Рустам Ибрагимбеков - Структура момента
От чая я наотрез отказался и сразу перешел к делу. Он и сам понимал, что визит мой к нему должен иметь веские основания, без особых причин я бы не стал искать с ним встречи: мы с детства недолюбливали друг друга...
Решение было принято еще в Москве, и, как ни трудно давалась мне первая фраза, я все же произнес ее, иного способа достать деньги не было.
- Ты мне говорил, что купил бы дом?
Он сразу же насторожился.
- Я говорил?
- Да, в день похорон.
Тогда я послал его к черту, и даже подальше, и этого он забыть не мог, как, впрочем, и о своем предложении: не так уж часто даже такие типы предлагают купить дом в день смерти владельца.
Он сделал вид, что ничего вспомнить не может.
- На похоронах? Что-то не могу припомнить... Я сам тебе сказал?
- Да, сам... Я еще обругал тебя.
- За что?
- На похоронах о таких вещах не говорят.
- Но мы уже вернулись с кладбища, по-моему?
- Вспомнил все-таки?
- Да что-то вроде было... Ну и что?
- Ничего особенного. - Каждый раз его туповатая хитрость вызывала во мне брезгливое раздражение. - Так хочешь ты купить дом или нет?
- Ты же тогда не согласился.
- А теперь, как видишь, согласен... Мне нужны деньги на дачу... - Я сказал первое, что пришло в голову, - он не отвязался бы, пока я что-нибудь не соврал.
- Под Москвой?
- Да.
- Отлично. А у тебя разве не было дачи?
- Была. Я перестраиваю.
- И сколько ты хочешь за дом?
- Я не знаю... Ты сам, по-моему, предлагал восемь тысяч...
- Правда?
- Ты что, не помнишь?
- Что-то припоминаю... Но это три года назад было.
- А что изменилось?
Он вздохнул.
- Многое... Может, все же выпьешь чаю?
- Спасибо. - Я встал.
- Куда же ты уходишь? Мы же еще не поговорили.
- Меня ждут...
- Ты все такой же нетерпеливый, - улыбнулся он, - посидели бы, поговорили, чаю попили, рассказал бы о своих успехах...
- В другой раз...
- Вообще-то мне нужен второй дом. Дети уже подросли. И Вагиф из Баку каждое лето приезжает. - Он имел в виду младшего брата-поэта, жившего в Баку. - Но ситуация изменилась...
- Ты ясней можешь говорить? Денег у тебя мало?
- Да как тебе сказать...
- Так и скажи.
- А ты бы уступил в цене?
Теперь все стало ясно: поняв, что деньги мне очень нужны, он решил сбить цену.
- А сколько ты можешь наскрести? - спросил я, давая усмешкой понять, что хитрость его разгадана.
- Я не знаю... Ну... - он замялся, - тысяч пять.
- Согласен.
Он знал, что дом стоит дороже, и так был уверен, что я буду торговаться, что, услышав мое согласие, просто ушам не поверил.
- Согласен? За пять тысяч?!
- Да.
- Дом вместе с двором? И сарай? Все вместе?
- Да, все вместе. Только деньги мне нужны срочно.
- Когда?
- Чем раньше, тем лучше...
- Надо же все оформить.
- Ну, у тебя, я думаю, это быстро получится. Я напишу расписку, если хочешь.
- Да, так будет лучше, - согласился он. - Завтра вечером тебя устроит?
- Устроит.
- Всё, договорились! - Он крепко пожал мне руку и ласково улыбнулся, не в силах скрыть радость по поводу удачной сделки. - Только не надо пока никому говорить об этом, - попросил он у калитки. Чего-то он боялся; впрочем, он всегда всего боялся. На этот раз его опасливость меня вполне устраивала.
В Москве еще было не так поздно, десять минут двенадцатого, здесь же разница во времени создавала полное ощущение глубокой ночи. Сонная телефонистка, вяло отбиваясь от мух, довольно быстро соединилась с Москвой. Предстоящий разговор был сложен тем, что единственный математик, которого я знал в Москве, был другом Олега Владимирского, и конечно же после всего, что произошло, обращаться к нему с просьбой, даже если он ничего не знает о случившемся, было малоприятно. Но ведь другого способа выкрутиться с тетрадью вундеркинда не было!
Стрижов (в их кругу было принято обращаться друг к другу по фамилии) не выразил удивления, будто я тем и занимался, что звонил ему по ночам из разных концов страны. То ли он действительно был таким бесстрастным человеком, то ли старательно изображал такового многие годы, но сколько я его знал, он никогда ничему не удивлялся и мало чему радовался. Даже когда ему, довольно неожиданно, учитывая молодой возраст, дали Госпремию, он умудрился проворчать что-то по поводу того, что теперь придется дырявить пиджак из-за медали.
- Стрижов, - сказал я ему, - привет, это Эдик... - Он не спросил, какой Эдик, но я все же объяснял: мало ли у него может быть знакомых Эдиков, и неизвестно, как он к ним относился. - Приятель Владимирских.
- Здравствуй.
- Я из Сангачаура. - Впрочем, откуда он мог знать, что такое Сангачаур? Очень далеко от Москвы... Как дела? - Не мог я сразу перейти к делу, хотя и понимал бессмысленность своего вопроса; кроме того, кабина обладала удивительной герметичностью, и количество кислорода в ней стремительно сокращалось.
- Нормально.
- Стрижов, у меня к тебе просьба... Тут один мальчик, школьник, очень способный, у меня его тетрадь, вся исписанная формулами... Дифференциальными уравнениями и все такое. Нельзя как-нибудь помочь?..
- А что надо? - спросил Стрижов, немного помолчав.
- Он в МГУ хочет поступать... Но главное - оценить его способности. Очень сложные формулы, страница за страницей исписаны. Как ты думаешь, если парень в седьмом классе такие формулы шпарит, значит, есть способности?
- Неизвестно.
- Но не каждый же в седьмом классе может такое.
- Не каждый, - согласился он.
- И что? Что делать, говорю? Может, я пришлю тебе эту тетрадь?
- Пришли.
- А через несколько дней я позвоню.
- Звони.
- Ну, привет...
- Привет...
Дыша, как марафонец, я выскочил на улицу, очень довольный собой. Вечер удался.
Утро началось с визита вундеркинда. Дверь я ему, конечно, не открыл. Голос вундеркинда звучал раздражающе бодро:
- Вы еще спите?
- Да.
- А скоро встанете?
- Не знаю.
- Ну приблизительно?
- А который сейчас час?
- Восемь...
- Приди попозже, мальчик...
- Когда?
- Во второй половине... А лучше завтра.
Отбросив простыню, я сел на кровати; затем, привстав, нажал на кнопку магнитофона - не очень качественно записанная Алла Пугачева запела о том, что все могут короли. Потянувшись, я слегка убрал звук...
- Вы прочитали мои записи? - спросил из-за двери вундеркинд. Я даже вздрогнул от неожиданности, так был уверен, что мальчик уже ушел.
- Нет. - Я подавил раздражение. - Когда бы я успел?
- А что вы будете делать, когда встанете?
- Мальчик, я же тебе ясно сказал - приходи завтра. Сегодня я занят.
Сдернув со стула брюки, я начал одеваться. Выждав немного, подошел к двери. Прислушался. В коридоре было тихо, но не покидало ощущение, что за дверью кто-то стоит.
- Ты не ушел, что ли?
Вундеркинд признался не сразу, видимо преодолев смущение, - какие-то проблески совести в нем все же сохранились.
- Извините, - сказал он, - можно я подожду вас внизу?
- Зачем?
- Просто так... Побеседовать.
- Завтра, завтра, мальчик, прошу тебя. Сегодня я очень занят.
- А вы прочтете до завтра мою тетрадь?
- Постараюсь...
Я подошел к окну: в уютной, заросшей камышом бухте к деревянной пристани были причалены несколько катеров, дальше, внизу и вверху по течению реки, широкой и спокойной, сновали разноцветные лодки, придающие природе праздничный вид.
Пришлось отвлечь Алика от свадебных приготовлений, которыми он по инерции продолжал заниматься. У Феликса, конечно, возможностей было больше (журналист есть журналист), и отправка пакета (я тщательно упрятал тетрадь в многослойный бумажный пакет) самолетом из Кировабада не составила бы для него трудностей, но Алик был надежней в том смысле, что содержимое посылки не представляло для него интереса и никаких вопросов он не задавал. Уезжая в Кировабад, бедняга еще раз попросил меня переговорить с его бывшей невестой.
Общежитие, в котором она жила, было обычным домом; в трехкомнатной, судя по количеству дверей, квартире жили еще какие-то люди. Заглянув в приоткрытую дверь одной из комнат, я увидел детскую кровать и мужчину в синем спортивном костюме.
- Скажите, где тут Аля живет? - спросил я достаточно громким шепотом, но мужчина, качающий кроватку, видимо, плохо слышал. Пришлось повторить вопрос: Извините, вы не скажете, где тут Аля живет?
Мужчина так и не повернулся.
Открылась соседняя дверь, и показалась женщина в прозрачном розовом тюрбане, прикрывающем накрученные волосы. На вопрос об Але она странно всплеснула руками и, ничего не ответив, отступила назад. Именно в этот момент мужчина в синем костюме отбросил в сторону газету и резко поднялся со своего места. Теперь, когда он повернулся лицом к двери, стало видно, что он чем-то разгневан: выразительная гримаса исказила его широкоскулое лицо, в глазах ясно читались боль и обида.
Присутствие незнакомого человека в прихожей никак на него не повлияло; продолжая страдальчески морщиться, он яростно ударил кулаком по столу.
