Книга формы и пустоты - Рут Озеки
И Кори со своей командой тоже старались изо всех сил, и ситуация выглядела многообещающей, пока твоя мама не забеспокоилась и не выгнала их. Травма – это мощная штука, Бенни. У твоей мамы своя карма, и мы не ее книга, но будь даже так, книги не могут управлять людскими поступками. Все, что мы можем сделать – это подготовить сцену: рассказать немного предыстории, предвосхитить некоторые вероятные результаты, возможно, даже внести пару предложений – но в основном мы просто ждем, что вы, люди, решите сделать. Мы ждем и надеемся. Если бы у нас были пальцы, мы бы скрестили их.
Итак, просто чтобы внести окончательную ясность: мы не делали так, чтобы с твоей мамой произошли все эти беды, точно так же, как не заставляли тебя целовать Алеф на горе, и обвинять нас нет смысла. Обвинение – это просто один из способов уйти от ответственности за свою жизнь, и когда ты обвиняешь нас, ты отказываешься от своей собственной власти и свободы действий. Неужели ты этого не понимаешь? Упрекая нас, ты превращаешься в жертву, в Бенни-бедного-маленького-сумасшедшего-мальчика-жертву – и тебе это не нравилось, помнишь? И нам тоже это не нравится.
Мы не хотим расстраивать тебя или вызывать у тебя чувство вины. Мы рассказываем тебе о переживаниях Аннабель не со злым умыслом. Мы рассказываем, потому что мы твоя книга, и это наша работа. И даже если бы мы предпочли плести тебе красивые сказки и рассказывать милые истории про «долго и счастливо», мы не в состоянии это делать. Мы должны отображать реальность, даже если это причиняет боль, и ты сам к этому пришел. Это был твой философский вопрос, помнишь? «Что такое реальность?» В основе каждой книги лежит вопрос, и это был твой вопрос. А уж если вопрос задан, то наша задача – помочь вам найти ответ.
Так что да, мы – твоя книга, Бенни, но это твоя история. Мы можем помочь вам, но, в конце концов, только вы сами можете прожить свою жизнь. Только ты сам можешь помочь своей матери.
Часть пятая
Снова дома
Любой порядок – это поддержание крайне неустойчивого равновесия.
Вальтер Беньямин «Я распаковываю свою библиотеку»
Книга
89
Муха на стене могла бы сказать примерно следующее:
Бенни сидит в своем инвалидном кресле в углу общей комнаты и смотрит в окно. На многолюдном тротуаре внизу он видит свою мать, она стоит на автобусной остановке. Все вокруг нее в движении, люди ходят, разговаривают по телефону, и лишь она стоит неподвижно и одиноко.
Несколько минут назад Бенни видел, как ее выводили из отделения два медбрата. Когда они проходили мимо общей комнаты, Аннабель остановилась, заглянула внутрь, окинула взглядом комнату и увидела сына. Бенни увидел, как просияло ее заплаканное лицо. Она помахала рукой и шагнула в его сторону, но медбрат ухватил ее за локоть и придержал. Часы посещений закончились, услышал Бенни, вы можете прийти завтра. Плечи ее поникли, но потом она взяла себя в руки, подняла голову и улыбнулась сыну. Он видел, каких усилий стоила ей эта улыбка. Увидимся завтра, родной, крикнула она, снова помахав рукой, держись там! Я люблю тебя!
Сейчас Бенни смотрит на мать через оконное стекло, и время от времени его губы шевелятся, как будто он с кем-то спорит. Он качает головой. Он хмурится. Он сжимает кулак. Если бы дежурная медсестра была повнимательнее, она бы услышала, как мальчик с избирательным мутизмом ясно и отчетливо говорит: «Это брехня собачья!»
А потом: «Ты же книга!»
А потом: «Сделай так, чтобы все вышло по-нормальному!»
Но медсестра не слушает. Она заполняет форму отчета о приеме лекарств, записывая, что было дано вечером каждому из детей. Если бы она оторвала взгляд от монитора, то увидела бы, как мальчик в инвалидном кресле начинает раскачиваться взад-вперед, затем наклоняется и с трудом поднимается на ноги. Он стоит, пошатываясь и глядя на свои кроссовки на липучках. Его губы снова шевелятся, и он что-то говорит своей обуви, а может быть, ноге – из угла, где сидит муха, плохо слышно, – а затем делает шаг. На секунду он теряется, словно пытается понять, что совершает движение – обувь или нога, но это не имеет значения. Может быть, на сей раз они работают сообща, в гармонии, чтобы сдвинуть его тело с места. Бенни делает еще один шаг, потом третий. Если бы медсестра наблюдала за происходящим, а не искала ключи, чтобы запереть кабинку с лекарствами, она бы заметила, что мальчик в инвалидной коляске снова начал ходить. Врач говорил, что его двигательная дисфункция – психогенная, а значит, проблема у мальчика в голове, и его внезапно обретенную способность ходить нельзя назвать чудом, однако это все же прогресс, и его следует отметить в истории болезни, но медсестра сидит спиной к общей комнате, поэтому она так удивляется, когда слышит за спиной голос, который произносит: «Извините». Она оборачивается и видит, что мальчик с диагнозом шизофрения, биполярное расстройство, избирательный мутизм и психогенная астазия-абазия стоит перед ней и разговаривает, как будто это самая нормальная вещь в мире.
– Мне нужно позвонить, разрешите, пожалуйста.
– Ох! – выдыхает она. – Ты меня напугал. Я должна позвать доктора.
– Да, пожалуйста, – говорит Бенни четко и внятно.
А затем, потому что я все-таки Бенни, а не муха на стене, я говорю ей:
– Я бы хотел немедленно вернуться домой. Я нужен моей маме.
Бенни
90
Это был поворотный момент. Медсестра испугалась и вызвала дежурного врача, тот отправил сообщение доктору Мелани, которая, как обычно, не торопилась. Может, была на свидании или что-нибудь в этом роде. Или делала маникюр. Но в конце концов она нарисовалась, и я повторил ей то, что сказал медсестре. Что я должен вернуться домой. Что я нужен маме, а мама нужна мне. Кроме того, я сказал, что не соглашусь пойти в приемную семью, а если они попытаются заставить меня, я снова перестану ходить и говорить и, возможно, объявлю голодовку, как Ганди. Я не сказал ей, что Ганди тоже слышал голоса. Я не стал рассказывать ей о разговоре, который состоялся у меня с моей Книгой. Я действовал строго по принципу «need-to-know»[89].
Все это я высказал доктору М. совершенно спокойно и думаю, что она
