Мне хорошо, мне так и надо… - Бронислава Бродская
У сестры недавно умер её бельгиец. О нём Эрик не жалел, но вот сестра… Она осталась одна и ему надо было к ней ехать. Эрика охватило уныние: отпуска здесь прямо-таки мизерные, он устал, так хотелось поехать в Москву и посидеть на Юлиной даче, но Аллке ждала его в Брюсселе. В скайпе она выглядела такой растерянной, пришибленной, старой. У неё никого нет, кроме него, он ей нужен. Поедет и отпуск пропадёт, ему так хотелось на дачу, а ехать к Аллке как раз не хотелось. Чем он может ей помочь? Ничем. Поддержать морально? Ну да, он поедет, но это жертва, он обязан, просто должен. Как же Эрик не любил обязанности. Всегда надо делать то, что от него ждут… А свобода? Вечно он чем-то связан, как это тяжело! Но не быть же сволочью. Ладно, поедет, а потом в Москву, выкроит как-нибудь недельку.
Рабочий день для всех ещё только еле-еле перевалил за середину, а Эрик уже засобирался домой. Что ещё тут делать? Эксперимент он «заложил», лаборант всё запишет. Эрик привычно подумал, что лаборант, мальчишка-студент – идиот, и вполне способен всё напутать, вот где интересно этот гад? Эрик был уверен, что «идиот» сидит в соседнем кафе и обедает. Им овладело привычное раздражение: ну никто, кроме него, не умеет и не любит работать! Впрочем, выхода нет. Придётся всё оставить на мальчишку, больше он здесь находиться не может. Глаза уже сильно слезились, в горле дико щипало и зудело, глаза нестерпимо слезились, Эрик беспрестанно кашлял и ему стало трудно дышать. Эти привычные симптомы в течение дня нарастали и сейчас стали невыносимыми. Он тут сдохнет когда-нибудь. Эрику стало себя жалко, он приоткрыл дверь в кабинет Цидона и сказал, что уходит. Он не разрешения просил, просто ставил в известность. Для Цидона самое главное на сегодня – это была конференция с американцами, а она – позади, доктор Хасин, хоть и старый, но не подвёл. Пусть идёт домой, а то не дай бог совсем уволится, а тогда им труба. Цидон это понимал, да и все остальные понимали.
Прошли сутки, Эрик опять ехал домой и мечтал, чтобы Ленка не пристала. Иногда на неё находило. Раньше он ждал, чтобы она приготовила ему ужин, но когда понял, что Ленка на такие усилия уже не способна, то решил, что оно к лучшему. Он сам будет нарезать себе салат и жарить куриную грудку, лишь бы она не вертелась на кухне. Суетится, о чем-то с ним разговаривает, задает глупые вопросы… катастрофа. Сонная туша на кровати, отвернувшаяся к стенке, устраивала его больше. Ленка превратилась в тушу постепенно, сначала он даже ничего не замечал, был слишком занят работой.
Ленина дочь Инна вышла замуж за симпатичного израильтянина, у них сразу родился ребёнок. Эрик побывал на настоящей еврейской свадьбе, от души повеселился и порадовался за Инку, к которой всегда хорошо относился, но за дочь не считал. Так уж получилось. Уже тогда его удивило, настолько индифферентно Лена воспринимала событие: ни комментариев, ни пожеланий, ни настоящего участия. Ее тогда занимало только своё собственное положение на работе, она перестала заниматься тестом по ивриту, говорила, что у неё постоянно болит голова и она просто не может сосредоточиться. «Лен, ну возьми себя в руки. Другие-то сдают. Ты хоть попробуй». Ленкино отношение к тесту Эрик принимал за обычную лень. «Я не могу, не могу, ты не понимаешь», – вяло отвечала ему Лена. «Как же, не можешь ты… Совсем разленилась. Сидишь как болонка на диване и ничего тебе не надо». Эрик был склонен именно так расценивать безделье жены. Он приходил с работы и видел Ленкино безотрадное настроение. «Лен, ну ты что? Что ты такая?» – интересовался он в первое время, но Ленка молчала, просто кивала головой, чем неимоверно Эрика раздражала. По выходным она с энтузиазмом перепечатывала на старой машинке мемуары очередного «бойца с режимом», но сейчас совершенно забросила это занятие. Ночью в постели она стала совершенно отказываться от секса: то настроения нет, то голова… «То живот, то жопа», – добавлял про себя Эрик. Она даже стала вызывать в нем неприязнь. Иногда ни с того ни с сего Лена принималась плакать, и когда Эрик тревожно спрашивал её в чём дело, опять молчала. Слёзы текли по её постаревшему лицу, Лена их не вытирала. Эрик был твёрдо уверен, что она своими слезами хочет им манипулировать. Иногда он просил её позвонить Инке, поинтересоваться внуком, но Лена не звонила, говорила, что она дочери не нужна, она никому не нужна. Это было уже слишком. Целыми днями она спала, много ела, набрала вес. Тогда Эрик всё ещё с женой разговаривал, но замечал, что зачастую он говорит впустую: Лена смотрела куда-то в пространство и его не слышала. «Лен, Лен, ты слышишь, что я тебе говорю? Лен…» – «Да, да, что…» Лена словно отмирала, но эта её дикая заторможенность Эрика просто бесила. Иногда она на автобусе выбиралась в город, приезжала оттуда под вечер с сумками и пакетами. У Эрика глаза на лоб лезли от количества никчёмных, с его точки зрения, покупок. Говорить ей о пустых тратах он остерегался, потому что упрёки вызывали в ней потоки слёз. Когда однажды он увидел в банковской распечатке, что Лена за один день потратила полторы тысячи долларов, в исчислении на шекели это было тысяч пять, Эрик понял, что с Леной что-то сильно неладно. Когда он сказал ей, что необходимо сходить к врачу, она и не отказывалась, что показалось Эрику странным, но, видимо, она действительно нуждалась в помощи. И тут началось. У Ленки было тридцать три несчастья: депрессия, навязчивые состояния, всякого рода мании и психозы. Целый букет жутких психических заболеваний. Ленку уложили в больницу, где она пролежала довольно долго. Многое в её поведении стало понятно, у неё, как оказалось, была отягощённая наследственность: мама, тётя, сестра, ещё неизвестно кто. По женской линии они все страдали разного рода расстройствами психики. Ленка вообще перестала что-либо делать по дому,
