Валериан Скворцов - Понурый Балтия-джаз
Рум называл это "армией Аттилы"...
В каморке при котельной блюли чистоту - занавеска на круглом окошке, вязаные коврики, аккуратный топчан, покрытый байкой.
- Забываю, как вас зовут, уж извините, - сказал я сантехнику по-русски.
- Линьк Рэй меня зовут. Леня Тюркин в прошлом. Рэй - фамилия жены. Она эстонская... А вас, если позволите поинтересоваться?
- Василий... Заказ готов?
- Готов. Пришлось повозиться.
Он избегал называть меня Васей. Наверное, я казался ему стариком, а спросить отчество он стеснялся или уже отвык от этого в Эстонии.
- Леонид, - сказал я, - нужно повозиться еще. Поставить твое произведение на мой "Форд". Сейчас шесть тридцать. К восьми тридцати сладите?
- Зовите меня Линьк... Моей смены ещё два часа. Дежурим по двое суток через трое... Так что успею. Вам повезло.
- Всем повезло, - сказал я, протягивая ему сотенную.
Он явно обрадовался наличным. Бутылки, полученные накануне, оказались нетронутыми. Стояли в углу у топчана. Линьк Рэй, он же Леня Тюркин, стал европейцем и при исполнении не употреблял.
Выйдя из пансионата, я отвел "Форд" от стоянки ближе к берегу. Легкий наст, первый в наступающую зиму, хрустко проминался под куперовскими шинами, оставлявшими след, как после танковой гусеницы. Линьк появился минут через десять и, не расспрашивая, принялся за дело, разбираясь и без подсказок, что к чему крепится. Понаблюдав немного за его работой, я отправился вдоль моря, обламывая каблуками огрызки припая.
Я не исключал, что Прока после собеседования в буфете слетал, минуя подсказчика, прямиком к главному боссу. Мне даже хотелось этого. Тогда привезенные молдаванином сведения будут самыми "горячими". Ожидаемое появление крупного киллера, состояние повышенной готовности у полиции, приказ береговой охране усилить наблюдение и другие подобные мероприятия определенно тормозили нормальный ход дел у контрабандистов. В интересах самих же прибалтов-рыбоедов, если пользоваться словарем петербургской братвы, - сдать мясника как можно быстрее. Стае залетный бешеный волк мешает...
Со стороны поселка привычно потянуло коптящейся рыбой и грибной прелью. В направлении Палдисского шоссе прошел автобус. На тронутую ржавчиной крышу осыпались ошметки сырого снега с елей.
Сколько происходило всякого под этими елями! На Алексеевских курсах разбирали операции группы полковника Погуляева-Демьянова весной 1918 года между Ревелем и Петербургом. Офицеры добывали средства на пристойное существование в эмиграции. Порочная цель подвела к порочным методам. Перемешались с уголовными и выродились в банду.
"Кроме тебя и меня, земля выкармливает также ящериц, жаб и гадюк", говорил папа. В пансионе на шанхайской Бабблингвелл-роуд и потом, во многих других местах, это подтверждалось. Не в том смысле, что подонки делали мне пакости. К ним притягивало. Они обретались, спасались или преследовали свои жертвы поблизости, заманчиво существовали рядом. Жабы, ящерицы и гадюки процветали.
Искушения причудливы. Странное это ощущение - знать, что через такое-то время такого-то будут убивать.
Проехавшись в предыдущие дни несколько раз по Таллинну и затем привязав наблюдения - это называлось домашней работой - к карте города, купленной в газетном киоске, я наметил, как и где сподручнее сделать то, что заказал Шлайн, если придется действовать именно в этом городе.
Но Ефим Шлайн исчез. План некому докладывать.
...Линьк Рэй дал короткий гудок.
Я вернулся к машине напрямик, через сосновую рощу, оставляя в снегу провалы, на дне которых проступала красноватая жижа.
- Опробуете? - спросил Линьк.
- Пошалим, - сказал я.
Мы развернулись на автобусном кругу и постояли немного, присматриваясь к дымам над трубами, деревьям и кустарнику - в какую сторону ветер? Набрав скорость, я потянул конец стальной проволоки, открывающей клапан бутыли, и посчитал секунды, пока масло добиралось до выхлопной трубы. Горячий газ превратил капли касторки в клубы тумана через четыре секунды. Завеса распушилась, по моей прикидке, метров на сто.
Я высадил Линька Рэя у входа в пансионат.
- Откуда тебе известно, что за штуковину ставил? - спросил я его.
Он пожал плечами, переступая огромными ботинками, и улыбнулся.
Резко, сразу со второй, я принял старт. Путешествие предстояло долгое. В военном деле то, что я собирался предпринять, называется рекогносцировкой. Я намеревался поработать над планом покушения на генерала Бахметьева ещё в одной местности.
Товар должен производиться при всех обстоятельствах, даже в случае непредвиденного исчезновения заказчика.
В Пярну, справа от пляжа, зыбь с такой злостью и частотой швыряла куски льдин о булыжный мол, что их крошево, перемешанное с каплями воды, беспрерывно висело в воздухе, покалывая щеки и губы. Ветер рвал и задирал полы пальто, пронизывал насквозь, задувал за шиворот. Шарф я оставил в пансионате. Перчатки забыл в "Форде" и согревал ладони, втягивая их в рукава. Плохо закрепленные необтесанные плоские булыги шатались и скользили под окоченевшими ногами.
Мне хотелось отойти по молу подальше от берега и обозреть панораму возможного поля битвы. И предаться сладким воспоминаниям. Пять лет назад, ночью, на торце мола, нас с Мариной спугнул прожектор катера береговой стражи.
Городок Синди, где, наверное, до сих пор обретается её первый эстонский муж, находился в двадцати минутах езды.
Встроенное в длинное здание пляжных служб маленькое кафе с четырьмя столиками - "кохвик" - оказалось открытым. Три молодца, коротавшие время за картами у стойки, мрачновато посмотрели в мою сторону. Не вставая с высокого табурета, один перекинул на мой столик затянутое в пластик выцветшее меню. Я не стал читать и попросил двойной коньяк. Молодцу пришлось положить карты, отлепиться от компании, дотянуться до бутылки, которую, видимо, редко тревожили, взять рюмку и наполнить её.
- Мне нужно позвонить в Таллинн. У вас есть телефон? - спросил я.
- Есть, но это служебный. Если нужно, может быть, вы воспользуетесь переговорным пунктом в городе? А с другой стороны здания есть таксофоны.
Клиенты без мобильника казались ему деревенщиной. И, видимо, акцент выдавал лицо моей национальности.
- Холодно, пронизывает. Я бы посидел, согрелся... Может быть, ваш начальник разрешит воспользоваться аппаратом? Я заплачу, конечно.
- Я и есть начальник, - сказал он.
- Значит, можно?
- Не следует в вашем возрасте и в такую погоду совершать моцион непременно по молу, - проворчал он, - тогда не замерзнете... Можно, конечно.
Снял трубку, вытянул антенну и принес мне.
Я кивнул и отхлебнул из рюмки.
- Алло, - ответил Скелет Велле из музыкальной лавки. Я представил, как он с досадой оторвался от своего бульона. Музыки не слышалось.
- Это Шемякин говорит. Для меня ничего?
- Добрый день, господин Шемякин. Для вас ничего.
- Передайте Ефиму, что необходимо обсудить одну закупку. Непременно до завтра. Пусть либо приедет, либо позвонит. Я вернусь домой после девяти вечера.
- После девяти вечера. Сегодня. Передам, - сказал Скелет. - Но это проблематично.
- Пора, ребята, - велел парень, назвавшийся начальником кохвика.
Все трое вышли, щелкая суставами бамбуковой шторы в дверном проеме за стойкой бара.
- Что значит - проблематично?
- Господин Шлайн просил в случае соответствующего вопроса с вашей стороны поставить вас в известность о его отсутствии в течение двух дней. Возможно, трех. Именно.
Я набрал номер Марины.
- Кто это? - спросил Рауль.
Я вдавил кнопку отбоя. Словно сопляк, нарвавшийся на мужа.
Сделал большой глоток коньяка.
Бог с ними, подумал я, с этими ящиками. Сообщу ей позже. Не горит, наверное. Ящики, насчет которых Марина просила оглядеться в районе пярнусского пляжа, находились за окном. Выстроившись цепочкой, парни передавали их из рук в руки от подсобки кохвика и аккуратно укладывали в "Рено"-пикап с крытым кузовом. Знакомый рисунок черепахи, выведенный одним беспрерывным движением, четко выделялся на торцах картонок, плавно вдвигавшихся в распахнутые дверцы кузова. Собственно, вид этих бережно сложенных картонок и завел меня в кохвик.
Телефонная переносная трубка с антенной вряд ли была оборудована цифровой памятью. На всякий случай я все же натыкал на наборной панели три или четыре комбинации пришедших в голову цифр - на случай, если начальник кохвика вздумает выяснять, куда я звонил.
Я не завтракал и не обедал, только выпил кофе на полдороги в Пярну у бензоколонки. И коньяк делал свое дело. Ефим Шлайн уже представлялся мне гроссмейстером проходимцев.
Случается, что большая затея, чем детальнее прорабатываешь план действий и глубже вникаешь в возможные последствия, кажется все менее реальной. И покушение на генерала - в Таллинне ли, в Пярну - представилось мне теперь выдумкой. Контора Шлайна не намеревалась оперативно вмешиваться в поездку генерала Бахметьева. Шлайн вытягивал дело на уровень операции по собственной инициативе. Москве вполне бы хватило информации, полученной мною в Лейпциге... Сердцевину столь непроницаемо защищенной конторы если и удается расковыривать, то только изнутри. Анонимка и всплыла изнутри. Первым её "увидел" Шлайн и немедленно подложил на большой стол. Присовокупив свои соображения. Инициатива наказуема. Шлайн жаждал наказания. Начальство поручило ему вести дело. И цирк, где мне отвели роль клоуна, которому достанутся пинки под зад, как говорится, зажег огни.
