Меня уже не существует - Дмитрий Геннадиевич Федюшин
Мне снилось в далеком детстве, что меня забирают инопланетяне. Меня и мою семью. И прилетели они на клочке белого света с синеватым ореолом. Во сне мне было лет 12-13, приблизительно столько же, сколько было, когда мы с папой в телескоп наблюдали Вегу. Тогда, возможно, они заприметили меня и захотели забрать, но почему-то не сделали этого сразу.
Хотя, как это может соотноситься? Неужели каждый раз, когда человек смотрит в телескоп, оттуда, куда направлен его взор, за ним тоже кто-то наблюдает?
Нет, это точно ерунда. Если другая жизнь и существует, то она не может быть повсюду. Скорее всего это мне просто не повезло.
Моя мысль следовала дальше, блуждая среди разрозненных фактов и ища в них закономерность. Я вспомнил, что во сне на мне был черный гольф, который я по стечению обстоятельств теперь нашел в своих вещах и надел. Интересно, а купили ли мне уже этот гольф, когда мне снился тот сон? Я наверняка должен был часто носить его в тот период, чтобы увидеть себя в нем во сне. И не был ли на мне надет этот гольф, когда я с папой наблюдал в телескоп Вегу той злополучной ночью? Нет, не думаю, тогда он уже был на меня мал. Но остальное…
Слишком много получилось странных совпадений, связывающих мой детский сон, наблюдение за Вегой и то, что происходит сейчас. Одно очевидно – мне снилось, что они меня забирают, и они меня действительно забирают, теперь я это знаю.
А может это все чушь? Может, мое сознание просто пытается собрать крупицы того, что понимает и построить иллюзорную схему, чтобы хоть как-то объяснить себе эту ужасную ситуацию.
Но какой же крайне необычный способ они выбрали, чтобы меня забрать! Для чего я им нужен?!
От следующей мысли я содрогнулся и ощутил, как страх разливается по всему телу.
Я подумал, что какая-то часть меня уже там, за пределами. В глубоком космосе, за тысячи световых лет отсюда, по ту сторону понимания. В какой-то степени я уже там.
14
129 сантиметров. Процесс прогрессирует.
Я сидел возле окна на кухне и наблюдал за идущими в разные стороны людьми, за покачивающейся ивой, на которой повисла нитями бурая листва. За потрескавшимся асфальтом, за тропинками, вытоптанными на газонах с жухлой октябрьской травой, за окнами домов и пролетающими птицами на фоне бесцветного неба. Все как будто существовало само по себе, и было равнодушным друг к другу, а тем более ко мне.
Я перевел взгляд на кухню, и вся она вдруг показалась мне совершенно незнакомой, будто я находился здесь впервые. Стол всегда был так близко расположен к двери? Между кухонным пеналом и раковиной всегда была эта маленькая уютная ячейка? Обои всегда были такими… ровными и детализированными? А это пятно под настенной лампой возле стола – выцарапанный кусочек обоев, который я методично выскреб от нечего делать наверно в лет 6. Оно все время было здесь? Просуществовало все эти годы?
Я отошел от окна, взобрался на табурет и ощупал дырку указательным пальцем. Вероятно, тем же пальцем, которым я ее и выцарапал тогда. Правда я совсем не помню, как это делал, но точно уверен, что это я. Думаю, в те времена я был не на много меньше размером, потому что палец идеально подходил к дырке. Теперь я почти такой же, каким был в 6 лет.
Я снова обернулся к кухне и взгляду предстало нагромождение странных предметов, словно в динамике возникающих перед глазами: несколько кастрюль у самой стены под навесным буфетом; магниты с узорами и названиями иностранных городов на холодильнике; засохший почерневший жир на плите, вокруг конфорок; выцветшая надпись на мутном стекле духовки; коробок спичек на углу буфета; ярко-красная сушилка, пыльная хлебница, газеты на подоконнике, грязные батареи. Я просто не замечал эти вещи, по сути никогда на них не смотрел, как они расположены здесь, рядом друг с другом. Но теперь они надвинулись на меня и я действительно их увидел. Они существовали в полной самобытности. Не только в моем восприятии, они на самом деле есть – этот внешний предметный мир. И существуют независимо от меня, тем более они не созданы лишь для того, чтобы быть мною воспринятыми, поскольку находятся здесь всегда. Стоят, лежат в темноте, в пустой кухне годами, а не только когда я сюда прихожу. Некоторые вещи в этой кухне были задолго до того, как я родился. Как я появился в этом мире. И похоже, все эти предметы продолжат существовать после того, как я исчезну. И будут обособленно стоять, холодные и безучастные, словно я никогда и не жил.
«И весь большой мир за окном будет действовать так же» – подумал я, снова выглядывая на улицу.
Горло сдавило давно подбиравшееся, всепоглощающее отчаяние. Я подумал, что сейчас заплачу и не нашел в этом ничего постыдного, но слезы не навернулись на глаза, хоть от этого было бы и легче. В груди что-то судорожно дернулось, свернулось тугой веревкой и растворилось. Организм по привычке сдержался. К тому же, жалость к себе – чувство прихотливое, никак не хочет идти на поводу у сознания.
Я вспомнил, что однажды в детстве меня постигло это необычайное ощущение, когда бытовая реальность вокруг внезапно кажется совершенно новой. Перед глазами возникла смутная картинка – моя комната, странно висящий выключатель света, мамина швейная машинка возле двери на балкон, сумбурные чувства. Автобус, пробивающий стену балкона и въезжающий в квартиру, дед в полумраке прихожей, неподвижно стоящий перед зеркалом. Нет, это из детского сна.
Разумеется, тогда я не подумал о внешней предметной реальности. Чувство смутило меня, но оно было настолько далеко от какой-либо вербализации, что я не сумел его удержать, и оно рассеялось. Возможно, еще несколько раз в жизни меня посещали подобные ощущения, кажется, швейная машинка как раз из другого случая.
Вдруг я подумал, что обычно, когда приходишь куда-то впервые – место это предстает в одном обличии, а потом, когда ходишь туда часто – оно воспринимается иначе. Например, когда приходишь на новое место работы. В первый день (или даже несколько дней) оно навязчиво четкое и запоминается отрывочными образами определенного, но сложно идентифицируемого сознанием, накала и настроения. Потом, если ты ходишь в это место уже много времени, за ним закрепляется конкретный формат восприятия его и находящихся внутри предметов. И если, уже находясь на опушке этого сформированного клубка, вспомнить образы первого дня,
