Воспоминания о юности - Ирина Верехтина
Развлекаться они умели, и любили делать это вдвоем. Дуэтом, как выражалась Ирма. Обе были завзятыми театралками, обожали фортепианные и симфонические концерты и с удовольствием ездили «на Чайковского с безе», как дразнила Ирма сладкоежку Вику, – в концертный зал имени Чайковского или в Большой зал консерватории. Однажды они возвращались поздним вечером из театра, решили «срезать угол» – и заблудившись в старых московских переулках долго плутали во дворах. И неожиданно обнаружили приличных размеров ледяную горку – восхитительно крутую, с длинным, во весь двор, скатом. «Вот бы съехать!» – вслух мечтала Вика. – «А давай покатаемся! Одиннадцатый час, гулять никто не выйдет, вся горка наша!» – загорелась Ирма. Театральные сумочки – бархатная Викина и расшитая блестками, сверкающая в темноте двора, – Ирмы – были брошены на снег у подножия горки. Ирма с Викой нашли брошенные кем-то картонки – и через минуту, забыв обо всем на свете, летели с крутой горки, задыхаясь от сладкого ужаса. Съехали сидя, потом лежа, потом – задом, что было особенно страшно, но они все-таки отважились и «сделали это». «А давай паровозиком!» – расшалившись, предложила Вика. И они съехали паровозиком…
В морозной стылой тишине старого московского двора они слышали свое дыхание. Сердце щекотно стучало в горле, и хотелось смеяться от переполнявшего их беспричинного, как в детстве, счастья.
– Вот это жизнь! – выдохнула Ирма. Вика заглянула в шальные глаза подруги и ахнула: Ирма была вся белая от снега, в волосах искрились снежинки (шапку Ирма не носила). Ирма поймала ее взгляд.
– Что, сильно я испачкалась?
– Ты не испачкалась, ты как валенок извалялась! – честно ответила Вика.
– Синильга! Шаманка! – раздался вдруг насмешливый мужской голос. (Наш человек, «Угрюм-реку» Шишкова читал, – механически отметила Вика) – Ну, девчонки, вы даете! Как вас родители так поздно гулять отпускают… Вам восемнадцать-то есть?
– А если есть? – вопросом на вопрос ответила Ирма (ей было двадцать евять, а Вике девятнадцать).
– Ну, подружке, может, и есть, а тебе-то вряд ли, – засомневался парень. Вика не выдержала и хрюкнула. Через минуту вся троица корчилась от смеха…
– Видела бы ты себя! Ты на черта похожа, – хохотала над Викой Ирма, – лохматая, и шарф как хвост торчит! «Вечера на хуторе»! Ой, держите меня четверо, ща я от смеха кончусь! – заливалась Ирма.
– На себя посмотри, ведьмака! Ведьмина метла! Как тебя только мама гулять отпустила, ты ж у нас несовершеннолетняя, – не осталась в долгу Вика.
– Ой, девчонки, уморили… Давай, говорит, паровозиком! Ой, убили вы меня! И ведь съехали…
– А ты откуда взялся? Мы когда пришли, тебя здесь не было! – осведомилась Вика.
– Да я это… давно за вами наблюдаю. Замерз уже…
– А чего сам не катаешься? – спросила Ирма.
– Да я, это… боюсь, горка-то крутая!
– А ты вообще как здесь оказался?
– Да это вы – оказались! А я здесь живу. Домой шел, с тренировки.
–?..
– Да я, это…борьбой занимаюсь, – с запинкой ответил парень и зачем-то добавил. – Давно. Я тут не первый год живу, а вас первый раз вижу!
– У–ууу! Да ты каратист! – протянула Ирма.
– Ну, в общем, да. А вы откуда знаете? – растерялся парень. Вот сейчас! Сейчас Ирма его «сделает» – догадалась Вика…
– Да по тебе видно, – определила Ирма, и парню ее ответ понравился. А Ирма продолжала, улыбаясь своей непередаваемо издевательской улыбкой:
– А чего ж тогда с горки – испугался? У вас там, в ведомстве вашем, все такие осторожные?
Даже в темноте было видно, как парень залился краской. Вике стало его жалко. «Не дрейфь, чекист! Мы никому не скажем» – пообещала парню Вика.
– А откуда вы… ты… знаете, где я работаю?
– Так весь дом знает, – сообщила ему Вика и подмигнула Ирме. – Да ладно, проехали. Давай на ты и паровозиком! И они втроем съехали «паровозиком»… Катались долго, с упоением, пока все трое не устали.
– Ой, я, кажется, ноги промочила, снег в сапог набился, – Ирма уселась на снег и расстегнула «молнию».
– Так и есть. И носок насквозь, и колготки. Как я домой пойду? – жалобно спросила Ирма, и «чекист» уставился на нее с немым восхищением – Ирма сидела с прямой (как, впрочем, всегда) спиной и разглядывала в свете уличного фонаря поднятые под прямым углом ноги.
– Второй сапог тоже промок, – доложила Ирма, спокойно сидя в этой невероятной (Вика пробовала, но не смогла) позе.
– Как это у тебя получается? – обрел наконец дар речи «каратист». – Прямо как в театре!
– А ты, я смотрю, образованный, в театр ходишь…
– Хожу! – обрадовался парень. – На балет. Нам на работе билеты приносят, в КДС, в Станиславского и Немировича-Данченко, даже в Большой иногда, там балеты ахуе… офигенные!
– Ты, я смотрю, балетоман. Ну, а я не любительница. Это Вика у нас на балете помешанная, за уши не оттащишь! – Ирма кивнула в сторону Вики.
«Чекист» переминался ноги на ногу и сопел. Он не хотел идти в театр с Викой, ему хотелось – с Ирмой. А зря! Вика могла бы рассказать ему, как они с Ирмой ходили в театр… Одна история с биноклем чего стоила! Они тогда достали билеты во Дворец Съездов на «Дон Кихота», и как всегда, не обошлось без… А когда у них с Ирмой было – «без»? Судите сами…
…Дождавшись, когда в зрительном зале погаснет свет, Ирма достала из сумки внушительных размеров бинокль. «Морской. Адмиральский! – прошептала она в Викино ухо. – В тридцать шесть раз увеличивает. Мы с тобой увидим, подруга, в каком акте… у солистки ресница отклеится» – весело заключила довольная Ирма. Сзади раздался смех. – «Ну, девчата, молодцы! Это ж надо додуматься, на «Дон Кихота» с морским биноклем… Ох-ха-хааа…» – заливался сидящий сзади мужчина. Смеялись и другие. Ирма возмущенно вздернула плечи.
Через некоторое время сзади попросили: «Девчата, дайте посмотреть! Никогда с морским биноклем в театр не ходил».
– И не надо. Потом жалеть будете, – непонятно сказала Ирма, передавая ему бинокль.
В антракте они втроем отправились в буфет. Сосед оказался моряком и – бывают же совпадения! – в чине адмирала. Потому и не удержался от смеха, когда Ирма достала свой бинокль… «С ума можно сойти! – делился впечатлениями от «Дон Кихота» адмирал. – Он же мокрый весь от пота, и лицо все мокрое! Когда партнершу поднимал – видно было, как ему тяжело, даже руки дрожали. А без бинокля смотреть – легко
