Чего ждет Кейт - Бекки Алберталли
– Внезапное нападение.
– Ага. Я не знала, что сказать, поэтому старалась не давать четкого ответа. Говорила «может быть». – Брэнди закусывает губу. – Но потом Лана начала предлагать конкретные даты…
– Оу, – морщусь я.
– А потом ты, конечно, вежливо очертила свои границы. – Рейна приподнимает брови. – Потому что ты никому не обязана дружить.
– Я притворилась, будто у меня дела, но она все предлагала и предлагала. И я чувствовала себя как в ловушке…
– Это сложно, Би, мне жаль.
– А теперь оказывается, она уже заказала билеты, и я просто смирилась. Так что мы идем в кино, – хмурится Брэнди. – Чувствую себя ужасно злой.
– Боже, Брэнди. Ты же прямая противоположность злу, – качаю я головой.
– Просто должна сказать…
Кто-то стучит в дверь комнаты.
– Войдите, – кричу я, ожидая увидеть маму.
Это не мама.
– Привет.
Это Мэтт. Прямо на моем пороге.
– Привет!
Я пулей срываюсь с кресла и пролетаю по комнате, попутно закидывая под кровать шесть пар трусов. Разумеется, именно в этот момент у меня из рук выскальзывает телефон. Причем не просто выскальзывает и падает, как у нормального человека. Каким-то невероятным образом он прокатывается по полу как хоккейная шайба. Я усиленно изображаю, что именно так все и было запланировано.
– Заходи.
– Твоя мама сказала, ты у себя. И просила передать насчет… пятнадцати сантиметров?
– Это про дверь, – выпаливаю я, краснея. Почему эта фраза прозвучала так ужасно… пошло? Еще не хватало, чтобы Мэтт думал, будто я обсуждаю размер его члена. С мамой.
И что это вообще за инсинуации? У меня же сидят Рейна и Брэнди. Что там за оргию она себе вообразила?
– В общем, я просто зашел вернуть контейнеры из-под еды, – заключает Мэтт. – А вы что делаете?
Телефон внезапно начинает жужжать. Точно Андерсон. Но я вытягиваю ноги и заталкиваю его под кровать к трусам. Сообщения от него непредсказуемо опасны. Скорее всего, он пишет о постановке, но даже в этом контексте через секунду может сменить тему. И в любой момент начать рассуждать, насколько Мэтт великолепен и прекрасен или есть ли у него кто-то. Если Мэтт увидит все это на экране моего телефона, будет беда.
Я падаю на край кровати. Мэтт застывает рядом в нерешительности.
– Можно я присяду?
– Конечно! Садись сюда. – Я пододвигаюсь к Брэнди, чтобы освободить ему место, но она уже соскальзывает с кровати, захватив телефон. – Рейна, нам, наверное, надо зайти…
– Надо! – соглашается Рейна, вскакивая. – Повеселитесь тут. Ведите себя хорошо.
Потом она буквально на долю секунды ловит мой взгляд и демонстративно оставляет дверь приоткрытой ровно на пятнадцать сантиметров.
Сцена четырнадцатая
Стоит им уйти, Мэтт поворачивается ко мне.
– Так ты готовишься к прослушиванию в мюзикл, да?
– Ага. – Я старательно давлю смешок. Видите ли, мой мир всего-навсего крутится вокруг школьного мюзикла: так было в прошлом году, и за год до этого, и вообще каждый год, начиная с шестого класса. И я на самом деле каждое утро просыпаюсь и думаю, как лучше исполнить ту или иную строчку партии Уиннифред. Думаю, за это время я успела прослушать весь саундтрек от начала и до конца – трудно сказать точно, но раз тридцать минимум.
– Здорово, – говорит Мэтт и откидывается назад. Теперь он полулежит на кровати, свесив ноги. – И что, большинство претендентов в итоге попадают в состав?
– По-моему, вообще все попадают. Даже если ты совершенно ужасен, Джао просто найдет тебе место на заднем плане. Не тебе лично. – Я краснею. – Ты-то не ужасен. Совсем. Ха! Конечно, нет. Я же слышала, как ты поешь.
Кейт. Пожалуйста. Соберись.
– Ну да ладно. А ты придешь на пробы?
Он пожимает плечами и улыбается:
– Это обязательно для учеников продвинутого курса.
– Погоди, серьезно?
Андерсон даже не упоминал об этом, что странно: присутствие Мэтта в мюзикле многое значит для нас двоих. Разумеется, я предполагала увидеть его на прослушивании. Но теперь это уже точно, а значит, будут и многочасовые репетиции, и посиделки за кулисами и во время оформления сцены. Все это больше, чем просто проведенное вместе время. Трудно объяснить, но работа над спектаклем порождает определенный тип близости. Определяется ли она мыслью «мы ввязались в это вместе», которая всегда возникает, когда ты в команде, или уязвимостью, порожденной самим процессом созидания, или безбашенным весельем недели прогонов, предшествующей премьере, – не знаю. Может, дело вообще в гормонах. Не знаю, как это работает. Но это совершенно точно другой уровень дружбы. Почти как между братьями и сестрами. Кроме той части, где вы целуетесь в рубке осветителя (да-да, Пьерра и Колин, я про вас).
Однако прошу заметить: я совершенно не против целоваться с Мэттом в рубке.
– Итак… – Я сажусь ровнее, чувствуя, как горят щеки.
– Итак?
– Итак, ты переехал сюда?
– Да, – улыбается Мэтт.
Снова неловкое молчание, на этот раз долгое. Достойное войти в историю. Но слушайте, непросто одновременно пищать от восторга и вести беседу. Многовато для одного мозга. Очевидно же, что в такие моменты нельзя говорить о том, что происходит у тебя в голове, к тому же в ней все равно происходит парад стикеров с сердечками. И уж точно нельзя попасть в категорию Странных Незнакомок (номер 6), которые задают только базовые тупые вопросы. Как этот, например.
– И как тебе в Розуэлле?
Великолепно.
Но Мэтт только откидывается назад сильнее, глядя в потолок.
– Неплохо! Здесь все по-другому. Самое странное – это что папы нет рядом.
– Ох, – у меня сжимается все внутри, – прости. Не следовало…
– Нет, все в порядке. Мы с ним не близки. Вообще. Он не слишком… – Мэтт умолкает.
Пару секунд мы молчим.
– Разводы вообще странная штука, – произносит он наконец.
– Очень, – киваю я.
– Ты меня понимаешь, верно? Как долго твои родители?..
– Я была в шестом. Так что уже привыкла.
– Приятно знать, что к этому можно привыкнуть.
Я пододвигаюсь ближе, достаточно близко, чтобы наши мизинцы теперь соприкасались (невероятно смелый шаг, но в данных обстоятельствах нужный).
– Ты скучаешь по папе?
– Хм-м. – Он едва заметно улыбается. – Не особенно.
И тут у меня в мозгу что-то щелкает. Это не какое-то суперважное или меняющее жизнь осознание. Просто маленькое наблюдение.
Мэтт Олсон улыбается, когда ему грустно.
Это не выглядит как отрицание. Скорее, он пытается отпугнуть свою печаль. И это удивительным образом вдохновляет. У меня по всему телу разливается тепло.
Может, дело просто в том, что знание таких мелких деталей рождает ощущение близости. Такие вещи нельзя
