Византийский двор - Петр Немировский
Но вот в главном, оказывается, Матвей на Юрку не похож. Более того – полная ему противоположность. Душа у ребенка другая. Матвей – добрейшее существо. Не дерется ни с кем из сверстников. Не потому, что труслив или боится кого. Нет, вовсе не трусливое у него сердце. Напротив, отважное. Но доброе и кроткое. Матвей уверен, что все люди вокруг должны быть добрыми, честными. Должны просить прощения, если совершили какую-то пакость. Не брать чужое. Не причинять другому боли.
Каково же ему будет жить с таким сердцем? Незащищенным перед всяким злом в мире? О, это не из тех свойств характера, которые перерастают с возрастом. Это – поглубже, это – основа основ человека, его идеалы, прочнее которых ничего нет. С этими идеалами человеку жить до самых седых волос...
Хорошо ли это? Или лучше, чтобы сын мог за себя постоять? Чтобы умел дать сдачи? Врезать по роже обидчику?
Вот Юрка – тот мог врезать. Еще и как. Куда там Брюсу Уиллису с его лысой каменной головой и грудами мышц. Юрка был, как степной леопард. Не дай Бог такого разозлить, стать ему поперек дороги. И чем все закончилось для него?..
Влад откинулся на высокую спинку кресла. Закрыл глаза. Юрка, Сашка... В этот свой приезд, что бы там ни было, он поговорит с ними открыто, начистоту. Сколько лет прошло, а все не дает ему покоя тот давний случай, все скребет его сердце гадкий чертенок.
И сейчас в Киев Влад решил поехать для того, чтобы разделаться с этим чертенком – раз и навсегда. Нехорошо ведь: все чаще он про Юрку и Сашку вспоминает, сделал их героями и кумирами своего сына. Но почти никаких связей с ними не поддерживает. Изредка лишь поздравляет их с днем рождения. О смерти дяди Алеши и дяди Вити узнал от своей матери. Мама порой позванивает туда, разговаривает с тетей Леной и тетей Надей, и другими соседями из того киевского двора.
А ведь были когда-то друзьями. Друзьями не разлей вода, если бы не...
ххх
Дверь репетиционного зала, где находились музыкальные инструменты и аппаратура, для «Византийцев» так больше никогда и не открылась. Директриса Дома культуры туманно говорила о каких-то возможных фондах, но больше жаловалась на тяжелые для культуры времена, когда приходится выживать в условиях рынка. Более того, в ее голосе порой звучали и нотки злорадства. Быть может, в душе ей хотелось излить на «Византийцев» свой стыд и отыграться на них за то, что их бывший покровитель Артур Борисович не оценил по достоинству ее женских прелестей.
Несколько раз в ее кабинете надолго исчезал неизвестный мужчина делового вида. При его появлении директриса всегда вспыхивала, как свежая роза. Но бывшую должность Артура Борисовича она уже ему не дала. Впрочем, как вскоре выяснилось, деловой в той должности и не нуждался – он искал помещение под офис для собственной рекламной фирмы.
Юрка метался, как раненый зверь. Узнав, что репетиционный зал сдается в аренду рекламной фирме, обрушил на директрису камнепад ругательств и ушел. Сашка – за ним, хлопнув дверью.
Дипломатичный Влад все же остался для переговоров. По случайности директриса шила себе одежду в том ателье, где мама Влада работала портнихой. Влад наивно полагал, что таких связей достаточно, чтобы решить их вопрос. К тому же директриса из всей компании всегда была благожелательна только ко Владу. Так и в этот раз: посоветовала ему не тратить попусту время с дружками-оболтусами, а лучше всерьез подумать о своем будущем.
– Нужно искать другие варианты, – решительно заявил Юрка.
Все верно. Но какие? Легко сказать: раздобыть инструменты, колонки и усилители. Еще и зал для репетиций.
Юрка пытался разыскать неуловимого шмеля Артура Борисовича. Ходил по ресторанам и барам, где вечерами играли ребята на своих инструментах, пробовал о чем-то договориться с ними. Бесполезно. Что-то обещала Сашкина всемогущая тетка, но дальше обещаний дело не шло.
Возникла идея – экономить на всем и купить инструменты со своих зарплат. Трое торжественно поклялись: все заработанные деньги, до копейки, сдавать в общий фонд. Юрка сам предложил это. Надо сказать, щедростью он не отличался, скорее был прижимист. Если давал взаймы хоть полтинник, то рано или поздно напоминал о долге. Владу эта черта в Юрке никогда не нравилась. Но ради инструментов Юрка был готов снять с себя и последнюю рубашку.
Надежды на собственный фонд себя, однако, не оправдали. Зарплата начинающих слесарей, к тому же не шибко работящих, была очень низкой, а у Сашки – из-за прогулов – вовсе мизерной. Помимо всего, деньги в стране обесценивались на глазах, а цены на электронику и музыкальные инструменты так же быстро росли. Очень скоро стало очевидным, что они не соберут нужной суммы и до второго пришествия. Поэтому по настойчивым предложениям Сашки все собранное быстренько пропили.
Влад и Сашка уже смирились, что концерт отыгран и мечту о новой рок-группе мирового масштаба придется похоронить. Вслух они этого еще прямо не высказывали, обходились намеками. Юрка же такую пораженческую мысль допустить не мог.
Оно и понятно: он ощутил вкус сцены, прикоснулся легонько к тому, что называется славой и лаврами артиста. Его полюбила «божественная Юлия».
Сцена, гитара, микрофон... Он чувствовал себя в шоу, как рыба в воде. И вот эту рыбу выбросили на берег...
Весенний призыв в армию они проскочили: Влад и Юрка прошли в военкомате медкомиссию, но их почему-то больше не вызывали, а Сашку от военкомата отправили на курсы водителей.
Сашка курсы посещал со скрипом, а все свободное время пропадал в Голосеевском лесу с хулиганьем, еще и друзей туда водил. Манила Сашку блатная романтика. Казалось, хочет Сашка очутиться на настоящих нарах, потрогать их, насколько они жесткие.
Когда они жили музыкой, эта хулиганская сторона Сашки стушевалась, ушла в тень. Теперь же Сашка – пианист и музконсультант – сам ушел в тень: если исполнял что-то под гитару или фортепиано, то в основном по пьяне, какую-нибудь блатную задушевную песню, вроде:
«В долине гаснущих светил
Судили парня молодого,
За то, что молод и красив,
За то, что сделал много злого...»
И столько души вкладывал Сашка в эти песни, будто пел о себе самом, несправедливо осужденном «в долине гаснущих
