Алексей Никитин - Окно на базар
Опять я все испортил. Вот вечно так.
- Здравствуйте, - ответила мне Лена. - Есть новое. Но это не для телефона. Надо встретиться. Я сама собиралась вам звонить.
- Я могу к вам приехать. Хотите, сейчас?
Это был заговор. Я ничего такого не собирался говорить. Мои органы речи, предатели из гортани и надгортанных полостей, обманом захватили власть, отключили на время центральную нервную систему и произнесли эти три слова. А потом вернули главный рубильник в прежнее положение, включили центральную нервную систему и затаились, оставив меня наедине с телефоном.
- Приезжайте, - согласилась Лена. - Адрес знаете?
Адрес я знал.
Перед выходом я зачем-то набрал номер Дружинина. По привычке. Я делал это уже несколько дней подряд. Сделал еще раз. Разве сложно?
- Слушаю, Дружинин.
Телефон с ума сошел. Где он Дружинина-то взял? А может, мне раньше надо было поговорить с телефоном?..
- Владимир Дмитриевич, это Александр Давыдов. Добрый день.
- А-а! Здравствуйте, Саша. Я как раз собирался вас набрать. Посоветоваться хотел и встретиться. Но сегодня не могу. Найдите меня завтра. Хорошо?
- Хорошо, - сказал я и положил трубку.
Вон сколько людей, оказывается, хотели поговорить со мной. А я не знал. Может, еще кто-то хочет? Митька, например.
Когда-нибудь я хитрым образом узнаю его секретный телефон и позвоню: "Привет, Митька! Как ты?" А он обрадуется моему звонку и скажет: "Я сегодня целый день о тебе думал, позвонить хотел. Но совсем времени не было. Надо встретиться. Набери меня завтра..."
Я ехал к Лене. Но думал почему-то о Маше. О той Маше, с которой когда-то давно работал в Центре радиационной медицины и которую видел с тех пор только раз, да и то - случайно, лет шесть назад. Не знаю, почему я вспомнил о Маше. Хорошая была девушка, но думать я о ней перестал сразу, как только ушел работать к Кузьмину. И о наших походах по палатам, разговорах с больными, и о возне с томографами, и о коротких вечерах на троих - с ней и Кузьминым - в заваленном снегом старом деревянном доме. Я перестал вспоминать об этом потому, что хотел забыть, а вспомнил потому, что вдруг понял: ничего лучше тех зимних вечеров у меня не было. Никогда.
Году в девяносто пятом или в девяносто шестом мы делали небольшую работу в Гостомеле. По дороге на Гостомель есть развилка - от основного шоссе отделяется дорога на Пущу Водицу. Как-то раз, возвращаясь, я повернул на этой развилке не в сторону Киева, как обычно, а к Пуще.
Была первая неделя октября, красная и золотая. Ей-Богу, не знаю ничего красивее наших лиственных лесов перед осенними дождями. Я сбросил скорость и ехал медленно. Меня обгоняли трамваи и редкие машины. Пуща мало изменилась за то время, что я ее не видел. Построили несколько кабаков, поставили два или три новых киоска. Черные крыши старых деревянных дач стали еще чернее, заборы едва держались под собственной тяжестью.
Я остановил машину возле дома, в котором провел две зимы и одно лето. В нем никто не жил, давно никто не жил. Окна были забиты, калитка заперта на висячий замок. Остро пахло гнилым деревом, грибами, осенью. Конечно, Пуща тогда пришлась мне под настроение. Не будь этого настроения, не свернул бы я с дороги, а гнал бы в Киев, в контору, не глядя по сторонам, не отвлекаясь. Не стал бы заезжать и в Центр радиационной медицины.
Ну, а в Центре все давно было не так. На дверях кабинетов висели новые таблички с незнакомыми фамилиями и непривычными названиями отделов. Все было по-другому. Я не встретил в коридорах Центра ни одного знакомого лица. Только внизу, возле регистратуры, уже уходя, случайно увидел Машу. Она узнала меня сразу, удивленно и растерянно улыбнулась и тут же, так быстро, как смогла, погасила улыбку.
- Привет, - махнул я ей рукой и улыбнулся широко и радостно.
Ее испуганная улыбка была честной, а моя, сильная и уверенная, - нет.
Я быстро вышел на улицу, сел в машину и больше там не появлялся.
* * *
Лена меня ждала. И видно было, что к разговору готовилась. Строгий костюм, деловой раскрас - никакой романтики в линиях и тонах, никакой лирики.
Она пригласила меня в комнату и указала на кресло. Сама села напротив. Между нами снова оказался стол. Как тогда, во время разговора у нас в конторе. Только теперь в кресле для гостей сидел я. И, кажется, больше не был врагом. Значит, и вправду она узнала что-то новое.
- Митька звонил? - попытался угадать я.
- Нет еще. - Лена отрицательно качнула головой. - Но мне кажется, скоро позвонит. Я пригласила вас вот зачем... Я ведь так мало знаю о том, чем вы с Димой занимаетесь. Конечно, я спрашивала его, и не раз. И он всегда отвечал на мои вопросы, рассказывал... Но как-то не очень определенно, в общих, да, слишком общих чертах. Одним словом, я так и не смогла составить ясного представления. Новые технологии... Что-то внедряется... куда-то... Нет?
Мне стало смешно. Я от безделья и от одиночества болтаю с телефоном, езжу водку пить к Вадику Шеншину - век бы его не видеть, - а тут в таком же одиночестве сидит человек, у которого без моей болтовни концы с концами не сходятся. Всегда так.
- Лена, вы не с того начали. Расскажите мне все по порядку. Вы заявили в милицию о том, что Митька пропал. Я просил вас не делать этого, но вы решили по-своему. Ладно. Они что-то узнали? Что?
Лена молчала, терла ладони, переводила взгляд с окна за моим правым плечом на зеркало за левым.
- Я не заявляла в милицию, - наконец сказала она. - У моих родителей есть близкий друг. Он генерал, работает с министром внутренних дел...
- Чем мне всегда нравился Киев, - не удержался я, - у каждого есть друг, который знаком с нашим президентом, у каждого второго друг знаком с президентом России, у каждого третьего найдется общий приятель с американским президентом. Прямо какой-то пуп Земли, а не Киев...
- Смешно, - тускло улыбнулась Лена.
- Извините. И вы попросили знакомого генерала...
- Отец. Отец попросил его узнать все, что можно узнать, не объявляя розыска, не поднимая шума...
- И что? Я понимаю, он что-то выяснил. Что?!
- Скажите, Александр, вы, правда, не знаете, зачем Дима полетел в Грецию?
Она не терла руки, не смотрела в окно. Просто спросила. По форме, конечно, это был вопрос. Но по сути - ответ. Митька улетел в Грецию. Зачем? Вот и Лена об этом. Зачем?
- Это точно? Когда?
- Вот, тогда. Он собрал вещи, попрощался и уехал. Но не на вокзал, а в Борисполь. Чтобы улететь в Грецию.
Тут она заплакала. И быстро вышла.
В квартире было тихо. С соседней улицы едва доносился шум трамвая. Я огляделся. Большая, полная дневного света комната, широкие окна. Два светлых ковра. Один на стене, другой на полу. В углу комнаты - компьютер. Рядом - коробки с дискетами, принтер, модем. Мебель старая, кожаная, еще довоенная - громоздкая и неподъемная. Глубокие кресла и белый диван. У такого дивана вполне мог быть друг генерал милиции. Но ведь и генералы ошибаются. Очень часто ошибаются. Генералы, они вообще, как женщины: хитрые, но наивные, они часто ошибаются и все путают.
- Может, это не Митька улетел в Грецию, а какой-то другой Хвощинский? - спросил я Лену, когда она вернулась. - Ваш генерал ошибся. Что Митьке делать в Греции? Это смешно. У него и денег нет.
Я стоял у окна и старательно не смотрел в ее сторону.
- Может быть, ошибся, - отозвалась она. - Надо понять. Поэтому я и попросила вас подробно рассказать, чем вы занимаетесь.
- К Греции это никакого отношения не имеет, - засмеялся я и обернулся к ней. - А вообще мне надо бы с мыслями собраться.
- Не надо собираться. Просто расскажите мне все... Кофе?
- Да.
Конечно, рассказал я ей не все. Мы с Митькой двадцать лет знакомы, как тут все расскажешь? И о багажнике "Мерседеса" я не вспоминал, и еще много о чем. Митька всегда был человеком легким: влюбился, сорвался, уехал, вернулся, опять уехал... Запросто. Но в Грецию... Такое даже для него слишком. Это надо было готовить не один день и не одну неделю. Он такого не смог бы сделать. Так что, вернее всего, генерал ошибся.
Я рассказал Лене, как мы с Митькой год сидели без денег. Как продавали чужую шерсть людям, которым и своя-то была не нужна. Как продавали немцам узбекский хлопок. Как собирались резать крейсер "Варяг". Как я пытался найти покупателя на старые разработки Кузьмина - полимерные материалы для строительства. Это для нас они были старыми, а на рынке ничего похожего тогда еще не было. Из нескольких полимеров, на которые удалось найти хоть какие-то документы, я выбрал один - самый простой и эффективный. Им и занялся. Но продать материал, который нигде и никем в промышленных объемах не применялся, оказалось очень непросто. Я не сказал "невозможно" только потому, что кому-то что-то похожее, может, и удавалось. Но у нас ничего такого не вышло. Мы попали в замкнутый круг: чтобы найти инвестора, надо было где-то примениться, но чтобы примениться, нам нужен был инвестор.
Выход нашел Митька. Он привел к нам в контору Жилецкого, главного инженера одного из киевских строительных трестов. Когда-то Митька работал с ним и знал, что если Жилецкому дать взятку, то он возьмет, не откажется и что-то полезное сделает. Мы показали Жилецкому образцы, выложили на стол акты испытаний и разрешение санврача - все документы, которые у нас были. Назвали его цифру - десть процентов от суммы договора. Жилецкий несколько дней думал, а потом дал нам объект - Национальный банк Украины. Он подписал с нами договор и заплатил аванс. Мы стали выполнять работы сами. Началась новая жизнь.
