Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - Дмитрий Владимирович Бавильский
В Сан-Дзаниполо есть то, что я так прицельно ловил в других церквях (в том числе и венецианских, о чем много написано в «Музее воды»), – тончайшая инаковость геометрии, сложность пространства, задающего собственные воздуховоды.
Какие-то храмы воздействуют, таким образом, на темечко, какие-то на виски, некоторые даже на щеки – мы воспринимаем церкви головой. Не в смысле «мозгом», но лицом и черепом как навигационным прибором, уже через короткое время окапывающимся в любом помещении.
Сколько раз замечал, что голова воспринимает город быстрее ног и совсем не из-за зрения или слуха, просто она же выставлена как антенна и ловит сигналы, отталкивающиеся от стен.
Для меня именно эта подспудная работа пространств кажется самой важной, так как вязнет в подсознании, подавая сигналы всем остальным частям тела, и в конечном счете определяет самочувствие меня как куска живой материи. Все комнаты и залы, клетушки и подклеты, помещая нас внутрь, заводят шашни с нашими телами, работая то ли как внутренние реки, то ли как действующие карты звездного неба (встречается и такое).
Все это, кстати, и высыпалось на меня с горкой, когда я попал в Сан-Дзаниполо в первый раз. В прошлый приезд решил составить каталог ощущений, даруемых церквями, купил билет Хоруса (Сан-Дзаниполо и Фрари все равно в него не входят, плата тут отдельная) и начал подставлять темечко под незримые волны.
А Сан-Дзаниполо и тогда вышел первым, точнее, сначала была Формоза, возле которой я тогда жил, из-за чего и воспринимал ее как затакт и придворный храм, то есть как бы совершенно не в счет, а потом сразу же пошел в Санти-Джованни-э-Паоло.
Формоза в сравнении с ним показалась маленькой и действительно домашней. Домовой. Домовитой. Чуть ли не «абрамцевской» стилизацией, тогда как Сан-Дзаниполо обрушил незаметную водопадную мощь, к которой я не был готов, поскольку планов-то было громадье и нужно было поберечь эмоции. Захотелось повторить ощущение.
К тому же тогда я был менее опытным, чем теперь, сравнивать внутренние каскады Сан-Дзаниполо мне было не с чем. Не с беляночкой же Формозой, в самом деле (это я ни в Сан-Заккарии, ни во Фрари тогда еще не был, не говоря уже обо всем прочем корпусе Хоруса), видимо, решив, что так, оглушающе, оно и должно быть. И что так, насыщенно и монументально, будет и дальше. Но нет же, кто начал – тот не начинающий: на дебют мне выпало самое сладкое, самое горькое, самое сильное, самое запоминающееся переживание.
Уже через пару дней я понял, что есть Санти-Джованни-э-Паоло, а есть в Венеции все прочие церкви, и среди них – просто выдающиеся.
Есть теплые и есть холодные. Есть хрупкие и есть основательные. Есть расчисленные, а есть загроможденные, заставленные. Многосоставные. Есть четкие, как шахматы, а встречаются церкви, словно бы визуализирующие женскую логику. Есть выхолощенные, а есть, напротив, калорийные. Есть зависящие от артефактов и обстоятельств, а есть точно однажды и навсегда вкопанные. Есть церкви-корабли и церкви-самолеты, есть дирижабли, вокзалы и есть музеи; в моей практике даже один межгалактический космодром в Перудже случился.
Все они образуют общность и множество, а Санти-Джованни-э-Паоло ничего не образует, он из другой лиги. Когда до меня, наконец, это дошло, я решил обязательно в него вернуться.
Ускользание города
Венецию нужно ловить. Она же постоянно ускользает. Как живая рыбина. По крайней мере, чувство такое, что проходишь мимо самого главного. Точно это – город без центра, или так: в Венеции центр повсюду.
Но как же без центра, если есть Сан-Марко и Дворец дожей, Санти-Джованни-э-Паоло и Фрари, Салюта и Риальто, сады Джардини и масса церквей, каналов, некоторые из которых хочется обозвать «проспектами»?
Все это есть, а центра нет, или он везде, как Бог в эзотерических новеллах Борхеса, эксплуатирующих каббалические мотивы.
У страны есть столица, но где центр человека? Только не говорите мне, что это сердце. Для нормальной работы организма важны сразу все органы.
Может быть, сердце и важнее других (а легкие? а мозг? а душа?), но ненамного. Да, я каждый день хожу на Пьяцетту, но это почти ничего не значит. И если всем своим монохромом Каннареджо, Кастелло (особенно в северной их части), да плюс легким разнобоем Дорсодуро навалятся на Гранд-канал, то кто кого сборет?
Вот разве что Джудекка не хочет быть центром, активно причем, осознанно. Такая у нее позиция, политика и судьба. Все прочее перемешано и нашинковано, даже если что-то уже узнаешь, а что-то не можешь запомнить ни с первого раза, ни с десятого.
Люди все разные, Венеция у всех меняется. Разные акценты и тропы. Скорости и градусы восприятия. Неравные финансовые возможности, наконец (это здесь ох как существенно) и вытекающие из них потребности в тепле, еде и культурной программе.
Понимаю людей, выходящих на улицу во второй половине дня.
Одобряю тех, кто выходит, когда стемнело и туристы разбежались по ночевкам.
Я о том, что постоянно ищешь «самое важное», «самое главное», «самое ценное», а не находишь. Его все нет и нет. Хотя, кажется, распашонка раскрыта нараспашку. Никто ничего не скрывает. Тайн не осталось, хотя стены здесь по-прежнему такие же толстые, таинственные и куда-то, непонятно куда, зовущие.
Ох, хорошо, пересеку еще канал, пройду по мосту, еще по одному. Нырну в подворотню. Потом по набережной, вдоль улицы с ресторанами, к Сан-Альвизе, к дому Тинторетто, пока не упрусь в тупик, еще в тупик и, наконец, в конец ойкумены. Дальше даже фонари не горят, только блики на воде. Луна сегодня отменная, биологически чистая, очищенная. И снова не туда, вновь мимо, никуда не попал. Еще бы знать куда.
В церквях то же самое. Счет Тинторетто и Тьеполо идет на десятки, но внезапно оказывается, что суть точно не в них, хотя бы и выразителях, концентраторах, сгущателях, сублиматорах, перегоняющих вещество венецианскости в свои животрепещущие вина. В музеях еще хуже. Хотя найдутся, конечно, и любители сухофруктов.
Живу здесь в случайных домах, на чужих огородах. Такой дом точно не может быть центром. Грааль вырван с корнем, постамент под Грааль распылен, след от подставки простыл да стерся, пыль застит глаза и органы чувств. Шестой придаток так и
