Сабир Рустамханлы - Книга жизни
В знаменитом "Симплициссимусе" немецкого писателя Ганса Якоба Кристофа Гриммельсгаузена, жившего в XVII веке, Шах Исмаил Хатаи назван "иранским шахом"; так же считают и сегодня некоторые ученые соседних нам республик... И это в то время, как в солидных работах советских историков неоднократно писалось о том, что Сефевидско-Гызылбашское государство должно быть отнесено к Азербайджану, - по принадлежности правителей, по своему генезису оно тюрко-азербайджанское.
Идеологическая и культурная жизнь этого государства в эпоху Шаха Исмаила и его сына Шаха Тахмасиба, его язык и политическая борьба могут быть поняты и объективно осмыслены только в измерении понятий Азербайджана и азербайджанского. Государство это было азербайджанским и одним из первых пунктов его военной "программы" было объединение азербайджанских земель.
Влияние фарсидских тенденций в государстве Сефевидов началось с Шаха Аббаса. Одной из причин падения этого государства как раз и было то, что в нем усилились чуждые элементы - государство это не могло остаться чисто азербайджанским, отдалилось от народа, национальных идеалов, и, в конечном счете, потеряло опору, на которой стояло...
Ошибки, искажения истории, о которых мы говорим, нередко исходят из некритического отношения к средвековым источникам, из слепой веры в то, что в них написано, из возведения их в абсолют. Некоторые из армянских источников включают в себя "истории", которые имеют ярко выраженный религиозный характер - они написаны под углом зрения определенной религиозной доктрины. Не случайно в них много субъективных суждений, а иногда и прямых фальсификаций и измышлений. Особенно проявлялось это в отношении к соседним народам. Араксл Даврижеци (Тебризли Араксл), всю жизнь проживший в азербайджанской среде, в своей "Книге истории" (М., 1973) пишет о родословной фарсидских (?) шахов: "От шейха Хайдара и сестры царя Ягуба (Султан Ягуб - С.P.) родился сын и был назван Исмаилом. Этот Хайдар и его жена задумали отравить зельем царя Ягуба, дабы самим захватить власть. Под каким-то предлогом любезно пригласили царя на обед и дали ему попробовать отравленную пищу; Ягуб, поев, почувствовал, что пища была отравлена, и заставил и их поесть той же пищи. Все трое - царь Ягуб, сестра его и шейх Хайдар - вместе умерли... младенец Исмаил был увезен на остров Ахтамар, там его вскормили, пока он не достиг совершеннолетия" (cтр. 444).
Известно, что Шейх Гейдар, как и его отец, Шейх Джунейд, трагически погибли в боях за Ширван и Дагестан, Исмаил же был спрятан не на острове Ахтамар, а в Гилане.
Как видим, нельзя безоговорочно доверяться истоку, хотя он жил на рубеже XVI - XVII столетий, т, е. практически был современником происходивших событии.
Своевольное изменение истории стало своеобразной традицией: различные народы претендуют на "присвоение" тех или иных выдающихся исторических личностей, иная история подчищается, из нее исчезает все сложное, все негативное, причем в обратной пропорциости к истории своих соседей.
Так, от книги к книге меняется национальная принадлежность умного визиря или военного предводителя знаменитого Шаха Аббаса. Иные авторы считают его грузином и приписывают ему едва ли не все достижения державы. Как указывается в примечаниях к "Книге историй" со ссылкой на С. М. Иванова - Аллахверди хан является армянином. Или чем можно оправдать такой категоричный приговор почти полувековому правлению Шаха Тахмасиба I: "ни во внутренней, ни во внешней политике он ни в чем не смог себя проявить", вынесенный в примечаниях к той же книге Тебризли Араксла (стр. 550). И это о времени, которое для Азербайджана и сопредельных стран было годами относительного благополучия и мирного развития.
Эти примеры показывают, что произвольность, субъективизм наносят истории огромный урон. И таких примеров можно привести бесчисленное множество.
Мы не ошибемся, если скажем, что не знаем в нашей истории человека, который имел бы такие заслуги перед страной, как Шах Исмаил Хатаи, не знаем государственного человека столь мужественного и самоотверженного - ведь именно он объединил различные провинции страны в единое государство Азербайджан, поднял азербайджанский язык на уровень государственного языка и в то же время трудно назвать личность, о которой писали бы так скупо, чье значение было бы так принижено. Порой некоторые ученые прямолинейно воспринимают слова К. Маркса о Хатаи: "он был завоеватель, за четырнадцать лет он захватил четырнадцать стран", - эти слова довлеют над ними как незыблемый приговор, и они стыдливо умалчивают о том огромном значении, которое имеет Хатаи в нашей истории. Даже когда преодолеваются сложившиеся исторические стереотипы, когда настоящие историки пытаются избавиться от безоговорочных ярлыков, это мало влияет на подобных ученых. Они не хотят задуматься над тем обстоятельством, что большинство этих "четырнадцати стран" составляли азербайджанские области. "Огнеподобный Султан, озаривший Мир милостью своей и покоривший мир доблестью своей" (Бакиханов А.А.) не захватывал чужие земли, а объединял разобщенную родину. "Быть или не быть" отечеству, решался вопрос: раздираемому распрями и междоусобицами, подобное "завоевательство" было патриотической заслугой, и потому марксово суждение вряд ли можно трактовать однозначно.
Догматическое прочтение нашей истории сказывается и сегодня. Демократизация общественной жизни обязывает избегать предвзятости "ультраклассовых" цензов, когда приставка "шах" определяла наше однозначное отношение к историческому деятелю. Именно в силу инерции таких представлений, мы не смогли должным образом отметить 500-летний юбилей нашего великого поэта Шаха Исмаила Хатаи.
Хотя Хатаи снискал славу крупнейшего полководца Востока, хотя острый меч его "разрубал и оружейные стволы", в груди его билось трепетное сердце поэта. До самой смерти он не смог забыть горечь победоносной Чалдыранской битвы. Ведь она была братоубийственной битвой, результатом внутренних распрей и вероломства. "... Османцы и Сефевидские войска, столкнувшиеся в Чалдыране, говорили на одном языке. Многие из них были детьми одной страны, одних и тех же вотчин и местностей, племен и селений. Обе стороны храбро сражались с одним и тем же заклинанием: "аллах, аллах". (См.: Фаруг Сумер. Роль анатолийских турок в возникновении и становлении Сефевидского государства. Анкара, 1976,стр...36). Жажда владычества, приведшая к братоубийственному столкновению, трагизм и нелепость этого кровопролития трясли душу молодого полководца.
Увы, через пять столетий Хатаи вновь "сталкивается" с небрежением своих сонародников...
* * *
Бесстрастное и прохладное отношение к нашей общественной и литературной истории сквозит и в ряде солидных трудов, изданных в Москве. Как правило, в работах, посвященных древним государствам Закавказья, говорится только об одном государстве, созданном древними азербайджанцами Кавказской Албании, да и то бегло, мимоходом. Между тем, если речь идет о государствах, созданных народами Закавказья, не следует забывать и о таких государствах, созданных азербайджанцами на территории современного Южного Азербайджана, как Манна и Мидия, являвшихся одними из наиболее могущественных держав Востока. В подобных трудах немало ошибок, противоречивых фактов, односторонних подходов, связанных с генезисом азербайджанского народа, историей его культуры и литературы. Характерным примером одностороннего, необъективного, ошибочного подхода к литературно-культурному наследию Азербайджана, к истории его общественной мысли может служить книга Г. 3. Апресяна "Эстетическая мысль народов Закавказья" (Москва, издательство "Искусство", 1968 г.).
Книга посвящена очень богатой и сложной истории эстетической мысли трех соседних народов (домарксовый период). На первый взгляд автор с хронологической последовательностью освещает все основные явления, привлекает к анализу всех выдающихся творцов эстетической мысли закавказских народов. В действительности, при более близком знакомстве пропорции материала, характер анализа вызывают серьезные возражения. Автор, взявшийся за подобную обобщающую работу, призван и обязан объективно и беспристрастно, с верных методологических позиций относиться к предмету исследования, обладать достаточной компетентностью в знании предмета и соответствующим научным опытом. Мы уж не говорим о том, что пишущему об истории эстетической мысли того или иного народа не мешало бы знать его язык: можно ли убедительно говорить о красоте художественной литературы, изобразительных средств, анализировать общественную мысль с эстетической точки зрения на основании переводных текстов?
Дочитав до конца книгу, посвященную эстетическим воззрениям закавказских народов, приходишь к выводу, что автор весьма слабо знаком с историей азербайджанской общественной мысли или же намеренно смещает акценты, и искажает историческую истину.
