Олег Малахов - Inanity

It was obvious I turned into him.

When I closed my eyes I felt how his insanity lived inside my inner world, catching my each look searching for myself. I tried to perceive at least a piece of any idea born in me I gave birth to. I used to try escaping from his influence meeting other people, looking for new acquaintances. Being alone I was anyway kept in his aura, he ALWAYS was around. Covering me. People like something new but what happens if they face something what is not exactly life at all, what came from some forbidden world never known to humanity? That happened to me. Disorder... Panic. Sometimes it seemed my head was not mine. He just used it living in it as he needed badly a fresh space to accumulate his new concepts having no place for that in his own.

Have you ever heard: I've lost my head! Yeah, I had. I really lost my head but later I plainly identified I found something more. I still have doubts how to call it: "Death" or "Resurrection"?

Once being drunk I got especially excited though I felt no physical desire being near. He touched my shoulders, my face saying the things that could kill any thinking of some sexuality. Then I understood: it was brain love games. He loved my brain committing multiple intercourses...

Periodically he was a definite and the only cure to me I'd been searching for being helpless to find an answer to a great number of misunderstandings I was drowning in in the human world. However sometimes I got shocked realising that it was just illusive help, and on the other side I felt it turned into an essential sickness I fell in being lost in his world.

Это была болезнь, и то, что я воспринимала как лекарство, на самом деле, в большей степени, можно назвать наркотиком. Иногда я сама не понимала, чего я ждала от него, чего от него хотела, но все, что он делал, обескураживало, но освобождало на какое-то время от волнения и гнетущего привкуса непонятости и непригодности, который потом неизменно напоминал о себе, проявлялся в чьих-то взглядах, фразах, проникал на телевизионные каналы, рекламы на улице. А потом царил повсюду и заставлял прятаться от своей ядовитости. А он прятался в своем логове, очередном логове, предназначенном специально для него. Когда я впервые посетила им снимаемую квартиру, я окунулась в нечто, пропитавшееся им и его духом, в набор предметов, потерявших свои предназначения, олицетворявших составляющие ЕГО истории.

..Однажды я могу уехать в Вустер, и увидеть меня потом можно будет по телевизору в какой-нибудь скандальной передаче, в одном из тех шоу, где прославляют эксгибиционистов..

..Я не обращу на тебя внимания..

..Всех заставят посмотреть на него, сказав, что он когда-то был среди нас, а сейчас, смотрите, чего он добился, а я, может быть, поверю в необходимость этой выставки..

..Этого не будет..

..Это будет не со мной..

..Когда ты покинешь меня..

Совершенно неожиданно и беспричинно он вспоминал какие-то малоизвестные факты и нюансы, касавшиеся истории создания, судьбы, содержания понравившегося мне произведения, говорил о таких вещах, которые запомнить, казалось, невозможно. Я наполнялась информацией, и с каждой его фразой я чувствовала себя все глупее рядом с ним. Я пыталась сказать что-то, что я считала важным и справедливым, открыть некую свою мысль, которая могла быть интересна ему, но потом говорил он, и меня поглощало осознание его безмерного превосходства над любой моей мыслью, как, по сути, и над любым проявлением учености этого мира. Его размышления не затрагивали точных наук, он не был специалистом ни в одной из них, он говорил об искусстве, и это могло походить на схоластическое разглагольствование, однако, потусторонность любого проявления его языковой культуры, и в принципе, всего его самовыражения безоговорочно наделяла его персону и весь его образ непостижимостью, ставила его на пьедестал отрешенности и недосягаемости. И никто не мог его разоблачить, хотя он был нагим и беззащитным, что только мне порой, кажется, удавалось познать и прочувствовать.

Мы прятались от дождя на втором этаже в кафе с вкусным кофе и видом на цветочную лавку напротив. Солнце пробивало водную завесу и покрывало стол, блестел черный лак на полу, кто-то читал газету, кто-то пил кофе и о чем-то думал, ленные дамы болтали и сплетничали о чем-то, заказывая все новые пирожные. Его глаза вспоминали прошлое, далекое детство, странные блуждания вне дома, ищущие строки юношеской поэзии, детские поцелуи в щечку, и ростки одиночества, вернее, зарождающееся его ощущение. В его взгляде на дождевой поток сквозило беспутное желание укутаться одеялом в формировавшей его мир кровати в родительском доме и мечтать, открывая строчку за строчкой, переплетая их, бросаться к рабочему столу и своим тетрадям, чтобы записать вновь придуманные фразы. В движениях его рук, покрывавших мои, не чувствовалось внимания ко мне. Через его поглаживания и сжатия я соединялась с его бедственной любовью к недоданной ему нежности, которой лишал его обступавший его хрупкую натуру юного романтика грубый и безжалостный мир. Он не успокоится никогда, я это знала, даже смерть, наверное, не принесет ему покой, лишь наступит как досадная капитуляция перед жизнью, которую он ненавидел бесконечно, не находя, однако, в ней большей радости, нежели ненависть к ней. Он не говорил мне, что любил меня, но то, что происходило, все равно не имело названия, и уж наверняка выходило за рамки какого-либо известного человечеству вида общения, и любовь в этом сплаве и какофонии чувств могла раствориться, как и любое другое чувство, имеющее если не объяснение, то, по крайней мере, словесное обозначение. Хотя отчасти, видимо, мое личное состояние можно было назвать "безумием". У этого слова еще существует достаточное количество родственных слов, которые вполне дополняют его и еще более полно характеризуют происходившие со мной метаморфозы. Но это тоже человеческие слова. Мне не хотелось касаться их, каждое из них можно было найти в словарях и энциклопедиях.

Мы тоже пили кофе. Нам тоже нравился дождь. И мы уже промокли насквозь и ждали, пока он на время успокоится, а мы обсохнем, и со свежими силами выбежим в город. А вчера город продолжал потопать в дыму. Люди не видели впереди идущего, искали освобождения от безумия гари, пропитавшей дома и улицы, человеческую кожу, речка горела, люди стряхивали пепел с волос. Горело все вокруг, блокада дыма, трава чернела, у меня постоянно кружило голову, у него воспалялся нос, нам не помогало даже чудодейственное пиво из далекой страны.

А теперь начался дождь. Мы бы навсегда стали мокрыми листьями, и были ими неоднократно, но дождь не утихал, и нам пришлось прятаться на втором этаже в этом кафе. После пожаров и наводнений нельзя было не наслаждаться беседой с моим случайным знакомым. После снов про Зорро, который ворвется в жизнь бурей и унесет меня в далекие страны, нельзя было не ассоциировать человека рядом с загадкой моего детства, наполненного кровавыми свадьбами с кем попало, метаниями глазных яблок из стороны в сторону, мечтаниями о рыщущем среди пустынь непонимания рыцаре, Ален Делоне, о семи гномах, испорченных нехваткой секса, и насилующих бедную Белоснежку. Я ли была таким безобразным ребенком, или я подменила свое красочное младенчество и школьные годы его интерпретациями, злого гения моей больной загубленной с его появлением судьбой. Мы были экзотичны в этом мире, эзотерическое явление, а нас окрестили выкидышами общества. Я была предназначена для него, губителя моего.

А дождь напоминал нам о полноводной Эльбе и праздниках в Венеции. The things I miss. I only said I love. You said we were so beautiful. We would seat for hours in cafГ(C) with nice coffee and gaze at the rain outside.

Once I enjoyed him watching me in the mirror.

Looking at my breast sleeping. Touching my breath losing. Living in my arms charming. I was his royal subject. He was my rouge-et-noir.

Do Not Fall Apart In My Art Ride A Day And Night Drive Through And Never Lose My Door

Я искала любви... ..Как я искала любви....Как он искал любви.... Боже мой!!!!! Не могу сдерживаться... Oh, my God! Мы так хотели любви.

All the same. The same shit and shite whores of both sexes. Taking one's time means losing yours and losing years hidden in the minutes of fascination. Stop inanity and feel what you are, WHAT YOU ARE. It is so simple, simpler than being.

Greetings, everyone... I am obliged to all of you listening to me. I do appreciate your kindness and attention but will you give me a chance to fuck your brains?.. I do not feel pleasure touching anyone's body having the physical intercourse... Nothing is better than getting into a brain penetrating through.

I obviously turned into him. Did he take my heart I wonder?

Я сходила с ума от его временных приступов поэзии, от его крепких нежных рукопожатий, когда он переполнялся энергией, неведомо откуда посещавшей его. Мое сердце обретает разные формы, меняет свои размеры и масштаб. Еще оно способно обращаться в различные состояния. И у моего сердца каждое мгновение меняется имя, преображаются его цвета и запахи. Мое сердце может говорить на языке, который всеобъемлет наследие человеческого языкопознания. И сердце мое в состоянии общаться с любой материей, животной и искусственной, и вместить в себе может сердца всех предметов с душою и без. Бездна бездушия раздроблена долотом моего сердца. Одушевление завладевает космосом. Каждый хромосом обретает душу. Я раздаю свою...

Мы жили с верой в Веронику. Со страстью набрасываясь на нее. Маленькую и хрупкую. Так появляется нежность. Так растет цветок, так цветет взрослый человек. Такой может стать любовь, но, если у нее есть предел и окончание, то смысл любого проявления любви, хоть и не будет утерян, но отразит никчемность очередного сжигания сердца, когда оно продолжает болеть, даже превратившись в пепел.

Я бы наслаждался тобой. Я бы стала твоей. Ах, если бы лишь эти строки страдали, а мы превращались в любовный сезон. Мы бы несли свои образы и обливали бы аурой всех, кто рядом. И вместе могли бы сказать: люблю. Ах, если б хоть звук наших двух совмещенных дыханий стал отдельным комочком счастья. Нас стоило бы лишить чувства пространства и распространить гормоны наши там, где жизнь продолжится. У меня опять болит голова. Я помогу, но в силах ли я помочь тебе. Бедный, успокоит ли лоно мое тебя. Милый, не боюсь называть тебя так. Ах! Если бы все возникло само собой, из бриза сотканным предстало перед нами... Все, что остается неосуществимым. Эта немеющая осень. У нее есть мое бледное лицо и неторопливое постукивание сердца. Таблетки в кармане. Немощная память.