Коробка с маленькими сокровищами - Резеда Летфулловна Кафидова
И вот уже любовно глажу обложку, перелистываю, предвкушаю…
У меня с книгами всё сложно, как с мужчинами. Сначала замираю от ощущения новизны, от шанса прикоснуться к прекрасному, манящему, сулящему сотню " качественных оргазмов", как выразилась Токарева. Потом долго не решаюсь приступить.
И в какой – то момент, тихим вечерочком, ныряю в омут с головой, дабы расслабиться и получить удовольствие.
С Сэлинджером не прокатило. Читала с великим трудом. Собрав всю волю в кулак, буквально штурмовала, как гору, как ледник, как неприступную крепость.
Обычно запоем, проглатываю книгу за вечер целиком. А потом долго, "облизываюсь", смакую послевкусие, созреваю. А тут пробуксовка. Паузы, привалы и перерывы.
Прочитывала три страницы и откладывала . С досадой вскакивала, пила чай, сыпала корм попугаю, смотрела в окно, отсылала голосовые подруге.
В замешательстве раздумываю, почему не цепляет? Почему он кажется мне чужим и даже вызывает раздражение? Тот самый Сэлинджер, от рассказов которого бросало в дрожь. Где же моё юношеское, восторженное с придыханием : "Ах, Селинджер!! Ах " Над пропастью во ржи"!?
В юности он казался нам богом откровенности , гуру душевных исканий и потерь всей мировой молодёжи.
Нам было по шестнадцать лет. Мы – компания подростков из драматического кружка при Доме учителя. Сами себя считаем начитанными, интелегентными и талантливыми. За окном 93й год.
Все знают Сэлинджера. Все перечитывают Ричарда Баха. Его знаменитую "Чайку по имени Джонатан Левингстон". И Фолкнера и Хемингуэя. Мы бредим этими гениями. Взахлёб и наизусть цетируем целые абзацы. Волшебство слова, новое веяние, американская жизнь без прикрас. Мы жили, любили и страдали с героями книг. И, конечно же, обсуждали друг с другом прочитанное.
Однажды Сашка – маленький( маленьким стали звать, потому что был Сашка старше и пришедший в кружок раньше. И чтоб не путать, пришлось разделить на большого и маленького) со свойственной ему эмоциональностью восторгался рассказом " У швербота". Он задыхался от чувств и кричал: " Вот как надо воспитывать ребёнка! Ты понимаешь, какая она гениальная мать?! Крутая! С малышом говорит, как со взрослым. Уважает его мир и волю. А как она закуривает и присаживается по индейски, скрестив ноги! Умная и крутая!!! Как тонко он всё схватил. Самую суть!"
А я слушала Сашку и сердилась на себя за то, что сама не прочувствовала, не поняла, проскочила мимо. А он (Сашка) чувствует и всё – всё понимает, хотя был младше нас всех на два года. Он умный, Сашка – маленький. Это тогда он был просто моим другом и мальчишкой – хохотушкой. А сейчас актёр, режиссёр, педагог и наставник молодых актёров. Но уже тогда, в том анализе рассказа, я увидела светлый Сашкин ум и его проницательность. Уже тогда просматривалась и проступала его педагогическая будущность. Каждый провидит свою жизнь и замечает то, что пригодится в дальнейшем.
И вот я сижу и смотрю на лежащий на коленях сборник. И печально принимаю тот факт, что стала старше и на столько другой, что книги юности перестали быть гениальными. А их авторы из богов и небожителей превращаются в писателей с биографией из Википедии. И в добавок, как плевок в душу, из жизнеописания узнаёшь, что был он человечишка так себе. С тяжёлым характером, сломленный войной, мизантроп и отшельник. Доводивший жену до мыслей о суициде. Да ещё, в одном из рассказов, описавший самоубийство, но вывел героем мужчину, а женщину выставил пустой и нечуткой куклой. То есть перевернул всё с ног на голову. И, в самых лучших традициях мужской литературы, переврал свою жизнь и оболгал свою женщину.
Печально вырастать из книг, как из детских штанов. Печально осознавать, что писатели – обычные люди. Но это и есть реальность сорокалетнего человека. Тотальная потеря вчерашних иллюзий. Твёрдый и циничный взгляд в прошлое, где остался Холден Колфилд. Он так же спасает детей. Ловит их у самой пропасти во ржи, но ты ему уже не веришь.
