Гавриил Троепольский - Белый Бим Черное ухо (сборник)
Оба «ХТЗ» мы перевели на сев без задержки и направились на посадки лесополосы – за девять километров от села, на границу замлепользования колхоза.
Снова засвистело в ушах, снова – поля, поля. Кажется, и нет края этому могучему простору. Бескрайность колхозных полей в степной черноземной зоне поражает не только человека, впервые увидевшего поле. Этот простор удивляет и того, кто в поле встречает и провожает каждую весну. Удивляет потому, что редко встречаются люди без машин: то встретите деловитый «ДТ» с сеялками или культиваторами, торопливо перебирающий гусеницами, будто спешащий поскорее охватить этакую громадину поле, – и кажется он рачительным хозяином, главным из всех тракторов; то вдруг из-за пригорка вынырнет поджарый тракторчик «У-2» и спешит-спешит, старается изо всех сил с одной сеялкой; или старичок «ХТЗ», доживающий в труде последние годы, ползет со своим отвислым животом-картером, опираясь на неуклюжие колеса, и урчит-урчит себе по-стариковски, напоминая о том, что он совсем недавно был лучшим из всех марок тракторов (теперь уже таких не делают). И снова «ДТ» – такой молодчина трактор!
На каждом прицепе – один-два человека, не больше. Так мало людей, и так много земли они засевают. Поразительна сила машины в наше время! Люди управляют машинами и сами подчиняются ритму техники. Разве только на склонах, над яром, да на огородах увидите отдельные группы людей на ручной работе, а так – везде машина, машина. И уже много лет мы видим такое, а – поди ж ты! – радостное удивление возникает снова и снова, когда весна приходит с птичьим перезвоном в поле, когда тракторные будки стоят в затишье лощины под огромным голубым небом.
Мы оставили мотоцикл на дороге и пошли через пашню к месту лесопосадок пешком. Это близенько, метрах в ста пятидесяти от места остановки. Митрофан Андреевич мне сказал, указывая на лесопосадки:
– Дедовская «техника» из одиннадцати деталей.
– Как это? – не понял я.
– Очень просто: лопата плюс десять пальцев. – Он чуть помолчал и добавил: – Одну бы лесопосадочную машину на эмтээс – и достаточно. Вот буду сидеть целую весну на посадках всей бригадой, а плана все равно не выполню. Не успею.
– Надо успеть.
– Это ты, Владимир Акимович, по обязанности говоришь. Давай по душам говорить.
– Давай.
– Почему наш колхоз имеет хорошие посадки, мы знаем оба. Сажаем столько, сколько осилим прополоть. Почти ежегодно не выполняем плана, а лесополосы хорошие и – много. Бьют нас за это и в хвост и в гриву, а лесополосы есть. Но почему же в большинстве колхозов района посадки – не посадки, а рассадник бурьянов? Вот и вы небось скажете: «Секретарь колхозной партийной организации, товарищ Катков, а говорит не так, как надо говорить». Постойте, постойте! Дайте сам буду отвечать, – заторопился он, будто боялся, что я снова буду говорить по обязанности. – Да потому, что спустят, – понимаете? – он засмеялся, – спустят план в двадцать гектаров на весну, доведут, – понимаете, «доведут»? – саженцы до колхоза этак тысяч на двести, и – выполни! Выполняют старательно многие. Сажают до июня месяца, когда уже и саженцы распустят листья, и земля просохнет. План-то выполняется, а леса нет. Так я ответил или нет?
– Что ж тебе сказать, Митрофан Андреевич? Говоришь ты правильно. И то, что лесопосадочные машины есть замечательные, а у нас в эмтээс ни одной, – тоже правильно. Но то, что они будут в каждой эмтээс, – за это ручаюсь, – тоже правильно. И сажать лес в поле мы будем: никто и никогда не отменит учение Докучаева.
– С этим я согласен на сто процентов. Но только, думаю, промахи есть в этом деле большие. Денег ухлопываем по району уйму, а дело с лесозащитными полосами в колхозах не ахти как ловко. – Митрофан Андреевич помолчал. – Я вот думаю написать и министру машиностроения.
– О чем?
– О чем с неделю назад говорили: о навозоразбрасывателях, о туковых сеялках. Ведь этакая махина навоза пропадает зря только потому, что не успеваем его внести «машинкой в одиннадцать деталей», а удобрения разбрасываем так, как сеяли сто лет тому назад, при царе Николашке, из лукошка. Понимаете, ведь невозможно! – Лицо Каткова вспыхнуло, он рубил ладонью воздух при каждом вопросе. – Как же вы думаете, товарищ министр, с этим делом? Нет, не писать об этом невозможно, Владимир Акимович!
– Надо писать, – подтвердил я. – Напишем вместе.
Мы подошли к лесопосадочным звеньям. Женщины работают здесь уже несколько дней. Мы поздоровались. Все ответили приветствиями, сразу же окружили нас и заговорили в несколько голосов, разом:
– Саженцы кончаются!
– Вода на исходе!
– Без поливки сажать или нет?
– Митрофан Андреевич, Хвист приедет?
Митрофан Андреевич замахал руками, затем приставил к ушам ладони трубочкой, повернулся в кругу женщин и тоже закричал:
– Ничего не слышу! Не слышу! Громче!
Женщины засмеялись. А он уже спокойно, без шутки, говорил:
– Поодиночке, не все сразу.
Но он всех услышал и все понял. Он привык слушать хоровой разговор колхозниц, которые часто высказываются все вместе, но замолкают, если предложить выступать поодиночке. Не дожидаясь возобновления вопросов, он ответил:
– Саженцы и воду привезет автомашина в обеденный перерыв. Без полива не сажать. Товарищ Хвист должен приехать: была от него записка еще вчера. Разрешите зачитать?
И, опять не дожидаясь ответа, достал записочку и прочитал шутливо-торжественным тоном, упершись одной рукой в бок:
«Глубокоуважаемый товарищ Митрофан Андреевич Катков!
Согласно плану, спущенному со стороны райпотребсоюза, и развернутому графику движения полевой торговли сельпо, в горячие дни весенней посевной кампании в вашу бригаду прибудет разъездная торговля разными товарами. Продажа в порядке живой очереди. С горячим кооперативным приветом предсельпо
Е. Хвист».
Все слушали молча, улыбаясь. А Катков спросил шутливым тоном:
– Какие будут соображения?
– Хвисту взбучку дать, – коротко сказала звеньевая Анюта. – Давайте, бабочки, баню ему устроим!
– Покритиковать не мешает, – поддержал и Митрофан Андреевич, – но только по-хорошему, вежливо.
– А мы и так вежливо, – сказала все та же Анюта. – А то до чего дошел: неделю сидим без спичек, а у мужиков без табаку уши попухли. Приди в магазин и спроси у него: «Спички есть?» – «Есть, но для полевой торговли». – При этом Анюта вздернула лицо вверх, сморщила и без того маленький носик, сложила руки по-наполеоновски, отставила одну ногу и, подражая председателю сельпо, произнесла. – «У меня план спущен сверху донизу!» – Все разом захохотали: очень уж похоже изобразила Анюта товарища Хвиста. – «Я тебе продам табак, – продолжала она в той же позе, – а план должен провалить! Ин-те-рес-но! Хм! Я план полевой торговли выполню на пятьсот процентов! Я пять дней накопляю силы! Я – во!» – И она, под общий хохот, ударила себя кулаком в грудь.
Весело смеясь и переговариваясь, женщины стали занимать свои места на линии посадки и принялись за работу. Я прошелся по рядам новой лесополосы: все было в порядке. А работающие нет-нет да и оглянутся на меня – не найдет ли, дескать, какого изъяна?
Мы отправились с Митрофаном Андреевичем дальше пешком. Метрах в двухстах от нас расположен склон, на котором работа на тракторах почти невозможна. Такие участки обрабатываются всегда лошадьми. Надо было решить на месте, судя по почве: нужна там культивация в этом году или можно обойтись двухследным боронованием. Вдоль яра, по краю, протянулась приовражная лесополоса, посаженная восемь лет назад; молодые листочки уже распустились, и уже какая-то пичуга приветливо чирикнула нам из-за веток. Облака стали менее густыми, и солнце, проглядывая на землю в просветы, помаленьку расталкивало их в разные стороны. Было тихо. Там и сям поперек склона колхозники боронили зябь во второй след.
Прямо к нам двигалась пара лошадей, запряженных в бороны, а сбоку около них шагал Прокофий Иванович Филькин. Он держал вожжи в руках, поигрывая ими, и покрикивал на лошадей. Шаг его был ровным и размеренным настолько, что, казалось, он подчиняется какой-то неслышной команде: шаг, шаг! Шаг, шаг! И так – целый день по мягкой пашне, в которой утопают ноги по щиколотки.
Уже по одной этой мякоти пашни видно, что никакой культивации здесь не требуется.
– Добрый день, Прокофий Иванович! – приветствовали мы разом.
– Здоровеньки были! – ответил он, но не остановился, а продолжал отмеривать свой бесконечный путь.
Мы пошли с ним рядом.
– Ну как сменная лошадка? – спросил Митрофан Андреевич.
– Да… как? Так себе. До Великана – куды там ей! Великан – конь! То лошадь такая: брось вожжи и пусти по пашне, сам поведет бороны и огреха не сделает, и назад повернет сам. То лошадь – ум! – Он вздохнул и прикрикнул на лошадей: – Но-о! Заслушались, елки тебе зелены! Разговору рады!. Я на том коне, – продолжал он снова спокойным и ровным голосом, – пять лет работаю изо дня в день: цены нету Великану.
