Родная страна - Кори Доктороу
Всю неделю я циркулировал по плайе с большим термосом холоднозаваренного концентрата и наливал по чашечке всем желающим или нуждающимся. И каждый угостившийся был потрясен дивным ароматом. Забавно было смотреть, как человек впервые осторожненько отпивает глоток холодного кофе, потому что на вид и на запах он очень крепкий, а любители кофе давно привыкли считать, что «крепкий» равносильно «горький». Но стоит первым каплям попасть на язык, как кофейный аромат просачивается в глубину горла и заполняет синусовые полости, и ваш нос громко заявляет: «Это очень-очень крепко!» Аромат и вправду крепкий, но в нем нет ни намека на горечь. Словно кто-то взял чашку кофе и убрал из нее все, что хоть немного портит восхитительный вкус, оставив лишь чистую, мощную кофейную эссенцию, объединившую в себе все самые тонкие неуловимые ароматы: цитрус, какао, чуть-чуть кленового сиропа, наложенные на яркий, привычный кофейный вкус, который вы хорошо знаете и любите.
За неделю я обратил в культ холодного кофе не меньше дюжины человек, и единственной сложностью было помешать Энджи выпить все, что я не успел раздать. Зато утром последнего дня у нас будет огромный запас реактивного топлива — хватит и на сборы, и на Исход. Перед сожжением храма я высыпал в банку все остатки кофе, и если мы выпьем хоть половину, то организаторам Исхода придется в перерывах между волнами выпускать нас на плайю, чтобы мы, побегав кругами, выплеснули избыток энергии.
Размышляя об этом, я снял термос с пояса и встряхнул:
— Хочешь волшебного кофейного сока?
— Угу. — Энджи взяла у меня фляжку и приложилась.
— Оставь немного мне. — Я отобрал у нее фляжку и допил последние несколько глотков. После глубокого транса, испытанного при виде горящего храма, мне хотелось найти какой-нибудь лагерь с подушками и свернуться калачиком на мягкой груде, однако фестиваль близился к концу, и в эту последнюю ночь я собирался танцевать до утра, поэтому нуждался в ракетном топливе.
Опустив фляжку, я сразу заметил Машу и Зеба. Они шли рука об руку на негнущихся ногах, с каменными застывшими лицами. Во мраке ночи до них было метров пятьдесят, и поначалу мне подумалось, что после всех необычайных событий этого вечера они погрузились в состояние глубокого спокойствия. Но вскоре убедился в своей ошибке. За ними по пятам шли двое крупных мужчин в вязаных шапках, таких же, как у Кэрри Джонстон — или ее близнеца. Их лица были скрыты под серыми шарфами, хотя пыльная буря давно закончилась. Толпа слегка расступилась, и я заметил, что одеты они тоже как Кэрри Джонстон — в такие же полувоенные кители, мешковатые штаны и высокие черные ботинки. Что-то еще в них по-нехорошему цепляло глаз, и я не сразу понял, в чем дело, но потом дошло: они же темнушники — ни электролюминесцентной проволоки, ни фонариков. И, кстати, Зеб и Маша тоже погрузились в полную тьму.
Я увидел эту страшную картину лишь мельком и по большей части восстановил потом по памяти. А тогда я сразу сорвался с места, схватил Энджи за руку и потащил сквозь толпу. Эта сцена зацепила меня за живое, и, хоть я сильно недолюбливаю Машу, все равно хотел понять, чего хотят эти двое громил от нее и Зеба.
И пока мы проталкивались, глубины моего разума уже принялись сочинять правдоподобную историю, в которой все складывалось хорошо: «Это, наверное, вообще не они. У тех мужиков под одеждой спрятана ЭЛ-проволока, но они ее не включают, потому что экономят батарейки. Если я расскажу Энджи об увиденном, она меня обзовет параноиком…»
Та четверка уходила все дальше в темноту открытой плайи. От толпы кто-то отделился и пошел следом за ними. Это была Кэрри Джонстон. Мимо проехал автомобиль-мутант с огнеметом, разгонявшим ночную тьму огненными шарами, и в оранжевом свете пламени я отчетливо разглядел ее профиль. Сомнений не осталось: это точно она. Крутила головой из стороны в сторону в плавном, настороженном ритме. Точно так же в телерепортажах ведут себя охранники из спецслужб, тенью сопровождающие президента.
Энджи что-то говорила, но я ее не слышал. Выдернула у меня руку, и я отпустил, потому что узнал Кэрри Джонстон, понимал, что Зеб и Маша очутились в ее лапах. Мне уже доводилось побывать там. И Энджи тоже. Я хорошо знал, каково им придется, и решил: не допущу, чтобы ей в лапы попался еще хоть один человек.
Все пятеро уже исчезали в ночной мгле. Я ринулся за ними, проталкиваясь сквозь толпу, наступал на чьи-то ноги, распихивал локтями — ну и пусть. Мне вслед летели ругательства, но я не обращал внимания. Поле зрения сузилось до узкого туннеля, в конце которого маячила Кэрри Джонстон. Я пошарил по поясу с инструментами, нащупал термос, сделанный из тяжелого металлического сплава. Весил он немного, но если изо всех сил врезать кому-нибудь по затылку, удар будет чувствительным. Я метил в Кэрри Джонстон.
Из груди рвался какой-то невнятный, бессловесный крик. Начался он тихо, вполголоса, но быстро перерос в звериный рев. Нет, даже не рев — боевой клич. Много лет эта женщина преследовала меня в самых страшных снах. Издевалась надо мной, унижала, ломала, а теперь на моем месте окажутся другие, им предстоит вытерпеть то же самое. Я видел ее перед собой и понимал, что могу делать все что захочу.
Какой-то чел на пляжном
