Нодар Думбадзе - Белые флаги
– Тебя ещё не хватало! – огрызнулся Гоголь. – Сказано вам: вор хозяин в тюрьме! А спросишь ещё раз, вырву у тебя язык, и конец делу!
– А что я такого сказал? – стал оправдываться Мебуришвили. – Сказал, что тюрьма принадлежит им…
– Кому это – им? Почему – им?! – взвизгнул Шошиа. – Работать, убирать, парашу таскать, воду носить – не им, а жрать им?!
– Шошиа, не говори только, что кто не работает, тот не ест! Оскандалишься! – предупредил я.
В камере захохотали.
– Вот ещё! – не унимался Шошиа. – В гюрьме хозяева – они, в… в этом… – Шошиа запнулся.
– Так, так… Где ещё? – спросил Тигран.
– А что, мало разве тюрьмы? В таком случае, пожалуйста, пусть отделятся от нас и создают свою "Автономную республику воров Советского Союза"! – нашелся Шошиа.
– А ты забыл, что я и Лимон – воры? – спросил Тигран и смахнул с доски шахматные фигуры.
– Люди! – повернулся Шошиа к нарам. – Спросите его, чем они нас попрекают? – Чем они в конце концов отличились? В чем он и Лимон нас обошли? Один убил человека из-за червонца, другой на крытом рынке украл у крестьянина сыр! Да знаешь ли ты, Гулоян, что украденных мною денег вся твоя родня не пересчитает за десять лет! Миллион девятьсот тысяч! Это то, на чем я попался! А на чем не попался – считай ещё десять лет! Теперь скажи мне – кто из нас украл больше: я или ты с Лимоном? А? И чем вы лучше меня? – Шошиа швырнул метлу на пол и, подбоченившись, уставился на Гулояна.
– Шошиа, – сказал побледневший Тигран. – Я знал, что ты – вонючий чирей, но только не знал, когда ты лопнешь! – Он подошел к своему тюфяку, быстро вспорол его и достал парикмахерскую бритву.
В камере нависла зловещая тишина. О существовании бритвы не подозревал никто из нас. Онемевший Шошиа попятился назад, прижался спиной к стене и застыл.
Быстро поднявшись с нар, Девдариани преградил дорогу Тиграну.
– Ведешь себя как сопляк! Отдай бритву!
– Пусти, Лимон, хочу увидеть цвет его гнилой крови! – попросил Гулоян.
– Отдай, говорю, бритву!
Гулоян протянул Лимону бритву и уселся напротив меня. А Шошиа, воспользовавшись моментом, забрался на свою галерку и затих.
Девдариани сложил бритву и бросил её на нары Исидора:
– Спрячь, дядя Исидор!
Потом он повернулся к Шошиа:
– Гоголадзе!
Перетрусивший Шошиа молчал. Сейчас он напоминал загнанную на дерево кошку, которая с ужасом глядит на рычащего под деревом пса, готового в любой миг растерзать её в клочья.
– Гоголадзе! – повторил Девдариани. – Я скажу тебе, чем я лучше тебя… Во-первых, тем, что я – Девдариани… Во-вторых, тем, что я человек, а ты обезьяна… В-третьих, вот чем: если бы вор сумел раздобыть миллион рублей, он никогда больше не стал бы воровать! А вы? Что делаете вы? У твоего компаньона Гварамадзе в земле, под деревом, нашли миллион рублей. Разве это человек? Нет, это – плод гнилого семени! И ты, наверно, такой же! И ты, наверно, зарыл деньги в землю, и когда ты умрешь, твои дети не найдут их. И твои дети наплюют на твою могилу. Понял?
– Почему, почему? – захныкал Шошиа.
– Потому, что ты – плод такого же гнилого семени!.. Зарывать деньги в землю!.. Неужели не было у тебя нуждающегося родственника? Или ты никогда не встречал на улице нищего? Сходил бы в церковь, поставил бы свечку в благодарность за то, что тебя ещё не поглотила земля!.. Деньги в земле!.. У, паразиты паршивые!.. И вы ещё осмеливаетесь сравнивать себя с нами?! Не видать тебе воли, ты недостоин её! Ты должен сдохнуть здесь, у окна, как застрявший в заборе боров!
– Вот и сдыхаю! – пустил слезу Шошиа.
– Ну и сдыхай! Туда тебе и дорога!.. Разве вы люди? Алчные, ненасытные животные! Всего вам мало! Сегодня – миллион, завтра – два, послезавтра – три!..
– Я ворую у государства, а вы грабите бедных людей! – постарался оправдаться Шошиа.
– Не бедных, а гнилых, вроде тебя, подонков!
– Я тружусь!
– Трудишься? А минуту тому назад говорил – "украл"!
– Допустим, я украл. Но ты-то почему воруешь у меня?
– Не тот вор, кто крадет, а тот, кто концы прячет!
– Говорю тебе: я ворую у государства. Это дело другое!
– А что, государство, по-твоему, не нуждается в деньгах? Или государство дойная корова? Как ещё оно держится, когда такие вот, как ты, паразиты день и ночь сосут из него кровь! Сукин сын я буду, если вру: мне жаль государство!
Не знаю, что думал в эту минуту Девдариани, но мне, честное слово, и впрямь стало жаль государство, когда я представил себе, как из него сосут кровь Шошиа и его дружки.
– Ладно, ладно, Девдариани, не хватало ещё мне надеть траур и оплакивать бедное государство! Нашел тоже беззащитного сиротку! отбрехнулся Шошиа.
– И куда, для кого вам столько денег! Стены, что ли, оклеиваете деньгами?
– Для детей, Лимон, для детей! – запричитал Шошиа.
– Для детей! Знаю я вас! Растите "настоящих грузин", да? Интеллигентов растите, да? Английский, музыка, танцы… Дача в горах, дача на море, дача в лесу, машина, диплом, теплое местечко в Тбилиси, особняк… А что же остается делать в жизни им самим, а? Кому нужны такие импотенты? Чтоб вам подавиться вместе с вашими бездельниками!.. Гм, он ещё упрекает Тиграна! Тигран убил одного человека и ответит за это! А ты? Ты с лаской, с улыбкой, без крови душишь тысячи людей и не желаешь отвечать?! Камеру прибрать не желаешь! Парашу вынести не желаешь! У, гадина! Сойди только вниз, и я суну тебя головой в эту самую парашу, обезьяна ты паршивая!
Девдариани перевел дух.
– И ты недалеко ушел от меня! – проворчал Шошиа. – Тоже мне, ангел нашелся!.. Золотое семя!..
– Я и не выдаю себя за ангела или за плод золотого семени! Я умру, и на этом прервется весь мой род. А тебе мало двух ублюдков, ты ещё собираешься жениться на какой-то Сирануш, чтобы жрать толму и плодить новых ублюдков!
– И женюсь! – выкрикнул Шошиа так поспешно и энергично, словно Девдариани вот-вот собирается отнять у него эту самую Сирануш.
Терпеть дальше было нельзя. Натянутый до предела общий нерв должен был лопнуть или ослабнуть… Последние слова Шошиа спасли положение: нерв ослаб, и в камере раздался смех…
– Ва, я думал – они перегрызут друг другу горло… Какое там! Сидят и смеются! Чему вы смеетесь? – пробормотал недовольный финалом Тигран, заваливаясь спать. Девдариани вернулся на свое место. Я подсел к Исидору.
– Слыхали, дядя Исидор? Это не Лимон, а сам Марат!
Исидор утвердительно кивнул головой, на миг призадумался, затем поднял руки и патетически произнес:
– Несмотря на кучу недостатков, горячие сердцем, светлые духом и благородные по натуре наши соотечественники были бы способны чудеса творить, если б их не охлаждали и не успокаивали вечные снега Кавкасиони…
Не знаю, какое по счету место занимает слово "гуманизм" в ряду первых библейских слов или в каком тысячелетии после появления на Земле человека было произнесено оно впервые, но одно для меня бесспорно: первое гуманное деяние было совершено в райском саду господом богом, когда он изгнал оттуда набедокуривших Адама и Еву и тем самым избавил их от кошмара вечного беззаботного и обеспеченного житья.
Тогда этот поступок всевышнего многими, в том числе и самими Адамом и Евой, был расценен как проявление неслыханной жестокости. Теперь же, расценивая указанное событие с позиции второй половины нашего, двадцатого века, я вижу в нем акт беспримерного человеколюбия и сострадания к ближнему. Как же иначе назвать действие творца, даровавшего Адаму и Еве радость земной жизни, наполнившего каждую их клетку кипучей кровью, вдохнувшего в их усыпленную райскими напевами и гимнами душу сладость житейских треволнений и страстей?!
За этот подлинный гуманизм, за это великое человеколюбие не раз и не два воздавал я хвалу господу богу нашему от лица многочисленных и благодарных потомков Адама и его супруги…
Что же касается сентиментального гуманизма, понятие это возникло позже, его, как и бога, выдумали люди, и, что действительно потрясающе, сие детище человеческих взаимосвязей родилось в… тюрьме…
В тюрьме жалеют всех и вся. Гулоян, например, весь день проплакал над горькой судьбой маленького героя рассказа Коркия "В соляной колыбели".
– Разве это дело? Как наши не постыдились взять в армию ребенка? Как эти сволочи – белогвардейцы посмели стрелять в него? Куда смотрели люди, когда парнишка упал с коня? Не могли помочь ему? Вот таковы вы, грузины!
– Тигран, рассказ ведь не про грузин, и потом… Тогда было такое время… Война…
– Э, брось ради бога! Всех, кто там был, следовало бы поставить к стенке! А ну полежи пятнадцать лет в соленой воде, посмотрю, как ты запоешь!..
Тигран плачет – Тигран, который, по собственному признанию, убил тонетского лесничего, даже не моргнув глазом.
В тюрьме жалеют и покойников: Лаврентий Павлович Мебуришвили, отставной (или разжалованный) майор, бывший директор кладбища, уверяет нас, что он трижды за день обходил могилы, поливал молодые саженцы на одних, проливал слезы над другими, а с надгробий знакомых покойников стирал пыль вот этим шелковым платком, который он прихватил с собой в тюрьму.
