Кофе с молоком. Сборник рассказов - Ян Левковский
Дом качнулся из стороны в сторону.
– Привет, – сказал я. – Не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю.
Дом не ответил, только отступил на пару шагов.
– Прости за ловушку.
Он издал что-то вроде вздоха и присел фундаментом на песок, поджав короткие толстые ножки.
– Я могу познакомить тебя с нашим домом, он тебе скажет, что мы безобидные.
Как только я это сказал, мне стало немного стыдно. Это все равно что поймать зверушку, запереть ее в клетке и сказать: «Подумаешь, клетка, мы же все равно тебя любим». Потому что принуждение, хоть и минимальное, всегда имеет место, когда пытаешься кого-то приручить.
Домик, впрочем, был молодым и доверчивым. Он не пытался напасть или сбежать, просто сидел и ждал, что будет дальше.
Подошел отец, приглаживая рукой мокрые волосы – купался.
– Смотрю, вы поладили. Можно оставить вас одних?
– Ты уходишь?
– Схожу домой, принесу что-нибудь на завтрак.
Он скрылся в зарослях, а я сел на песок напротив дома.
– У тебя есть имя? – задал я дурацкий вопрос. Конечно, у него нет имени, ведь дома не разговаривают, значит, никак друг друга не называют. – То есть… Ты не против, если я дам тебе имя? У нас, людей, так принято.
Он не отреагировал. Может, не понимал, что такое имя.
– Это такое слово… Когда кто-то будет произносить его, ты поймешь, что речь идет о тебе. Мое имя Лин, и когда кто-то говорит «Лин», я прислушиваюсь, потому что это сочетание звуков – я, каким бы странным это ни казалось.
Дом выпростал из-под своей кубической туши лапу и что-то начертил на песке. Я подполз ближе и осмотрел загогулину со всех сторон.
– Мда… Давай так: когда я задаю вопрос, ты топаешь дважды, если ответ «да», и один раз, если «нет». Договорились?
Дом топнул два раза, а я чихнул целых три от попавшего в нос песка.
– Фух… Можно дать тебе имя?
Дом снова дважды хлопнул лапой, на этот раз гораздо аккуратней.
– Хорошо…
Что ж, начало положено, дом без труда идет на контакт, но как же его, черт побери, назвать? Именем может стать любое слово, а слов очень-очень много. Как знать, какое из них подойдет? Оно должно быть благозвучным. Со смыслом. Я думал, пока не вернулся отец с термосом и пакетом бутербродов. Я предложил один дому, но он вежливо отказался. Снова я сделал глупость, вполне очевидно, что у домов нет пищеварительной системы, так зачем же им бутерброды…
Ближе к вечеру дом решил размяться. Он побродил по берегу и снова пошел искупаться. Мы уже были уверены, что он не убежит – мы ему нравились.
– Воробей.
– Чего? – задремавший было отец разлепил глаза и покосился на меня.
– Я назову его Воробей, потому что мне кажется, что птичка на флюгере – воробей. И лапки у него коротенькие. Как у воробья. И даже цвет похож. А еще мне нравится это слово. Воробей.
– Ага, я понял. Пусть будет Воробей. Хотя плещется он там, как утка.
– Нам пора идти, – сказал я ему следующим утром.
Он не стал возражать. Мы вернулись к нашему дому, а Воробей шел следом, ломая углами ветки. На крыльце, болтая ногами, сидела сестра и поедала из банки шоколадную пасту.
– Привет, – сказала она и вытерла перепачканный шоколадом подбородок салфеткой.
Воробей махнул лапой в ответ. Изнутри раздался грохот – видно, что-то упало, когда он качнулся.
– Надо же, вежливый.
Наш дом ухнул, соглашаясь с ней. Воробей, похоже, слегка стеснялся. Я ободряюще похлопал его по ступеньке и попросил подождать часок. Он устроился поудобнее на опушке и притих.
Этот час был мне нужен, чтобы выгравировать на табличке его имя. Мне казалось, что дому придется по душе такой знак его индивидуальности.
– Ну как, нравится?
Он помедлил, а потом дважды хлопнул лапой по земле. Из травы выскочила какая-то живность и убежала в лес.
– Я ее на дверь прикручу. Можно?
Воробей опустился на землю, чтобы мне было удобно подняться на крыльцо.
Латунная табличка отлично подходила по цвету.
– Жаль, ты не видишь себя со стороны.
Вместо ответа он распахнул дверь. Я постоял немного на пороге. Все-таки это очень интимный момент, когда впервые входишь в свой новый дом. Я глубоко вдохнул и вступил в прямоугольник солнечного света на полу. Внутри было светло, чисто и почти пусто, только какие-то ящики стояли у дальней стены. Я снял ботинки и прошелся босиком по теплому дощатому полу.
– Здесь здорово.
Воробей в ответ дружелюбно скрипнул.
– А по-моему, это ворона, – сказала сестра, разглядывая в бинокль флюгер-птичку.
Охота
Мои ноги – желе, каждая ступенька высотой с гору, а они уже ломятся в дверь. Впереди гора, еще гора, много-много гор.
Дверь слетает с петель. Они внутри, и преодолеть горы для них – дело двух секунд.
– Вот и попался…
Падаю, утыкаясь носом в ступеньку. Сегодня охочусь не я.
– Папа, он жрет мою Дики!
Да что тут жрать, глупый, одна шерсть…
–Эй! А ну, брось!
Среагировав на грубый окрик, роняю добычу. Пожеванная морская свинка мягко падает в траву. Двор залит солнечным светом, желтым, как куриный бульон, в нем трудно что-то разглядеть – даже прищурившись, вижу лишь силуэты. Человек поменьше стоит на месте, человек покрупнее приближается ко мне, у него в руке какой-то продолговатый предмет. Я такие уже видел. Утром трое людей забили похожими штуками женщину, которая ела чью-то ногу на стоянке возле супермаркета. Да я и на собственном опыте уже убедился, насколько недружелюбно к нам относятся живые. Может, я и сдох, но мой инстинкт самосохранения пока жив.
Неловко разворачиваюсь и ковыляю прочь, мысленно проклиная свою неуклюжесть.
Вспоминая бесчисленные и до жути однообразные фильмы про зомби, думаешь, что после заражения ты перестаешь чувствовать боль и усталость, становишься сильным и практически неуязвимым… Ерунда все это – ты беспомощен, как соломенное чучело, и тело не слушается тебя. Может, будь я при жизни большим и сильным, сейчас все было бы иначе.
Двигаясь кое-как в желтом мареве, спотыкаюсь о…
Странная судорога пробегает по телу – совсем не больно, просто странно, просто искры в глазах, просто…
Что это?
…челюсти сводит.
Толстая проволока.
