Алексей Писемский - Взбаламученное море
16
Причины, побудившие жениха и невесту к браку
После свидания с сыном, у Надежды Павловны сделалось кровохарканье; к вечеру она чуть не умерла, а потом обнаружилось воспаление в груди. Первое пришло ей в голову: что будет с Соней, если она умрет? Оставить ее на руках подобного папеньки и злодея-братца, от одной этой мысли бедная мать едва не сходила с ума, а тут, как нарочно, приехал Яков Назарыч.
— Попроси его ко мне, попроси! — скороговоркой сказала дочери Надежда Павловна, под влиянием какого-то тайного предчувствия.
Соня пригласила гостя, а сама осталась в другой комнате, села и задумалась. Молоденький ум ее начинал понимать и оглядывать свое положение; с отъездом флигель-адъютанта роль ее в обществе сразу понизилась; даже добрейшая Марья Николаевна, показывавшая к ней такую пылкую дружбу, как будто бы охладела. Семь платьев ее очень хорошо были известны всем ее знакомым, а сшить в нынешнем году еще новое, она знала, нет ни малейшей возможности, а между тем блистать в обществе нарядами и общим вниманием к себе — как это приятно! Соня даже не слыхала, чтобы что-нибудь могло быть лучше этого. Тысячи планов приходили в голове ее, чтобы как-нибудь все это поправить и устроить.
— Что это вы? А? Как вам не стыдно? — говорил Яков Назарович, входя к Надежде Павловне.
Та, закутавшись в свой синелевый платок, села на постели.
— Умираю! — произнесла она, хватая себя за грудь.
— Полноте, чтой-то! — хотел ее утешить Яков Назарович, садясь невдалеке от нее.
— Да, батюшка, я не о себе! — воскликнула капризно Надежда Павловна: — давно мне, окаянной, пора на тот свет. А вот о Соне, — что с нею будет, когда я умру?
— Замуж выдавать надо! — сказал полусерьезно и полушутя Яков Назарович.
— Рада бы я была, Господи, как! — проговорила, разведя руками, Надежда Павловна. — Да где нынче женихов-то возьмешь! Где они, прах их знает!
— Да хоть бы я!.. Как это вы, сударыня, при женихе, молодом человеке, такие речи говорите! — шутил Яков Назарович.
— Женишься ли уж ты? — сказала ему тоже в шутку Надежда Павловна.
Она была очень дружна с Яковом Назаровичем и постоянно говорила ему «ты».
— Попробуйте только, отдайте! — повторил старый холостяк.
Лицо его начинало краснеть, пот градом выступал на лбу.
Надежда Павловна усмехнулась.
— Не знаю, правду ли ты говоришь, или шутишь? — произнесла она.
— Какое шучу!.. Давно уж влюблен!
— Слышала это я…
И Надежда Павловна сомнительно покачала головой.
Якова Назаровича точно кто кольнул в спину. Он привскочил с места.
— Так что же? — заговорил он каким-то необыкновенно одушевленным голосом: — состояние, слава богу, у меня есть… Всех бы вас я устроил. Что мне оставаться холостяком-то… Надоели уж эти Миликтрисы-то!..
— Чтобы ни одной их не было; всех вон! — проговорила в раздумье Надежда Павловна.
— Всех прогоню.
— Ой, какой ты смешной! — сказала она, слегка простонав.
Несмотря на шутливы тон, мысль выдать дочь за Якова Назаровича исполнила Надежду Павловну неимоверного восторга: измученная бедностью, она богатство считала единственным счастьем в жизни и, сделавшись от болезни своей неугомонно-нетерпеливою, сказала гостю:
— Ну, так поезжай домой: я переговорю с ней.
— Не может быть!.. Будто! — восклицал толстяк, целуя из восхищения ее костлявую руку, потом расшаркался с ней и вышел в другую комнату.
— Куда же это вы, дедушка? — спросила его Соня.
— Нужно-с, — отвечал он ей с лукавою улыбкой и уехал.
— Милочка, душечка! — говорил он, сидя в карете и делая странные телодвижения: — всю тебя расцелую! Тут ямочка, тут возвышение!.. О, ангельчик!.. — говорил он, нежно целуя пустое место и тыкая пальцем в воздух.
Соня между тем продолжала сидеть на прежнем месте. Мать наконец ее окликнула. Соня перешла к ней и, взяв свою работу, поместилась на обычном своем месте. Разговор между ними начался издалека и как бы случайно склонился на Якова Назаровича.
— Что он у вас мало посидел? — спросила Соня.
— Приедет еще!.. Такой он странный, так удивил меня, отвечала довольно нерешительно Надежда Павловна.
Она никак не предполагала, что дочь сама некоторым образом подготовила объяснение Якова Назаровича.
— А что же?
— Да сватается к тебе!
После этой фразы Надежда Павловна едва перевела дыхание.
Соня тоже вспыхнула.
— Что же вы? — спросила она с улыбкой.
— Что же я могла ему сказать! Ты знаешь, что я в этом случае не только принуждать тебя, но даже советовать считаю себя не в праве.
По суеверной любви своей, Надежда Павловна действительно дала себе слово даже не советовать дочери в этом случае.
Выражение лица у Сони было очень серьезное.
— Конечно, чем терпеть эту вечную нужду и бедность, лучше выходить замуж, — проговорила она.
— Но будешь ли ты его любить?.. Немолод он!
— Я ничего к нему особенного не чувствую, ни любви ни нелюбви, — отвечала Соня.
В это время Надежде Павловне подали ее бульон. Когда она, покушав его и чувствуя себя гораздо лучше, спокойно улеглась, Соня спросила ее:
— Что же он за ответом, стало, приедет?
— Да!
Соне, по-видимому, хотелось продолжать этот разговор, но только она немного конфузилась.
— Не знаю, что и отвечать ему! — проговорила мать в раздумье.
— Да скажите, что да! — отвечала Соня.
— Хорошо, — произнесла Надежда Павловна протяжно.
Так необдуманно и так ветренно упала для Сони завеса, навсегда отделившая непроницаемой стеной одну половину ее жизни от другой. Соня, кажется, первое слово в жизни услыхала: «О, Господи! Денег нет!». Кругом нее всюду и везде говорили: «Вот женились, ни у того ни у другого ни села ни перегороды. Вот дура, нашла за кого выйти, ни чина ни должности». В самом простом быту какая-нибудь крестьянская девка, которая позвонче других поет, покрасивей, подородней других, поумней и складней на словах, и та пользуется почетом и уважением; а Соня дома, в пансионе, в свете, насколько она успела в него заглянуть, только и видела, что почитается знатность и богатство: за дурами, ее подругами, отвратительными собой, молодежь ухаживала, начальство дарило им книги за успехи в науках. Даже красоте своей Соня, после поступка с ней флигель-адъютанта, перестала давать цену. Об Александре она иногда подумывала; но он был такой еще мальчик: любви его невозможно было придать никакого практического значения!
Вечером приехал Яков Назарович, расфранченный, раздушенный донельзя и в то же время робеющий. Стараясь быть любезным, он был порядочно смешон. Петру Григорьевичу, не бывшему поутру дома, не сочли за нужное и сказать, что произошло в семействе. Впрочем, он, видя дружеское и бесцеремонное обращение Надежды Павловны с Яковом Назаровичем, нисколько тому не удивился, так как и прежде еще в разговорах своих с деревенскими знакомыми, священниками и управляющими он обыкновенно объяснял: «У меня ведь жена министр по уму; с этими, там, директорами и попечителями, так за панибрата и режет!». Сам же он Якова Назаровича всегда называл «ваше превосходительство». В настоящий вечер он только обратил внимание на то, когда Соня отнеслась к Леневу и сказала:
— А что, вы подарите мне лошадей, на которых мы с вами ехали?
— Подарю, подарю, целую четверку!
— А сани a jour у вас будут, как у губернатора?
— У меня уже есть такие, вдвое лучше только!
Соня, разумеется, говорила шутя, хотя в то же время нельзя умолчать, что и эта причина была одною из побудительнейших… Бедная птичка! Она замужество представляла не совсем так, как оно есть, не во всех еще подробностях.
17
Губернская тетёха
Весть о замужестве Соне за Ленева дала Надежде Павловне возможность взять по лавкам в долг всевозможных материй, и только было они со всем этим расклались, как на двор въехала карета. Соня и мать вопросительно посмотрели друг на друга.
Здоровый лакей едва вытащил из кареты потолстевшую, в трауре, барыню, которая, войдя запыхавшись в маленькую переднюю, сейчас же закричала:
— Не могла, тетушка… родная моя!.. Не могла утерпеть!..
— Ах, Аполлинария Матвеевна! — сказала Надежда Павловна, встречая гостью и целуя ее в румяную и пухлую щеку.
— Как только услыхала, что вы здесь, — везите, говорю… продолжала та, не переставая тяжело дышать и усаживаясь на диване.
Это была мать Александра, некогда стройная и хорошенькая собой девушка, а теперь какое-то чудовище. Покойный Бакланов, женясь на ней, отчасти обманутый ее наружностью, а еще более того прельщенный ее состоянием, впоследствии иначе и не называл ее, как тетёхой. Сына своего Аполлинария Матвеевна боготворила, хотя и возмущалась многими его поступками и словами.
