Борис Зайцев - Голубая звезда
Антон не пришел; он не явился и на следующий день, и не звонил. Подошел Новый год. Машура чокнулась шампанским с матерью, а Антона будто и не было. "Что-то будет в этом году!" - думала она, засыпая после встречи. Чувствовала себя одиноко, то хотелось плакать, то, напротив, сердце останавливалось в истоме и нежности.
И, не очень долго раздумывая, вдруг в один морозный святочный вечер надела она меховую кофточку, взяла муфту и, ничего не сказав матери, по скрипучему снегу побежала к Христофорову.
XII
Христофоров был дома. В его мансарде горела на столе зеленая лампа. Окна заледенели; месяц, еще неполный, золотил их хитрыми узорами. А хозяин, куря и прихлебывая чай, раскладывал пасьянс. Он был задумчив, медленно вынимал по карте и рассматривал, куда ее класть. Валеты следовали за тузами, короли за тройками. В царстве карт был новый мир, отвлеченнее, безмолв
Старые церковники (франц.).
370
ней нашего. Всегда важны короли, одинаковы улыбки дам, недвижно держат свои секиры валеты. Они слагались в таких сложных сочетаниях! Их печальная смена и бесконечность смен говорили о вечном круговороте.
"Говорят,- думал Христофоров,- что пиковая дама некогда была портретом Жанны д'Арк". Это его удивляло. Он находил, что дама червей напоминает юношескую его любовь, давно ушедшую из жизни. И каждый раз, как она выходила, жалость и сочувствие пронзали его сердце.
Он удивлен был легким шагам, раздавшимся на лесенке,- отворилась дверь: тоненькая, зарумянившаяся от мороза, с инеем на ресницах стояла Машура.
Он быстро поднялся.
- Вот это кто! Как неожиданно! Машура засмеялась, но слегка смущенно.
- Вы же сами меня приглашали.
- Ну, конечно, все-таки...- Он тоже улыбнулся и прибавил тише: - Я, правду говорю, не думал, что вы придете. Во всяком случае, я очень рад.
- Я была здесь,- говорила Машура, снимая шубку и кладя ее на лежанку,-только раз, весной. Но вас тогда не застала. И оставила еще черемуху... Что это вы делаете? - сказала она, подходя к столу. - Боже мой, неужели пасьянс?
Она захохотала.
- Это у меня тетка есть такая, старуха, княгиня Волконская. У ней полон дом собачонок, и она эти пасьянсы раскладывает. Христофоров пожал плечами виновато.
- Что поделать! Пусть уж я буду похож на тетку Волконскую.
- Фу, нет, нисколько не похожи.
Христофоров сходил за чашечкой, налил Машуре чаю. Достал даже конфет.
- Вы дорогая гостья, редкая,- говорил он.- Знал бы, что придете,устроил бы пир.
Какая-то тень прошла по лицу Машуры.
- Я и сама не знала, приду или нет. Христофоров посмотрел на нее внимательно.
- Вы как будто взволнованы.
-- Вот что, сказала вдруг живо Машура,-нынче святки, самое такое время, к тому же вы чернокнижник... наверно, умеете гадать. Погадайте мне!
- Я, все-таки, не цыганка! - - сказал он, и засмеялся. Его голубые глаза нежно заблестели.
Но Машура настаивала. Все смеясь, он стал раскладывать карты по три, подражая старинным гаданьям; и, припоминая значение карт, рассказывал длинную ахинею, где были, разумеется, червонная дорога, интерес в казенном доме, для сердца - радость.
- Вам завидует бубновая дама,- сказал Христофоров и раз
371
дожил следующую тройку.- Любит вас король треф, а на сердце, да... король червей.
- Это - блондин? - спросила Машура. Христофоров взглянул на нее загадочно. Она не поняла, всерьез это или шутка.
- Да, блондин. Как я.
Он вдруг смутился, положил колоду, взял Машуру за руку.
- Это неправда,- сказал он,- у червонного короля на сердце милая королева, приходящая святочным вечером, при луне. Он поцеловал ей руку.
- Или, может быть, снежная фея, лунное виденье. Машура побледнела и немного откинулась на стуле.
- Может быть, вы исчезнете сейчас, растаете, как внезапно появились,вдруг сказал Христофоров тревожно, тихо и почти с жалобой. Голубые глаза его расширились. Машура смотрела. Странное что-то показалось ей в них.
- Вы безумный,- тихо сказала она.- Я давно заметила. Но это хорошо.
Христофоров потер себе немного лоб.
- Нет, ничего... Вы - конечно, это вы, но и не вы. Они сели на диванчик. Машура положила ему голову на плечо и закрыла глаза. Было тепло, сверчок потрескивал за лежанкой, из окна, золотя ледяные разводы на стекле, ложился лунный свет. Машура ощущала - странная нега, как милый сон, сходила на нее. Все это было немного чудесно.
Христофоров гладил ей руку и изредка целовал в висок.
- Почему мне с вами так хорошо? - шепнула Машура.- Я невеста другого, и почему-то я здесь. Ах, Боже мой!
- Пусть идет все как надо,- ответил Христофоров.
Он вдруг задумался и засмотрелся на нее долго, пристально.
- А? - спросила Машура.
- Вы пришли в мою комнату, Машура, в пустую комнату... И уйдете. Комната останется, как прежде. Я останусь. Без вас. Машура слегка приподнялась.
- Да, но вы... кто же вы, Алексей Петрович? Ведь я этого не знаю. Ничего не знаю.
- Я,- ответил он,- Христофоров, Алексей Петрович Христофоров.
- Все равно, я же должна знать, как вы, что вы... Ах, ну вы же понимаете, что вы мне дороги, а сами всегда говорите... я не понимаю...
Она взяла его за плечи и прямо, упосно посмотрела в глаза.
- Вы мое наваждение. Но я ничего, ничего не понимаю. Она вдруг закрыла лицо руками и заплакала.
- Прелестная,- шептал Христофоров,- прелестная. Через несколько минут она успокоилась, вздохнула, отерла глаза платочком.
-- Это все сумасшествие, просто полоумие глупой девчонки...
372
Мы друзья, вы славный, милый Алексей Петрович, я ни на что не претендую.
Они сидели молча. Наконец Машура встала.
- Дайте мне шубку. Выйдем. Мне хочется воздуха. Христофоров покорно одел ее, сам оделся. Машура была бледна, тиха. Когда задул он лампу, в голубоватой мгле блеснули на
него влажные, светящиеся глаза.
Они вышли. Тень от дома синела на снегу. Христофоров взял
Машуру под руку, свел с крыльца и сказал:
- Тут у нас есть садик. Хотите взглянуть?
Отворили калитку и вошли в тот небольшой, занесенный снегом уголок кустов, деревьев, дорожек, какие попадаются еще в Москве. В глубине виднелась даже плетеная беседка, обвитая замерзшим, сухим хмелем. Они сели на скамейку.
- Здесь видны ваши любимые звезды.- Машура не подымала головы.
С деревьев на бархат рукава слетали зеленовато- золотистые снежинки. Все полно было тихого сверкания, голубых теней.
- Прямо над домом, вон там,-. сказал Христофоров, указывая рукой,голубая звезда Вега, альфа созвездия Лиры. Она идет к закату.
- Помните,- произнесла Машура,- ту ночь, под Звенигородом, когда мы смотрели тоже на эту звезду и вы сказали, что она ваша, но почему ваша - не ответили.
- Я тогда не мог ответить,- сказал Христофоров,- еще не мог ответить.
- А теперь?
- Теперь,- выговорил он тихо,- время уже другое. Я могу вам сказать. Он помолчал.
- У меня есть вера, быть может, и странная для другого: что эта звезда - моя звезда-покровительница. Я под нею родился. Я ее знаю и люблю. Когда ее вижу, то покоен. Я замечаю ее первой. лишь взгляну на небо. Для меня она - красота, истина, божество. Кроме того, она женщина. И посылает мне свет любви.
Машура закрыла глаза.
- Вот что! Я так и думала.
- В вас,-продолжал Христофоров,-часть ее сиянья. Потому вы мне родная. Потому я это и говорю.
- Погодите,- сказала Машура, псе не открывая глаз, и взяла его за руку.- Помолчите минуту... именно надо помолчать, я сейчас.
Где-то на улице скрипели полозья. Слышно было, как снег хрустел под ногами прохожих. Доносились голоса. Но все это казалось отзвуком другого мира. Здесь же, в алмазной игре снега, его тихом и непрерывном сверкании, в таинственном золоте луны, снежных одеждах дерев, было, правда, наваждение.
Машура медленно поднялась.
373
- Я начинаю понимать,- сказала она тихо.
Она открыла глаза, взгляд ее вначале напоминал лунатика. Понемногу он прояснился. Она опустила плечи, взялась рукой за спинку скамейки.
- Вот теперь будто бы яснее. Она еще помолчала.
- Знаете, мне иногда казалось, что вас забавляет играть... игра в любовь, что ли. В постоянном затрагивании и ускользании... для вас какая-то прелесть. Может быть, жизнь изучаете, что ли, женщину... И я бывала даже оскорблена. Я вас временами не любила.
Христофоров подался вперед, сидел недвижно, глядя на нее.
- Вдруг, именно теперь, в этот вечер, я поняла, что не права. Он? остановилась, как бы захлебнувшись. И продолжала:
- Вы, может быть, меня и любите... Христофоров нагнул голову.
- Но вы вообще очень странный человек... возможно, я еще мало жила, но я не видела таких. И именно в эти минуты я поняла, что ваша любовь, как ко мне, так и к этой звезде Веге... ну, это ваш поэтический экстаз, что ли...Она улыбнулась сквозь слезы.- Это сон какой-то, фантазия, и, может быть, очень искренняя, но это... это не то, что в жизни называется любовью.
- А почему вы думаете,- произнес Христофоров,- что эта любовь хуже?
