Елена Ткач - Царевна Волхова
Пусть доченька поскорее окрепнет. А потом… потом она начнет действовать. Она должна искупить свою вину перед детьми. Она виновата, что не смогла стать стеной, не защитила. А раз так — пусть искупление будет страшным! Она уж не остановится на полпути… Она поломала детей, значит о своей душе нечего и думать. Пускай погибает — туда и дорога!
Появилась медсестра. Пора было менять капельницу.
— Борис Ефимович говорит: завтра, Эленька, в палату будем переезжать. В простую палату!
Машины глаза сияли. Это была и её победа. Ради Эли она перестроила свой график дежурств и дежурила сутки через сутки, а то и подряд без отдыха несколько дней. Уж очень зацепила её судьба маленькой пациентки. То, что выпало ей, детям не выпадает. Не должно выпадать!
Маша выходила, а Тася вытянула — глаза в глаза — свою девочку, повторяя шепотом: «Живи! Живи!» Доктора призвали профессора из клиники нейрохирургии имени Бурденко, и тот приезжал к ней не реже двух раз в неделю.
Это был берег жизни. Помощи. И надежды… И пока Тася с дочкой были здесь, среди милосердных — они в безопасности. Но там… там, за окнами раскинулся чудовищный материк. Иная планета, законов которой они не знали, потому что их просто не было! Там обитала нежить в людском обличье. А мир узнаваемый и привычный окончательно рухнул для них.
Смута, растерянность, страх мешались в Тасиной голове. Она до сих пор не могла понять: как случилось то, что случилось? Как сошлось, что её с детьми — шаг за шагом — гнали вон. Вон из жизни! Она ненавидела свои сны ведь именно с явления бабы Тони во сне все и началось. С этих её безуспешных поисков умершего деда, с попытки разыскать его могилу…
«Могилы, могилы… мои дети оказались на краю могилы — вот что из этого вышло, Тонечка, вот, что вышло! Ты знаешь об этом? Знала ты об опасности, которая подстерегала нас? И если да, то какое право имела толкнуть на этот путь? Подвергнуть опасности… И самое страшное то, что я не понимаю этого механизма, этой работы судьбы — за что? Почему? Ты ведь знаешь ответ! Так почему ж ты нам не поможешь из своей иной жизни… Ведь она есть — раз ты просишь меня, раз ты являешься мне, значит, ты жива! Почему ты не прогонишь этого жуткого зверя, который сидит возле меня — ночь напролет… И из пасти его вонючей капает слюна! А глаза — человечьи! Я, что, с ума схожу? Тоня, помоги мне, прогони зверя, у меня земля плывет под ногами… Земная кора дала трещину! Он сидит в моей каморке каждую ночь. И он настоящий, Тонечка, настоящий! Я знаю — это не призрак. От него несет псиной! Он коснулся меня один раз, когда уходил, боком своим поджарым, и я почувствовала, какая жесткая у него шерсть! Я уйду, уйду без страха, без сожаления — уйду туда, к тебе. Но что станут делать без меня мои дети? Не дай им пропасть!»
И мутная волна ненависти поднималась в душе — ненависти к миру, который не принял её. К людям, которые хуже зверей… Тася вполне понимала, что отчасти причиной тому её слабость — она зашаталась, не выстояв перед первыми ударами судьбы. Пускай они были жестокими, эти удары, но она не имела права на забытье, должна была уберечь детей!
Бесприютная, безнадежная странница… ей не за что было цепляться. Ни дома, ни работы, ни близкого человека — и больные дети. Что ж, место надежды занимает отчаяние. И если душа с ним не справится — из круга отчаяния прут монстры. Они манят, зовут: переступи черту! Ту, которая удерживает в круге заповедей: не укради! не убий! А за этой чертой… нет, Тася об этом не думала. Она эту черту уж переступила. Потому что была готова на все, лишь бы отомстить! Отомстить тем, кто стал вольным или невольным виновником бед семьи.
«Я стану Царицей ночи! — твердила она про себя. — я пойду на все, но детей… нет, дети останутся чистыми. Детей своих я этой тьме не отдам!»
Между тем, берег жизни все больше вытягивал Элю. Она шла на поправку. С головы сняли бинты, и только прооперированную область повыше виска все ещё закрывали марлевые прокладки и пластыри. Она стала понемногу ходить, опираясь на мамину руку. Но желание говорить и общаться не возвращалось к ней.
— Эля, ты помнишь? — Тася пыталась прорвать глухую оборону молчания. Но Эля упорно молчала, даже кивком не выдавая реакции на вопрос. Иногда она улыбалась маме. Но редко.
Через неделю после целой серии новых обследований врачи провели консилиум и пришли к выводу, что их пациентка почти полностью утратила память.
Глава 9
ЕЛЕНА СЕРГЕЕВНА
Тася денно и нощно корила себя: если б в тот страшный день она не расслабилась и получше глядела за детьми, трагедии бы не произошло. Сенечка не сломал бы руку, и ей не пришлось бы оставлять Элю, чтобы мчаться с сыном в больницу. Беда с Элей случилась в её отсутствие. Как раз тогда, когда дежурный врач Щелковской районной больницы накладывал гипс на искалеченную ручку мальчонки.
«А если б даже она и была рядом с Элей? — думала Тася, — что могла бы исправить? Остановить бандитов, устроивших в Загорянке разборку с „Доном Корлеоне“? Самой всех перестрелять? Глупости… Хотя как знать, может ход событий пошел бы и по-другому. Может, Эля не села бы в ту машину, которую расстреляли? Скорее всего, они втроем не поехали бы с остальными, интуиция подсказала бы Тасе, что надо отделиться от них, укрыться где-то, бежать… Раствориться в заснеженной обезлюдевшей Загорянке… Но только не подвергаться опасности, оказавшись как бы заодно с теми, кому угрожали оружием.»
Она припоминала как «шестерка» Гурам, пригибаясь от страха, спешил к хозяину, чтобы передать ему какую-то явно недобрую весть. Как помрачнел босс и отдал несколько быстрых коротких распоряжений. Все это она заметила лишь краем глаза — она танцевала!
А потом этот треск ломаемых веток и дикий крик Сенечки… И Вано умчал их с сыном в больницу. И Эля осталась одна… И буквально через минуту после их отъезда всем был отдан приказ: по машинам! Командовал «Дон Корлеоне». К Загорянке подъезжала команда братков конкурирующей группировки. Как Тася и предполагала, её наниматель Ермилов был связан с бандитами. Да, это даже слепому бы стало понятно, стоило только поглядеть на тех, кто собрался за тем злополучным столом…
Как ей потом рассказали, Эля бросилась на змееныша Мишку и намертво вцепилась в него, буквально грызя зубами и раздирая ногтями, их едва растащили. Поэтому при отъезде их рассадили по разным машинам, и Эля оказалась в той, которая следовала за крестным отцом. В этой машине сидели люди «Дона Корлеоне». Вишневая «Ауди» Ермиловых резко свернула налево, едва они вывернули с проселка к станции. Как видно, Сергей Валентинович решил оторваться от армады своего шефа и поскорее унести ноги… Это было поистине соломоново решение! А две машины, составлявшие кортеж босса, в одной из которых была Эля, повернули направо — к Москве.
Вскоре им перегородили дорогу черные джипы «Чероки». Послышались выстрелы. Шофер попытался развернуться на всей скорости, но их машину занесло, закрутило… Дальше Эля ничего не помнила, собственно, она вообще не помнила этого дня и не только его… Ни зимы, ни отца, ни пропажи квартиры… ничего! Ее память отныне была как чистый белый листок бумаги.
О происшедшем Тася узнавала от разных людей. Что-то сообщил ей Сергей Валентинович. Он был сух и в подробности не вдавался. Коротко посочувствовал, заявил, что, к его сожалению, их прежняя договоренность теряет силу, поскольку они с семьей спешно переезжают. Куда — не сказал. Тася бы этому только обрадовалась, если б только была способна. Радость в ней онемела. И только что-то ныло в душе, словно та тосковала о потере. Так, говорят, болит и ноет ампутированная рука.
Что-то ей рассказала Ксана, вызнала у Любаши. Та была в панике — на её участке, в родных Пенатах бандиты… И в страшном сне не приснится такое! Раньше-то люди хоть избранным делом, профессией, кругом общения могли гарантировать себе относительную безопасность… но теперь! Мир летел под откос. Правда, Любаша как раз вовсе не пострадала. Наоборот: её дача, обновленная и отделанная, переживала словно второе рождение. И денег за это Ермиловы не спросили с неё ни копейки…
Основные подробности происшедшего Тасе сообщил Вано. Надо сказать, он вел себя на удивление благородно. Если только, — презрительно кривила губы Анастасия, — это слово можно было употребить по отношению к… нет, бандитом она Вано все же не называла. Не хотела. Или не верилось ей… Ведь это он подхватил её с Сенечкой, быстро нашел больницу… А потом, когда они вернулись на опустевшую дачу, где птицы расклевывали остатки былого пиршества, быстро сориентировался, отвез Тасю с Сеней в Москву и умчался на поиски Эли. И уже к вечеру нашел её в пригородной захудалой больнице и перевел в прекрасную московскую клинику. Тася знала, что день пребывания в ней стоил больше ста долларов. Едва она заикнулась о деньгах, Вано лишь отмахнулся: об этом пусть Тася не беспокоится. За все заплачено.
