плоскогубцами, изолентой.
– Что вы делаете? – встревожилась Татьяна Сергеевна.
– А что? – нагло уставился на нее ассистент, а его напарник, кряхтя, вытягивал из недр щита тонкий сероватый провод.
– Извините! – Татьяна Сергеевна, оскорбленная этим «а что?», повысила голос. – Я имею право спросить! Я здесь как-никак тридцать лет живу.
И мужик с дипломатом вдруг как-то болезненно сморщился.
– Ну, радиоточку аннулируем у ваших соседей. В конторе велели. Давно слишком, сказали, не платят.
– Ба-аб! – потянул Татьяну Сергеевну Павлушка. – Пошли-и!
Она одернула внука, желая что-нибудь еще сказать этим электрикам. Только – что? Во-первых, отключают не у нее, а во-вторых, соседям, кажется, теперь не до радио. У них другие заботы – с рассвета, через стену слышно, спорят, кому на поиски похмелиться бежать…
В лифте рядом с кнопками этажей новый сюрприз. Листок из школьной тетради и обстоятельная, разборчивым почерком надпись: «Уважаемые жильцы! С 1 мая сего года стоимость пользования лифтом
