Лис - Михаил Нисенбаум
Сцена эта, хоть и не была в пьесе одной из главных, на каждой репетиции привлекала общее внимание многолюдностью, многозначительностью, а кроме того, всех смешила. Герои ехали в Псков на прием к губернатору, в электричке шли один за другим торговцы, нищие, слепой музыкант, сумасшедший поэт, продающий сборник своих стихов, милиционеры, гадалка, проповедник. Сцена длилась минут пять-шесть, потом герои принимались спорить о разговоре с губернатором, притом что разговора в итоге так и не случится. Идея Алисы пришлась по вкусу многим, особенно мальчикам. Договорились встретиться у пригородных касс на Казанском вокзале – с Казанского электрички бегают часто. Куда ехать, сколько времени, где сойти – даже не обсуждали, и эта неопределенность будоражила: такой и должна быть авантюра. Но угадывалось и другое: подобная репетиция – идеальная подсказка для спектакля. Вся постановка должна стать бесшабашной авантюрой, и так спектакли не ставил еще никто.
•Раннее утро на вокзале, зябкий сумрак, пахнущий углем, дорожными булками, креозотом. Что может волновать больше? Здесь начинается иная жизнь, много жизней, по нескольку на каждого уезжающего, провожающего, встречающего, на каждого дачника и носильщика. В пути полно развилок, и это вовсе не только про рельсы. Взять хотя бы спутников по вагону: сколько предложенных знакомств! Самая поэтичная из проз, самые праздничные из будней: предчувствие дороги, запах перемен.
Вместо десяти человек у пригородных касс собрались тринадцать: двое явились с друзьями, Варя Моторина – с младшей сестрой. На табло с расписанием выбрали ближайшую электричку – до Голутвина. Невыспавшиеся, возбужденные начинающимся приключением – все вокруг вызывало смех: полный господин, семенящий за багажной тележкой, игрушечные десантники, ползущие по-пластунски по грязной клеенке, девочка в шапке с длинными вязанными ушками, держащая на руках живого кролика.
Электричка тронулась через минуту после того, как запыхавшиеся от бега, а пуще – от хохота, они вбежали в последний вагон. На площадке уже стоял продавец мороженого с огромным коробом, оклеенным серебристой фольгой. Смеясь и перекрикиваясь, шли по вагонам в середину состава. Накануне сговорились взять самый никчемный товар, чтобы в ходе репетиции не вступать ни в денежные отношения с пассажирами, ни в конкурентную борьбу с другими коробейниками.
В сценарии имелись и пассажиры, которые затевают разговоры с продавцами и музыкантами. По-хорошему артистам следовало сесть в разных местах вагона, а то и в разных вагонах, но в последний момент оробели, сели рядышком, в три компании, держа друг друга в поле зрения. До Люберец решили не начинать: не успеешь пройти, нахлынет новая порция пассажиров. Потом подсаживаются меньше, чем выходят, так что начинать можно на подъезде к Панкам.
Электрозаводская, Новая, Перово, Вешняки – заводы, заборы, гаражи, битые бочки, брошенный ковш экскаватора. Полупустой вагон понемногу наполнялся пассажирами, и примерно раз в минуту в дверях появлялся очередной торговец газетами, сборниками кроссвордов, дешевыми носками, зонтиками, фонариками и батарейками. Актеры «Лиса» цепко и весело смотрели на своих героев. Кто-то вполголоса повторял понравившееся словечко, кто-то, обезьянничая, сутулился, взмахивал рукой. Опять смеялись, с каждой станцией, по мере нарастания страха, все ближе, до дрожи ощущая друг друга друзьями.
Алиса Сметарникова, высокая, вечно убавляющая свой рост сутулостью, поправила прическу и сказала Тагерту:
– Давайте мы понемногу перейдем в предыдущий вагон, прогоним реплики там, потом повторим здесь.
Предложив репетировать в электричке, она чувствовала, что отвечает вместе с режиссером за весь ход репетиции.
– Отличная мысль! А потом в следующем. Три вагона, три прогона. – Тагерт тайком поглядывал на соседей, пытаясь предсказать их возможную реакцию.
– Кепки-бейсболки, по последней американской моде, любимый головной убор президентов, чемпионов, кинозвезд.
По вагону, прихрамывая, передвигался мужчина в черной куртке, из-под которой выглядывал ворот грязной розовой рубахи. На седую голову надеты были разом две бейсболки:
– Имеются черные, синие, бурые. Кто ходит в бейсболке, тот всегда молодой. Цена сто рублей.
«Ну, пошли», – кивнула Алиса остальным. Оставив рюкзачки и сумки на лавках, актеры потянулись к выходу. Солнечный луч выхватывал на ходу клетчатую челночную сумку, золотистый лак гитарного бока, жарко-зеленый платок Вари Моториной. Солнечные квадраты окон качнулись вслед ушедшим, поезд, поднывая, набирал скорость. Спутники актеров (в том числе Варина сестра-школьница) и Тагерт остались в вагоне, ожидая возвращения своих – уже в театральном образе. Поскольку в последний момент товары, упомянутые в пьесе, заменили, пришлось срочно переписывать реплики. Музыкантов и проповедницы это не касалось.
Двери разъехались, в вагон вошел молодой мужчина в рабочем комбинезоне, за его спиной в тамбуре маячила фигура следующего коробейника, возможно, театрального, – с места не разглядеть.
– Батарейки пальчиковые, аккумуляторы. – Мужчина говорил «акамуляторы». – Держат электричество крепко, пятьдесят рублей за шесть штук, немецкое качество.
В вагоне нашлось целых три охотника до батареек. Пока мужчина производил расчеты и выдавал товар, в вагон вступила Лиза Турчина. Щеки ее горели румянцем здоровья и смущения. Глядя поверх голов, она напевно завела:
– Уважаемые пассажиры, хорошего вам настроения! Предлагаю бинты и вату – здоровья в каждую хату. Товары стерильные, дохнут микробы даже самые сильные.
Проголосив свою речевку, Лиза двинулась по вагону. Голову она держала высоко, словно на параде и смотрела прямо перед собой.
– Девочка, можно тебя? – раздался голос из глубины вагона.
Лиза вздрогнула, растерянно оглянулась на Тагерта, потом нашла глазами источник звука. Голос принадлежал немолодой женщине в стеганой куртке и трикотажном светло-голубом берете.
– У тебя пластыря часом нет?
Боясь произнести слова, которых нет в сценарии, Лиза помотала головой.
– Жалко, хотела деду купить. Что ж…
Лиза облегченно упорхнула в сторону тамбура, а Тагерт подумал, что женщина просто пожалела девчонку, которая вынуждена ходить по вагонам и зарабатывать на жизнь.
– Пиво, вода, сухарики, орешки! Пиво, вода, сухарики, орешки!
Усталая молодуха тащила две клеенчатые сумки, напряженно улыбаясь и озираясь по сторонам.
– Доброго пути, сограждане! Позвольте побаловать вас веселой дорожной песней, чтобы на своей станции вы сошли счастливые, отдохнувшие и поумневшие.
Вадя и Боря улыбались так, словно надеялись озарить улыбкой все вагоны, а потом помогать локомотиву освещать влетающие под колеса рельсы и шпалы. Пассажиры оглядывались, кто с любопытством, кто с неудовольствием. Боря встряхнул головой и ударил по струнам:
Мы поедем гулять в Кандалакшу,Но сперва – на Казанский вокзал.Парни пели громко, с вызовом, словно осознанно нарушали порядок. Видно было, что вдвоем им не страшно, в их пении звенела юная глупость и дружная удаль. Девушки переглядывались и хихикали, улыбались и пассажиры постарше:
Мне родней остановок движенье.Так что, господи, благословиМинистерство путей сообщенья,утешенья, свободы, любви.Песня закончилась, кое-где раздались хлопки, Боря с Вадей двинулись по вагону на выход. Там и здесь к проходу потянулись руки с монетами и мелкими купюрами. К такому вполне ожидаемому итогу выступления музыканты оказались не готовы. Ни пакета, ни кепки, ни другой емкости для сбора денег – только карманы курток, куда, суетясь и комкая бумажки, мальчики
