Серый волк - Мэри Черри
В четвертом часу утра Сергей вышел из автобуса на трассе и за полчаса по тропинке дошел до деревни.
Около шести из деревни выезжали только три машины, по-видимому, спешившие на работу в Тверь. Остальная часть населения спала. Хозяйством почти никто не занимался. Большинство населения разъехалось по городам или спилось.
Сергей подошел к калитке. Трава белела инеем августовского утра. Деревья струились черными лентами по небу. Было еще темно. Сергей замерз, пока шел через лес, одежда намокла. Волосы слиплись. Он стоял и смотрел на свой покосившийся дом с облезшей зеленой краской и пятнами разнокалиберного шифера на крыше. Двор, как и прежде, был в бурьяне, приникшем к земле и пожухлом, по случаю прошедшего жаркого лета.
Юрист? Москва? Ценит начальник? Ты никто. Вот твое место.
Он посмотрел себе под ноги, потом приподнял калитку и открыл ее. Это привычное движение врезалось в его сознание.
Мать еще спала. С огромной русской печи, занимавшей добрых две трети комнаты, разносился ее гудящий храп с присвистом. Такой знакомый. Она и в его детстве редко просыпалась раньше полудня. Только во времена особо сильных запоев, бывало, вставала еще до зари. Злая.
На столе было пусто, если не считать полной полулитровой банки окурков. Дом не проветривался, и сигаретный дым резал глаза. Сергей зажал себе рот рукой, чтобы не закашляться. Он совсем отвык.
Переодеться было не во что. В доме холод. Мать даже зимой топила не каждый день, по причине отсутствия дров, что уж говорить про середину августа.
Он зашел за печку, где по-прежнему стоял сундук с наваленными на него драными ватниками – его постель. Сел на сундук и стал энергично тереть брюки и куртку, чтобы высохнуть.
Немного согревшись, Сергей пошел в сарай, стоявший на другом конце двора. Сарай пришел в еще более унылое состояние, чем раньше. Он давно уже был кособоким, теперь же столбы повисли почти в горизонтальном положении, крыша обвалилась.
Да. Здесь его и посетило то видение. Не просто видение. Послание, руководство к действию. Разве можно ему противиться? Сергей потряс головой, отгоняя нелепые предрассветные мысли и быстро нашел то, что искал – старую деревянную лестницу без двух ступенек.
С её помощью он скоро очутился на чердаке. Отряхнувшись от пыли и паутины, он вглядывался в темноту. В сумерках проступали очертания гроба. Телефон почти сел, но фонарик еще можно было включить. Гроб стоял точно посередине с закрытой крышкой. Мать купила его себе как-то раз, когда работала. Ему тогда было лет шесть. Сказала, что в этом гробу он будет ее хоронить. Прежде здесь стоял гроб, который купила себе бабушка. В нем ее увезли на кладбище.
Он подошел к гробу, намереваясь его открыть, и взялся левой рукой за крышку.
Там бабушка.
Да что с тобой такое?
Сергей открыл крышку. В углу гроба уютно расположилось мышиное гнездо.
Он стал вычищать его рукой. На первом этаже что-то зашуршало, через пару минут по лесенке кто-то быстро поднялся, Сергей обернулся, готовясь встретить незваного гостя, кто бы это ни был. В глаза ему ударил свет фонарика.
– Какого мать его хрена лазиешь тут?! Щас ты у меня получишь, упырь! – прорычал незнакомый голос.
Сергей, загораживаясь от фонарика рукой, отозвался:
– Спокойно-спокойно. Я Любин сын. Сергей.
– А, – разочарованно отозвался голос, и фонарик тут же погас.
Его владелец, кряхтя, слез по лестнице и вернулся на исходную позицию внизу.
Сергей последовал за ним. В бледном свете подготавливающегося утра они рассмотрели друг друга.
Обладатель фонарика был довольно крупным, чернявым, коренастым мужиком с испитой физиономией и недельной щетиной. Черные патлы начинали седеть. Нос был когда-то сломан.
– Сергей, говоришь. Ну что ж, это хорошо, я тоже Сергей.
Он протянул руку, и Сергей неуклюже ее пожал.
– А мамка твоя говорила, что и батька твоего Серегой звали. Выходит, я тебе теперь как бы заместо него, – ухмыльнулся он.
«Незаменимых нет. Если больше двух месяцев с ней, уже, считай, долгий заход».
– Понятно, – Сергей посмотрел на его нос без выражения.
Новый отчим поскреб в затылке и пожал плечами.
– А я, ты знаешь, че-то не это самое. Любка-то мне вчерась говорила, что сынок приедет. А я че-то и не понял. Думал, мальчонка какой. А тут вон лось здоровый.
Он заржал и хлопнул Сергея по плечу.
– Я и не врубаюсь, что за ху…, в смысле, кто там по чердаку скребется. Сначала подумал, что кошка, – делился он своей логической цепочкой. – Но потом смотрю, че-то не похоже на кошку. Шумно больно. А кошки-то, они ж наоборот как бы… Бесшумные. Ну, я и решил, что ворье какое. Или бомж. Напугать-то не хотел. Ты уж извини.
– Да ерунда, – пожал плечами Сергей.
– О, молодец. Надо проще к делу подходить. Ну, пойдем мамку будить.
Они вошли в избу. Помещение по-прежнему оглушал материн храп.
– Люб! – позвал новый отчим. – Любка!
– Храу-у-у-у-у-хр-р-р-ры-ы-ы-ы, – был ответ.
– Любка, мать твою, приехал твой!
– Хиу-у-у-у-у-ур-р-р-р-р!
Мужик повернулся к Сергею, прикрыв глаза и выставив ладонь вперед – мол, не боись, ща все будет.
Он поднялся по лесенке, прислоненной к печи, на две ступеньки, осторожно приподнял драный плед, под которым спала мать, быстро обхватил одну из щиколоток рукой, второй рукой стал чесать ей ступню. Нога задрыгалась, послышался несильный визг, после чего над печкой, пытаясь высвободить ногу, показалась сама Любка, тряся нечёсаной бесформенной копной блеклых волос.
– Ай, паразит, выродок окаянный, отдай ногу!
Пытка продолжалась.
– Да проснулась я уже, прекрати!
Мужик вошел во вкус.
– Ах ты сука!
Любка свободной ногой треснула ему в рожу, он откинулся назад, отпустив, наконец, ее ступню, и грохнулся с лесенки.
Ворчливо матерясь, она стала спускаться с лесенки. «Отчим», который уже успел вскочить на ноги, смачно шлепнул ее по заднице. Она не отреагировала.
Сергей смотрел на это молча, тая неприязнь в себе, никак не показывая, зная свое место, осознавая свою никчемность, которую мать внушила ему с рождения.
Она сунула ноги в драные шлепки, один из которых был зашит бечёвкой. Прошлёпала мимо Сергея, не взглянув, села за стол, взяла сигарету из пачки, и, чиркнув старинным огнивом, прикурила, щурясь на дым.
– Ну что, мы, наконец, получили явление Христа народу? – все-таки удостоила она его приветствием.
В детстве у него были какие-то совершенно иные ассоциации с этой фразой. Но в
