Зима в Сокчхо - Элиза Шуа Дюсапен
— Это он.
— Что ему надо от тебя?
— Мы договорились встретиться чуть погодя.
— По воскресеньям ты ночуешь у меня. Ты сказала ему об этом?
Я промолчала.
— Я же заметила, как ты смотрела на него.
— Он хочет обсудить свою работу!
Мама снова взялась за моллюсков. Неловким движением опрокинула лоток. Моллюски разлетелись по сторонам, упали к соседним прилавкам: продавщицы едва сдерживали усмешки. Мама бросилась собирать свой товар, я хотела было помочь, но она оттолкнула меня. Пока она собирала моллюсков, я стояла рядом; смех за соседними прилавками постепенно стих. Я ушла.
Фотография, сделанная тогда на «Полароид», по-прежнему лежала на разобранной кровати. Другие снимки висели на стене. Я наугад сняла один из них. На нем Джух Ох держал меня на руках. Я смеялась. Мы отмечали мой диплом — я окончила университет в Сеуле, после чего Джун Ох переехал в Сокчхо. Глядя на фотографию, я начала мысленно перебирать французские слова. Связывать их во фразу. Произнесла слово вслух. И сразу же замолкла. Отложив фотографию, собрала свои вещи. Сборник афоризмов о кошках, свитер, узорчатый пояс для подвязок. Большую часть вещей я уже отнесла в отель, кое-что было у мамы.
У моря ветер дул мягче. То замирая, то резво бежали волны с белыми гребешками. Чайки, искавшие в песке чем полакомиться, при моем приближении, ступая вразвалку, посторонились. Кроме одной — она хромала. Я шла за ней, пока чайка не улетела. Эти птицы нравились мне только в воздухе.
В «Лот Марте» среди контактных линз из силикон-гидрогеля единственные, которые подошли мне, придавали глазам синий оттенок. И все-таки я купила их.
Вернувшись в отель, занялась стиркой. Бежевый жилет Парка, мое шерстяное платье, пижама перебинтованной девушки. Пока приходилось стирать руками — шланг машинки потрескался из-за мороза. Я надела колготки потемнее, чтобы шрам на ноге не так бросался в глаза. Примерила линзы. В одном глазу все расплывалось, я ошиблась с диоптрией. Вторая линза не приклеивалась. Я опаздывала на встречу с Керраном, он наверняка уже ждет. Волнуясь, я снова попыталась приладить линзы. Одну уронила на пол. Принялась на четвереньках искать ее. В конце концов спрятала линзы обратно в футляр и надела очки.
В кафе мы были одни. Сели поближе к батарее, чтобы высушить промокшие ноги.
На подоконнике крошечная мебель, как в кукольном домике. Загустели сумерки. В прозрачной витрине возле стойки — два круглых пирога за пятнадцать тысяч вон и чуть глубже — соус из улитки, тоже за пятнадцать тысяч. Официантка поставила перед нами плошку сушеных кальмаров. Я узнала девушку, которую видела в чимчильбане, свою ровесницу, с обвисшей грудью. На шапке моего капучино она нарисовала карамелью сердечко. У Керрана была птичка.
Керран взял из плошки щупальце кальмара и стал разглядывать его.
— В детстве мама говорила мне, что, если пить молоко с кальмарами, их щупальца проникают прямо в вены, — сказала я. — Но может, не щупальца кальмаров, а какие-то червяки проникают, уже не помню.
И засмеялась.
— Наверное, это была уловка, чтобы я не пила молоко. У меня оно не переваривается. А вы любите молоко?
— Предпочитаю вино.
— В Сокчхо вина нет.
Сосредоточенно разглядывая кальмарово щупальце, Керран промолчал. Я пожалела, что вообще завязала разговор. На столе стал вибрировать телефон. Джун Ох. Я убрала телефон в сумку.
— Мало людей вашего возраста попадалось мне здесь, — сказал Керран.
— Все они уезжают из Сокчхо.
— Вам тут не наскучило?
Я пожала плечами.
— У вас есть молодой человек?
Я колебалась с ответом. Boyfriend. Никогда не понимала, что значит это слово, по-французски тоже — petit ami. Почему прилагательное «petit» добавляет оттенок любовной истории?
— А у вас есть девушка?
— Была жена.
Молчание.
— Ну и как продвинулось дело? — спросила я.
— Вы имеете в виду жену?
— Нет, вашего персонажа.
Керран засмеялся, смех был почти как вздох. Пока только наброски, ничего окончательного. Каждый комикс — набросок для следующей серии приключений. Чем все завершится, неизвестно.
— Кажется, с окончанием истории про археолога я боюсь потерять этот выдуманный мир. Если история подойдет к концу, я утрачу власть над этим миром.
— Боитесь потерять своих читателей?
— Дело совсем не в этом…
Керран стал крошить щупальце.
— Каждая придуманная мной история начинает жить собственной жизнью, отделяется от меня и развертывается сама, без моего участия… И тогда я сочиняю новую, но по-прежнему есть та, над которой я работаю в данный момент и которую еще нужно завершить, а когда я наконец завершаю ее и приступаю к следующей, все повторяется…
Его пальцы крепче сжали сушеное щупальце.
— Иногда кажется, мне так и не удастся передать то, что действительно хочется передать…
Я размышляла над его словами.
— Может, так даже лучше, — сказала я.
Керран посмотрел на меня. Я продолжала:
— Может, вы перестали бы рисовать, если б смогли выразить то, что стремитесь.
Он молчал. Я придвинулась ближе к столу.
— О чем ваша история?
Керран ответил, лучше показать рисунки. Я не стала возражать. В кафе вошла женщина с коробочкой лапши и красной фасоли, ветер с силой захлопнул за ней дверь. В окна стучал дождь. Керран застегнул пальто.
— Зимой у вас всегда такая погода?
— В этом году зима особенно суровая…
Официантка подала женщине маринованный редис. Керран наблюдал за ними, потом посмотрел на меня, уже не такой мрачный.
— Давно уже задавался вопросом, где все-таки придумали лапшу — в Китае или в Италии.
Как знать, это разные концы света, к тому же каждый человек видит исторический процесс по-своему. Пробовала ли я европейскую еду? Спагетти мне не нравятся, ответила я. Керран рассмеялся, нужно отведать настоящих, в Италии.
Я опустила глаза. Он замолчал.
— Извините, это неудачная шутка.
— И все-таки не понимаю, — сказала я, — зачем вам Сокчхо.
— Без вас мне и вправду было бы нечего тут делать.
Я замерла.
— Это тоже шутка, — добавил он уже без улыбки.
Он отодвинул раскрошенное щупальце кальмара в угол стола и взял следующий кусочек.
— С пищей не играют.
Керран вернул кальмара в плошку. Официантка с той женщиной поглядывали на нас, тихо беседовали и ворошили палочками лапшу, не приступая к еде. Пахло жареным луком.
— О чем они разговаривают? — спросил Керран.
— Так, о пустяках всяких.
Он медленно покачал головой. И вдруг показался мне очень одиноким.
— Это будет последнее приключение археолога? История завершится? — спросила я мягко.
— Может быть, и нет. Но пока, думаю, да.
Я
