Пир у золотого линя - Владас Юозович Даутартас
— Отнерестившись, угорь умирает. Умирает там, где он родился.
— Ах, как страшно, — вырвалось у Ауксе.
— Ничего страшного. Я умру, а мои дети, которые родятся из икринок, будут жить. Их, так же, как и меня в детстве, течение Атлантики вынесет к берегам Балтийского моря. Они будут странствовать по рекам, ручьям, добираться до озер. Там они будут жить, пока не услышат могучий зов и не соберутся в путь. И опять все повторится снова. Разве это так страшно?
Рыбам было странно, что угорь, зная свою участь, был так невозмутимо спокоен. Он даже спешил туда, куда звал его таинственный голос.
— Благодарю вас, любезные лини, за домашний уют, за дружеское тепло. Счастливо оставаться! — попрощался угорь и поплыл своей дорогой.
IX. ПО ДОМАМ, ГОСТИ, ПО ДОМАМ, ДРУЗЬЯ…
Рыбы, словно зачарованные, провожали угря взглядами. После этого некоторое время все молчали. Молчали и о чем-то думали.
— Старик, а не пора ли на отдых? Не разойтись ли по домам? — заговорил елец. — Гляди-ка, уже светает.
И правда! Лунный диск таял. На востоке бледнела полоска неба. В кустах затихли соловьи. Пролетела какая-то ранняя птица. Пронеслась тихо, только подняв легкий ветерок крыльями. Возможно, это была чайка, а может, и журавль. Трумпис видел, что рыбы полны впечатлений, что всем пора отдохнуть. Однако линя заботило еще кое-что. Трумпис уже обдумал, как это устроить, чтобы от него рыбы расходились без страха, довольные проведенным временем. Наконец мудрейший Трумпис придумал выход:
— Елец думает так. А что скажет Жрунья? По-моему, можно еще повеселиться?
Щуке понравилось, что линь спрашивает ее мнения.
— Пора отдохнуть, Трумпис, — отвечала щука Жрунья. — Надоела мне эта болтовня. Пришла незваная, непрошеной и уйду. Желаю всем дожить до ста лет. Ха, ха, ха…
Щука скрылась. Повернулась у себя в траве и исчезла. Трумпис облегченно вздохнул. Жрунья вызывала у него беспокойство. Она могла испортить праздник. Ей же все ни по чем. Стала бы гоняться за ельцом, плотвой или даже хариусом… Ладно, хорошо, что все обошлось.
— Старик, ты как думаешь, Жрунья не подкараулит меня? — озабоченно спросил у Трумписа елец.
— Поплыли вместе, — предложил ему хариус. — Нам же по пути.
— Вот и отлично! — одобрил Трумпис.
Хариус и елец простились с рыбами.
— Ты, колюшка, не злись, если и задел, — обратился к маленькой рыбке на прощание хариус.
— А чего мне злиться, уважаемый? Ваша икра все равно самая вкусная, — ухмыльнулась колюшка.
— Счастливо, елец! — крикнул вдогонку уплывающим Трумпис. — Не загордись, родич, приходи.
— Пока! Откровенно говоря, не нравится мне твой ил. Очень воняет, да ладно уж, там видно будет.
— Посмотрим, посмотрим, родич, — снисходительно улыбнулся Трумпис.
Ауксе расцеловалась с плотвой. Колюшка раскланялась на все стороны и внезапно исчезла, крикнув:
— Увидимся! Скоро снова увидимся!
Гости разошлись. У своего дома остались одни Трумпис с Ауксе. Трумпис смотрел на свою подругу. Она была счастлива. Усталая, но счастливая, Ауксе совсем забыла о своей больной губе.
— Ах, Трумпис, какой праздник! — произнесла она мечтательно.
— Это все ради тебя, дорогая.
— Ты очень добрый, Трумпис, — и Ауксе прижалась к своему другу. — Даже очень добрый… А я уже хочу спать…
Ауксе зевнула и, как только зарылась в ил, сразу уснула. Трумпис стоял рядом с ней. Прислушивался к тому, что происходит в заводи. Что-то сильно плеснуло. Может, хитрая Жрунья? Болтая с детишками, проплыла мимо дикая утка. Светало. Поднимался туман. Пролетел длинноногий журавль. Теперь Трумпис узнал его. Журавль опустился у берега. Трумпис чутко прислушивался к звукам наступающего утра, а мысли его уже были о делах. После отдыха надо будет как следует проборонить ил на холмах. Там должна расти трава. Земля подходящая. Надо только взрыхлить ее. Потом надо будет наведаться в сад белой лилии, в леса перистолистных трав. Потом… Трумпис взглянул на Ауксе. Она спала. Спала и, должно быть, видела во сне прозрачные лесные ручьи, зеленые волны необъятного океана…
РЕКА НЕСЕТ СВОИ ВОДЫ
ОСЕНЬ
I
Небо было пасмурное, земля превратилась в жидкую грязь, деревья стояли мокрые, желтые. Я топтался на берегу разбухшей, угрюмо рокотавшей реки и беспокойно глядел на дорогу, по которой должна была прийти из города мать. Так и не высмотрев ее, я бегом пустился в сторону города. Взбежав на пригорок, я увидел мать — она медленным шагом двигалась к деревне.
— Мама, купила?
— Дорого, детка, до того все дорого, что и сказать невозможно. Вот, гляди, — и мать достает из кошелки завернутую в бумагу покупку. — Крепкие, ветром не продует, — говорит она и начинает разворачивать бумагу.
Я держу в руках новехонькие штаны.
— Значит, я опять пойду в школу! — радостно вскрикиваю я.
— Босиком долго не проходишь, — охлаждает мой пыл мать. Но я не унимаюсь.
— А знаешь, мама, Юшка обещал клумпы выстрогать.
— Как отец? Все так же, говоришь. С лекарством-то ничего не вышло…
Мать говорит тихо, время от времени проводя языком по иссохшим губам. Только сейчас я замечаю, как она устала. Сгорбившись, она медленно шлепает босыми ногами по склизкой дорожной глине и тяжело дышит.
— Мама, ты бы пароходом вернулась.
— Пол-лита — большие деньги, детка. Ох, большие. Не по карману нам пароходы.
Прямо у реки, в беспорядке разбросанная в небольшой ложбине, лежит, утопая
