Федор Достоевский - Письма (1870)
Вы пишете насчет Писемского и Клюшникова. Но ведь Писемский, во всяком случае, напишет любопытно. Вы говорите, что их имена не привлекут. Сделайте так: напишите, что в будущем году непременно явятся у вас следующие, - и затем выставьте (6) все имена, то есть Толстого, Кохановскую, Писемского, Клюшникова, Чаева, меня и проч. и проч., - и поверьте, что выйдет (7) по крайней мере прилично. Ну какой же журнал может обещать больше этого по беллетристике?
В будущем году направление "Зари" могло бы обратить на себя внимание, вследствие клонящихся к тому политических обстоятельств в Европе. Во всяком случае, все будущие ближайшие (8) годы, как кажется, не обойдутся без начала разрешения Восточно-славянского вопроса. Если б даже и не состоялась подписка на будущий год вполне удовлетворительная, то журналу как "Заря", то есть с таким направлением, - нельзя унывать. Будущность несомненно его возвысит, и даже близкая. Будущность принадлежит этому направлению, (9) а нигилисты исчезнут яко прах. Дело, стало быть, в исполнении задачи.
Вы спрашиваете моего мнения о последних книжках. На лету не скажешь, а если б увидеться, то, кажется, долго и много бы говорил. И как хочется высказать. Для меня "Заря" - вещь родная. Она, почти одна из журналов, стоит за те мнения, которые я ценю теперь выше моей жизни и которым, по убеждению моему, принадлежит будущность. Насчет же теперешнего исполнения, то (исключая Ваших статей, которыми упиваюсь) - оно не совсем, по-моему, удовлетворительно. Но всё это - длинная тема. Вот Вам одна крошечная заметочка: по-моему, нельзя бы помещать (10) в одном номере две такие статьи, как об Америке Огородникова и о "Грамотности и народности" Константинова, - они обратно противуположны по направлению. Огородникову Американец плюнул в глаза, а он пишет: это мне понравилось. Из русского ему нравится, и он с почтением говорит лишь о студенте Я., явившемся в глубь Америки, чтоб узнать на опыте, каково работать американскому работнику (!). (11) И вдруг в том же номере статья Константинова.
Но, впрочем, всё это я напрасно пишу.
Мне не нравится в Ваших статьях лишь то, что Вы их редко помещаете. Ну, возможно ли было манкировать Вам в ноябрьскую книгу, голубчик Николай Николаевич, то есть в самую подписную книгу из всех! (Замечу, что в ноябрьской книге, так или этак, но все статьи чрезвычайно занимательны. Если б к тому же и Ваша - то вышло бы вдвое занимательнее.)
К статье о Карамзине (Вашей) я пристрастен, ибо такова сочти была и моя юность и я возрос на Карамзине. Я ее с чувством читал. Но мне понравился и тон. Мне кажется, Вы в первый раз так резко (12) высказываете то, о чем все молчали. Резкость-то мне и нравится. Именно смелости, именно усиленного самоуважения надо больше. (13) Нисколько не удивляюсь, что эта статья Вам доставила даже врагов.
"Король Лир" Тургенева мне совсем не понравился. Напыщенная и пустая вещь. Тон низок. О, выписавшиеся помещики! Ей-богу, не из зависти говорю.
Вы говорите, что интересная для Вас минута пришла. Но теперь именно такое время настает, что чем дальше, тем интереснее для нашего направления.
Все-то меня не то что забыли, а вроде того, что забросили. Здоров ли А<поллон> Николаев<ич> Майков? (14)
Здесь очень много столпилось русских. На этой неделе все собрались (собственной инициативой) и послали адресс канцлеру по поводу 19 октября. Адресс написал им я.
До свидания, многоуважаемый Николай Николаевич, не забывайте меня и верьте моим искренним чувствам к Вам. Неужели мы скоро свидимся? Как хочется в Россию. Анна Григорьевна больна по России. До свидания, дорогой Николай Николаевич.
Ваш Федор Достоевский.
Р. S. Анна Григорьевна Вам кланяется.
(1) было начато: о<беспоили>
(2) было: вполне окончить
(3) было: даже свыше
(4) далее было: наверно <?>
(5) вместо: всех шести - было: них
(6) было: выпиши<те>
(7) далее было: если не очень красноречиво <?>
(8) ближайшие вписано
(9) Будущность ... ... направлению вписано. К этому тексту примеч. Достоевского: "Этого только Ваш прозорливый Тургенев не видит. Не соглашусь с Вами в его прозорливости".
(10) вместо: помещать было начато: ст<авить>
(11) далее было начато: Од<ин?>
(12) вместо: так резко - было начато: ре<зко>
(13) далее было: Эта
(14) далее было начато: Если ув<идите>
402. A. H. МАЙКОВУ
15 (27) декабря 1870. Дрезден
Дрезден 15/27 декабря/1870.
Давно не писали мы друг другу, дорогой и любезнейший Аполлон Николаевич. Не знаю, не сердитесь ли Вы за что-нибудь на меня? Кажется, за что бы? Вернее же всего, что виновато долгое мое отсутствие. Между тем (так как скоро наступит время, что и я расплюнусь с заграницей и возвращусь домой) вспоминается и мечтается сильно о прежних друзьях и товарищах. Как-то встретимся, что-то перескажем друг другу и какими друг другу покажемся? Одним словом, предчувствую наступление нового периода жизни и волнуюсь. Анна Григорьевна даже больна тоской по родине. Но увы, никаким образом не смог устроить возвращения осенью. Приеду к 1-му мая 1871, и что бы там ни было! Разумеется, не без надежд устроить дела, хоть наполовину. Но всё это еще в будущем. Одно несомненно - что срока возвращения не переменю.
Живу я теперь ужасно. Если б не работа денная и нощная, то очумел бы с тоски. Здоровье по-прежнему. Одно мучает: прихварывает Анна Григорьевна. Дочка здорова и весела. Работу навалил на себя почти сверх сил. Задумав огромный роман (с направлением - дикое для меня дело), полагал сначала, что слажу легко. И что же? Переменил чуть не десять редакций и увидал, что тема oblige, a поэтому ужасно стал к роману моему мнителен. Еле-еле окончил первую часть (большую, в 10 листов, а всех частей 4) и отослал. Думаю, что сильно неказиста и неэффектна. С первой части даже и угадать нельзя будет читателю, куда я клоню и во что обратится действие. В "Р<усском> вестнике" отозвались благосклонно. Название романа "Бесы" (всё те же "бесы", о которых писал Вам как-то) с эпиграфом из Евангелия. Хочу высказаться вполне открыто и не заигрывая с молодым поколением. А впрочем, в письме ничего не расскажешь.
Жаль, что я не сдержал слова в "Зарю". Если поступят со мною гуманно и не обругают подлецом, то заслужу "Заре" в свое время. Невозможно рассчитать всё по нитке вперед. Знал (1) ли я, что в целый год и 10-ти листов не напишу? Оторваться от "Русского вестника" до срока не могу. Да и, начав одно, нельзя перейти к другому.
Аполлон Николаевич, я к Вам с величайшею просьбою, но не подумайте, что из-за нужды только стал писать к Вам. Просьба моя огромная; не имею никого, кому бы мог довериться в этом деле. (2) А оно так для меня важно, что в нем, при известном обороте, может заключаться в близком будущем или беда для меня, или разрешение большей части моих затруднений.
Стелловский объявил об издании моих сочинений и "Преступления и наказания". Объявление прочел в "Голосе" (кажется, от 11-го декабря). Не сказано, какое это издание, старое или новое и в формате ли его Собрания сочинений русских авторов (то есть в 2 столбца и в 8-ю долю). Но, вероятно, старое и, вероятно, в 8-ю долю. Иначе он, в силу контракта, заплатил бы мне 3000 руб. неустойки, и потому не станет он делать нового. Но важно для меня то, что издано им "Преступление и наказание", за которое он должен мне немедленно заплатить, в силу контракта, и под страхом неустойки в 3000 руб. Уплата, по пункту контракта, определена таким образом: он должен заплатить за каждый лист "Преступления и наказания" (напечатанного не иначе как в его формате Сочинений р<усских> авторов, то есть 8-я доля и в 2 столбца) ровно столько, во сколько. обошелся каждый лист напечатанного им в 1866-м году (в его формате) издания моих сочинений. Проверить поэтому слишком легко: стоит сосчитать число листов прежнего издания (в его формате, за исключением "Преступления и наказания", которое только теперь появилось) и разделить 3000 руб. (цену, которую я тогда с него получил) (3) на это число листов. Таким образом определится плата за лист. Затем, помножив эту плату на число листов "Преступления и наказания" (в его формате), получим всю сумму, (4) которую мне приходится получить теперь с него. Сумма эта будет, кажется, около 900 руб. Помнится, я Вам писал об этом когда-то, да и Стелловский, кажется, так Вам говорил.
Повторяю: Стелловский не имеет никакой причины и никакой возможности отказаться от немедленной уплаты по первому востребованию. Иначе платит мне неустойку в 3000 руб. А потому никак не посмеет отказаться.
Теперь: просьба моя к Вам в том: не согласитесь ли Вы (ради Христа) потребовать с него уплату и получить сумму? Если согласитесь, то дело, по формальному порядку, должно произойти таким образом: получив Ваше согласие, я немедленно высылаю Вам отсюда бесспорную и совершенно законную доверенность на получение этих денег, по пункту контракта. Доверенность. будет засвидетельствована в нашем здешнем посольстве (я знаю, что такого роду доверенности совершенно законны и бесспорны). При этом высылаю Вам подлинную копию с контракта моего с Стелловским в 1865 году; и наконец, мое письмо отсюда к Стелловскому (незапечатанное).
