Александр Грин - Том 3. Рассказы 1917-1930. Стихотворения
Реквием*
Гранитных бурь палящее волненье,И страхом зыблемый порог,И пуль прямолинейных пенье –Перенесли мы, – кто как мог.В стенных дырах прибавилось нам неба,Расписанного тезисами дня;Довольны мы; зубам не нужно хлеба,Сердцам – огня.Истощены мышленьем чрезвычайно,Опутаны мережами программ,Мы – проповедники в ближайшей чайнойИ утешители нервозных дам.До глупости, до полного бессильяДо святости – покорные ему,Бумажные к плечам цепляя крылья,Анафему поем уму.Растерянность и трусость стали мерой,Двуличности позорным костылемМы подпираемся и с той же в сердце веройДругих к себе зовем.Свидетели отчаянных попытокСостряпать суп из круп и топора –Мы льстиво топчемся, хотя кнута и пытокПришла пора.И крепкий запах смольнинской поварниНам потому еще не надоел,Что кушанья преснее и бездарнейКто, любопытный, ел?О, дикое, безжалостное время!Слезам невольным даже нет русла,Как поглядишь – на чье тупое темяВода холодная спасительно текла!Лет через триста будет жизнь прекрасной,Небесный свод алмазами сверкнетИ обеспечен будет – безопасныйВ парламент – вход.
Отставший взвод*
В лесу сиял зеленый рай,Сверкал закат-восход;В лесу, разыскивая путь,Бродил отставший взвод.День посылал ему – тоску,Зной, голод и… привет;А ночь – холодную росу,Виденья, сон и бред.Блистала ночь алмазной тьмой,Трещал сырой костер;Случалось – в небе пролеталОгнистый метеор,Как путеводная звездаВ таинственную даль,Чертя на жадном сердце след,Далекая печаль;А в серебре ночной реки,В туманах спящих водСиял девичьих нежных лицВоздушный хоровод.В дыму над искрами вилисьНочные мотылькиИ изумрудный транспарантЧертили светлячки;И гном, бубенчиком звеня,Махая колпаком,Скакал на белке вкруг сосны,Как на коне верхом;И филин гулко отвечалДокладам тайных слуг:«Я здесь людей не примечал;Теперь их вижу… Хуг!»Всех было десять человек,Здоровых и больных;Куда идти – и как идти –Никто не знал из них.И вот, когда они брелиВ слезах последних сил,Их подобрал лесной разъезд,Одел и накормил,Но долго слышали ониДо смерти, как во сне,Прекрасный зов лесных озерИ гнома на сосне.
Искажения*
Звезда покатилась…Это мы рассмешили ее.Глубже ночь опустилась,Развеселое ныне житье!
Наступило молчанье:Тихий ангел над домом летел,А к тому – примечанье:Дом был – морг, а жильцы – не у дел.
Поперхнулся хозяин:Значит, гости идут за двором;Значит, к Авелю КаинПрибежит с топором.
Движение*
Праща описывает круг, –Смеется Голиаф;Праща описывает круг, –Повержен Голиаф;Праща описывает круг, –Но умер Голиаф.
Давид играет и поет, –Безумен царь Саул;Давид играет и поет, –Задумчив царь Саул;Давид играет и поет, –Спит, грезя, царь Саул.
Мечта разыскивает путь, –Закрыты все пути;Мечта разыскивает путь, –Намечены пути;Мечта разыскивает путь, –Открыты все пути.
Сон*
На границе вод полярных, средь гигантских светлых теней,Где в горах, среди гранита, гаснут призраки растений,Реют стаи птиц бессонных; улетают, прилетают,То наполнят воздух свистом, то вдали беззвучно тают.Им в пустыне нет подобных ярким блеском оперенья;Дикой нервности полета нет средь птиц иных сравненья;А они живут без пищи, никогда гнезда не строя;И пустыня их волнует грозной вечностью покоя.Если льдины раздвигает киль полярного фрегата –Стаи бережно проводят и напутствуют собратаИ, его снастей коснувшись драгоценными крылами,Средь гигантских светлых теней исчезают с парусами.
Поэма
Ли*
Посвящаю А. И. Куприну
– Да, я три раза видел ЛИ, –Сказал мне старый Биг.– Его я видел и теперьДоволен навсегда;Не может больше счастья быть,Как повстречаться с ним.
Как позабыть его лицо? –Оно светло; глазаУлыбкой странною блестят,Но нет тревоги в них,Как будто истина навекПринадлежит ему.
О, эта истина! Заметь,Что истин много.Им Отведены часы и дни.Царь Истина – весь мир.Царь Истина… такая есть, –Ее-то знает ЛИ.
Она проста на первый взгляд,Но очень мудрена,Когда захочет человекУмом ее понять.Ну, кто научно объяснитДвиженье сердца мне?..
Душа живого сердца – ЛИ,Вот кто такой он есть;Когда приходит он – тебеПриятно и легко.На знамени его всегдаНаписано: «ПРИВЕТ!»
Не человек он – нет.И он Явился мне во сне,Когда голодный я заснулВ пакгаузе пустом;Вдруг разбудил меня толчокПриветливый в плечо.
Я встал. Тут крыс унылый пискВернул меня стремглавК действительности злобной.Я На свет луны смотрелИ думал: «Это мне со снаПочудился толчок».
Как серебро в смоле, сиялХолодный диск луны.У ног моих застыл, дымясь,Ее молочный луч.Она смеялась надо мнойИз дали темных бездн.
Я вновь хотел смежить глаза,Но показалось мне,Что тень или намек на теньПарит над головойС улыбкой милой, как цветокСреди осенних гряд.
В волненьи сильном я не могЗапомнить все тогда,Я мог заметить лишь, что онПрекрасен и не горд.Приветлив, прост, как джентльмен,И пошутить не прочь.
– Кто спит – тот ест, – сказал он, взявЮмористичный тон, –Но афоризм этот хорош,И то условно – раз.Гораздо лучше ветчина,Хлеб, пиво и треска…
Уверен я, что утром тыПойдешь в Кардийский док.Есть с бородой там человек,Чахоточный такой, –Смотритель. Ты ему скажи,Что ЛИ тебя послал.
Меня зовут, мой милый, ЛИ.Я – некто и ничто.Я, как случится, – есть иль нет,Но, большей частью, – да.Три раза встретишь ты меняНа жизненном пути.
Я раз еще к тебе придуБез разрешенья, сам;А в третий – ты увидишь, гдеНужна моя рука,Сообразив, как человек,Зачем приходит ЛИ.
И он исчез. Ужель всю ночьПроговорил я с ним?Ревело утро пристанейРаскатами сирен,И солнце в голубой водеПлескалось нагишом.
Надеюсь, это не был сон, –Сказал я сам себе,Сердито взяв Кардийский докВ уме на абордаж, –Доверчив страшно был в те дниЯ, веря чудесам.
В воротах дока человекС унылой бородой,С румянцем алым на щекахОстановил меня,Плюясь сердито, и спросил –Зачем я здесь брожу,
Я шапку торопливо снял,Откашлялся, вспотел,И буркнул: «Я пришел от ЛИПоденщину просить;ЛИ наказал вам передать,Что он меня послал».
Смотритель важно загудел:«ЛИ? Что-то помню… да…Высокий этакий, в пенсне.Ну ладно, становись».И тут же выдал мне значок, билети инструмент.
2Теперь я расскажу тебеО новой встрече с ним;Кардийский док он не считалОсобенно большимПриличным делом для себя,Он лучше поступил.
Раз я спасался от тюрьмыВ окрестностях Рено;Меня ловили пятый деньИ не могли поймать.Я избегал опасных местИнстинктом и судьбой.
Я не украл и не убил,Но спас из петли самКонтрабандиста, это былПремилый человек,Стрелявший метко на бегуВ таможенный дозор.
Мне даром это не прошло:Меня по бородеИ шраму выше уха зналВ том округе кой-кто.И я в окрестные лесаБежал как нелюдим.
Осенний дождь шумел в листвеПунцово-золотой,И небо серое врагомСмотрело на меня,И ветер яростно гуделНад мокрой головой.
Но голод теткой никогдаПрикинуться не мог,И я пошел, на пятый день,Куда глаза глядят, –За хлебом к людям. Шел на риск.Был голоден, как волк.
На перекрестке я попалВ облаву: из кустовЖандармы конные, хлещаГорячих лошадей,В погоню кинулись за мной,Крича: «Остановись!»
Держи карман!.. Развив пары,Я в сторону рыскнулИ по оврагам, где копытБессильно волшебство,Примчался к дому лесникаНа красный свет окна.
Сам не был дома, но егоИспуганная дочьСерьезно слушала меняИ улыбнулась, лишьЯ руку ей поцеловал,Прося укрыть на час.
Она ввела меня в чуланИ плотно заперла,И снова стала шить и петьПриятным голоскомО королеве и еяИзысканном паже.
Свирепый голос раздалсяС порога: «Мариэт!Куда девался человек,Что пробежал сюда?Дела плохие, если онПод юбкой у тебя…»
«Ступай немедленно к чертям! –Сказала Мариэт. –Давно ли с девушками тыТак обращаться стал…Клянусь, я расскажу отцуО дерзости твоей…
Здесь кто-то, верно, пробежалЗадворками, и яХодила даже посмотретьС ружьем и фонарем.Но это был, должно быть, волк,Иль пьяница, как ты».
Еще поспорили они,Но спасовал жандарм,Недаром смелые глазаУ женщин, – иногдаВернее выстрела, – и тыИ я боимся их.
Вот стихло. Крадучись, как вор,Я выглянул за дверь…Но не увидел Мариэт,Сидел у печки ЛИ.И бил в ладоши, и, смеясь,Торжествовал вовсю…
Я вздрогнул и глаза протер…Не ЛИ, а МариэтВстает и тихо говорит:«Скорее уходиЛесной тропой на Зурбаган».И объяснила путь.
Я крепко руку ей пожал,Взял хлеб и серебро,Что без обиды предложитьСумела мне она,И вышел. Снова мокрый лесШумел над головой.
Но через несколько шаговЯ обернулся: дверьБыла открыта, МариэтСтояла молча в нейС улыбкой сдержанной в лице,Прижатом к фонарю…
3Биг продолжал: «Об этом – все.Но слушай, – третий разЯ помогал немного ЛИВ истории его.Все вышло верно, как сказалОн сам про третий раз».
На океанский пароход,Плывущий в Порт-Саид,Сел неизвестный пассажир,Зловещий, как болид,Огнем вспахавший небесаНемой аэролит.
Он был не молод и не стар,Изысканно одет,Красив угрюмой красотойВо тьме прошедших лет –Печатью тягостных утрат,Падений и побед.
Казалось, он в душе таилВсех выражений знак:На суетливых моряковСмотрел он, как моряк,Как будто указать хотелЧто делать им – и как.
На хамовитых торгашей,Офицеров и дамСмотрел он так же, как они;Как если б, чудом, самБыл женщина и офицер,Не джентльмен, торгаш и хам.
Но про него сказать не могНикто бы никогда,Откуда он и почемуМолчит везде, всегда,Как темная у корабляБездонная вода.
За двадцать долгих дней – ни с кемОн слова не сказал,Вопросов, возгласов к немуНикто не обращал.Его лица ни разу смех,Согрев, не освещал.
Бесшумно появлялся онИ тут, и там – везде,Как будто отдыха искал,Не находя нигде,Как будто изнывал, томясьВ неведомой беде.
Куда бы он ни приходил,Следили все за ним,Глаза прищурив, и сигарЗадумчивее дымСливался с воздухом морей –Простором голубым.
И дам изысканный цветникВ лонгшезах, у борта,Его завидя, умолкал,Шепчась надменно; та,Чей взор он длил, – смотрела, сжавПрезрительно уста.
Он умер… Он взойти хотелНа палубу, но вдругСклонился к поручням, в глазахБлеснул немой испуг,Он пошатнулся и упалК ногам проворных слуг.
Веселый пароходный врач,Осмотр закончив свой,Сказал присутствующим: «ОнБыл, кажется, немой.Теперь он более чем нем,Ручаюсь головой!»
И документы, паспортаИскали у негоУ мертвого, – но ни бумаг,Ни писем – ничегоНе обнаружили, и онЧужим был для всего.
Я видел бледное лицо,Покой закрытых глаз…Приятель! всяческую смертьЯ наблюдал не раз,Но смерти именно такойНе мыслил бы для нас.
Ни состраданья, ни рукиЗнакомых иль друзей,Но многоликий здесь стоялСпокойный ротозей,Как будто он в театр пришел,В театр или музей.
И даже имя мертвецаНикто сказать не мог,Чтоб хоть прибавить про себя:С таким-то черт иль бог.Сухое выраженье лицТвердило скрытно: «сдох».
Вдруг гневно захотелось мне,Чтоб не был одинокТот, кто без имени лежал.Не траур, не венок –Он похороны в море ждалС балясиной меж ног.
Волненьем думным сердце сжав,Мне вспомнились все те,Кто умирал, как жил, один,В холодной пустоте.Кто близость избранных людей,Грустя, хранил в мечте.
Возвысив голос, я сказал,Храня спокойный взор:«Мне этот человек знаком,Его зовут Кон-Фор,Три месяца провел я с нимВ ущельях диких гор.
Его я знаю как себя:Изгнанья десять летВ пустыне он похоронил,Переступив запретЗакона мысли, – да, такойЗакон придумал свет.
В непримиримости егоТаился черный яд.Умом вдали от всех он был,Душой рвался назадК привычкам сердца, – и не могРазрушить этот ад.
Лишенья, недуги и гневОкаменили дух.Он к окружающему сталБезличен, слеп и глух,Лишь сокровенному внималОн, умолкая вдруг.
Пока судьбы тяжелый грехУдар свой грозный длил, –Он потерял навеки всех,Кого, скорбя, любил,Всех отдал он земле – и сталНемым, как с нами был.
И та, чье имя произнестьНе мог он без мольбы, –Перестрадав, устала ждатьИ жить в тисках судьбы,Покинув навсегда самаМир скорби и борьбы.
Едва ли жил он с той поры;Он прозябал, вернейВоспоминаньем жалким техЖивых и ярких дней,Когда – для молодости – мирБыл ближе и родней.
Теперь спокойный он лежитЗдесь на глазах у нас.В мученьях дух его горел,И, догорев, угас:Да будет мир его душе,И нашей – в смертный час!..»
Итак, – ты видишь, – я судьбуИ имя дал ему.Такая стройность лжи былаЖутка мне самому…Как сказку эту я сложил, –Не знаю – не пойму.
Подобной сказки никогдаНе приходилось мнеИзлить так просто и легкоНи сердцу, ни во сне.И, сам примолкнув, я на мигПоверил ей вполне.
* * *Толпа обидчива. ОнаМолчанья не проститНи мертвым, ни живым: толпеИзнанка тайны льстит,Тогда, довольная, онаРыдает иль свистит.
И я, всех зорко осмотрев,Поймал печали знак,Знак примиренья, шляпы сняв,Молчали все; моряк,Скиталец вечный, прошептал,Крестясь угрюмо: «Так».
Тогда, случайный кинув взгляд,Увидел я вдалиС цветком в петлице, на кормеГуляющего ЛИ.Он беззаботно закричал:«Ну, этих провели!»
Еще мгновенье – и волнаБлеснула сквозь него,Он тенью в парусе мелькнулИ скрылся… для кого?В какие страны? Трудно знатьВсе прихоти его.
Два миллиарда человекПо безднам мчит земля,И к каждому приходит ЛИС улыбкой короля,Власть терпеливую своюС хозяином деля.
И только в битвах, где сердцаИная точит власть,Не мог он выразить никакСвою смешную страстьК проделкам странным, из какихЯ рассказал здесь часть.
Прощай, товарищ. Ночь глуха,Я выпил и устал.Когда-нибудь расскажешь ты,Как ли к тебе пристал,Как взгляд твой, радуя его,Смеялся и блистал.
Комментарии
