Николай Переяслов - За завесой 800-летней тайны (Уроки перепрочтения древнерусской литературы)
Вывернутость времени, напоминающая тот кожух, который надевала на себя «наизворот» жена тысяцкого на свадебном пиру у Елены Глинской, обнаруживает себя и во всем образном строе поэмы и её многослойной «тайнописи». Собственно, и само словосочетание «трудныхъ повестий» несет в себе, по замечанию М. Салминой, обозначение «сокрытых или тайных (т.е. с тайным смыслом) сказаний». В поэме нет почти ни единого слова, которое не имело бы своей симметрии в тексте, благодаря чему можно проверить любую сомнительную конъектуру. Так, например, несколько выше мы заменили в эпизоде «сна Святослава» слово «тьщими», трактуемое всеми исследователями памятника как «тощими», на «тёщиными», а это значит, что в соответствии со сказанным нами только что о законе симметрий, где-то в тексте у него должна быть однокоренная пара. Этимологические словари определяют слова «тесть» и «теща» производными от индоевропейского «tek-tь», «родители невесты» (форма tektь является образованием с суффиксом — t-ь от глагольной основы tek «родить»). Этот неожиданный «подарок от тещи» мы встретим в финале поэмы, в сцене бегства Игоря из плена, где сказано, что вся живность молчит и только «дятлове ТЕКТОМЪ путь къ реце кажутъ», что намекает на то, что побег был устроен Игорю не без помощи Кончака, с чем, кажется, согласны почти все исследователи «Слова».
К своеобразной «тайнописи» поэмы следует отнести и обнаруживаемую в ней числовую символику, при ознакомлении с которой отпадает вопрос не только об устном происхождении «Слова», но впору предположить ещё и использование ЭВМ при его создании. При знакомстве с этой стороной текста «Слово» кажется вообще поэмой не 12-го, а — в соответствии с принципом «вывернутости» времён наизнанку — 21-го века. Так, вникая в суть числовых соответствий, уже упоминаемый нами С. Пушик в своей работе «Кровавая свадьба на Каяле», в частности, говорит: «Общая численность героев «Слова» 60 (производное от умножения 12 на 5). Понятно, что словно живые действуют 12 богов и 12 водоемов, а вместе получаем 84, то есть 7 раз по 12. Действуют также птицы, рептилиии и звери; живых существ получается 7 раз по 12, а восьмой ряд — водоемы, которые тоже одухотворены.
К числу общего числа действующих лиц можно приплюсовать и девиц, что поют на Дунае, — параллель к тем Девам, что пели к морю, прославляя «время Бусово». Если это мифологические существа — русалки (нереиды), то их не меньше 12. Говорилось и о боярах, которых тоже 12 <...>.
В средневековье числа обозначались буквами. Имя Нерон, например, соответствовало числу 666 <...>. Идя этим путем, открываем, что имя Боян в сумме чисел дает сумму — 120, то есть 10 раз по 12. Если же перевести «Слово» на числа, то получим число 372, которое обретаем от умножения 12 на 31 <...>» — и так далее.
Интересные наблюдения над акростишной тайнописью «Слова» приводит А. Гогешвили, посвятивший разбору этого вопроса свою книгу «Акростих в «Слове о полку Игоревом» и других памятниках русской письменности XI-XIII веков». Так, в частности, зашифрованные в обращениях к князьям оскорбления говорят, что это никакая не хвала им, а самые настоящие «хула» и «лихоречье», пример которых особенно ярко виден в обращении ко Всеволоду:
ТЫ бо можешь посухуЖИвыми шерширы стреляти,УДАлыми сынами Глебовы,
где вертикальное прочтение краестиший сверху вниз дает четкое прочтение фразы «ТЫ Ж ИУДА».
В «Слове» вообще почти нет слов, не обладающих тайным смыслом. «Плък» в значении воинского похода накладывается на «плък» в значении «свадебный поезд»; помогший Игорю бежать из плена половец Влур, переведший для него лошадей на другой берег Тора, перекликается с православными святыми Флором и Лавром, являющимися покровителями лошадей; Каяла, обозначающая реальную реку, на которой произошла свадьба-битва, несет в себе в то же время и код «покаяния», и эхо обрядового свадебного «каяния»-»хаяния», и характеристику «окаянности» всего на ней случившегося, и намек на «Каиново» предательство Святослава по отношению к Игорю...
Потаенного смысла в поэме полон даже каждый звук, как это показала в своей книге «Первозванность» неоднократно цитированная нами выше Л. Наровчатская. Губной звук П (Б), например, обозначает «понятие пустоты, т.е. субстанции, готовой дать, отдать, произвести дитя, плод, добычу с разбуханием, изменением местопребывания жизни и смерти», что удивительно накладывается на аллитерированный этим звуком эпизод первой встречи с половцами («Съ зарания въ Пятокъ ПотоПташа Поганыя Плъкы Половецкыя...»), который «раскодируется» в последующем практически по всем обозначенным пунктам: и в «добычу», материализовавшуюся в виде «злата, паволоков и япончинцев», и в «изменение местопребывания жизни и смерти», вызванное увозом пленников в половецкие становища, и даже в «произведенное дитя», с которым Владимир Игоревич через два с лишним года возвратился на Русь...
Но один из самых неожиданных результатов получил поэт Г. Карпунин, который просто попробовал читать «Слово»... вверх тормашками! И оказалось, что это не только возможно, но и что в этом «обратном» тексте много внимания уделяется женке, оставшейся без мужа, к которой льнет дьвол. «У меня, — признавался Г. Карпунин, — есть основания полагать, что речь идет о Ярославне. В прямом тексте образ Ярославны — это, можно сказать, идеал женщины. Любящей, верной супругой предстает она перед нами в Путивле-городе на забороле. Здесь же, в обратном тексте, её окружают бесы, «лешеви рогатие», искушают, пытаются соблазнить, «женке сердце донимают». Иными словами, здесь она лишена ставшего привычным для нас поэтического ореола.» Вот, к примеру, один из фрагментов такого необычного прочтения текста, как он выглядит по методике Г. Карпунина. В прямом тексте этот участок, заканчивающийся словами бояр о пленении Игоря — «...въ путины железны», ну, а в обратном мы как раз отсюда и начнем читать. Итак: «Нылзе жыни ту уповаша! Ту пою, а сама имля басъх ынаго. Пила же, пируя, — ць ли, рка, молоко?.. Сежу уно дьмом, а леши ти пси об ю лая: на которумь тада роги таки?..» — В олитературенном виде это может читаться примерно следующем образом: «Нельзя жене верить! Я тут пою, а она там имеет бесов всяких. Пила ведь, пируя, — или, скажешь, молоко?.. Сижу потом дома, а лешие те псы лают по её поводу: на ком, мол, теперь из нас рога больше?..»
Так что основания для ревности у Игоря, судя по этому обратному тексту, действительно имелись. Вот и в знаменитом плаче Ярославны, адресованном, казалось бы, исключительно мужу, Игорю, чуть ли не каждое слово оказывается связано с Владимиром, как, например, в строке «прострЕ ГОРЯЧЮ сВОю лучю на ЛАДЕ вои», где рядом с отчеством в звательном падеже «ЕГОРЯЧЮ — ИГОРЕВИЧУ» звучит прямо-таки чуть ли не голос современной женщины, зовущей: «ВОЛАДЕ» — «ВОЛОДЯ»!
А разве не свидетельствуют о более чем просто мачехиных чувствах к Владимиру такие, к примеру, из выделенных Г. Карпуниным анаграмм: «ВЪзЛелей госпОДИне МОЮ» (ВЪЛОДИМОЮ), «ВЪзЛелей госпОДИне... на МОРЕ» (ВЪЛОДИМОРЕ) или «ВЪзлелей... ЛАДУ на МОРЕ» (ВЪЛАДУМОРЕ)?..
Собственно, из имени Владимир, как подметил Г. Карпунин, возникает в плаче добрая половина слов: лада, вои, море, горе, мою, моея, горы, корабли... И это естественно, говорит он, так как на уме у Ярославны, как у всякой матери, мысль о сыне, и о чем бы она ни говорила, мысль её, помимо её воли, сама собой, отражается в словах, в подборе слов, которые, сопрягаясь, дают имя сына...
Думается, что психологическую схему появления анаграмм имени Владимира Г. Карпунин обрисовал достаточно верно, и единственное, что он забыл учесть, это им же самим приводимые данные о том, что Ярославна НЕ БЫЛА матерью Владимира, так как на момент похода ей было не более ШЕСТНАДЦАТИ ЛЕТ — примерно столько же, сколько тогда было и Владимиру.
Понятно, что считать приведенные выше свидетельства за стопроцентное подтверждение нашей гипотезы нельзя, но игнорировать проступающие сквозь основной текст, как древние надписи сквозь штукатурку Софии Киевской, ассоциативные признаки правильности нашего пути нельзя тоже. Потому что «слово в «Слове», — как говорил Г. Карпунин, — всегда многозначно. Оно именно СЛОВО в СЛОВЕ».
Вот, скажем, Влур устроил Игорю побег и, скакнув горностаем (тоже, кстати, образ вьюнишных песен, являющийся символом СЕМЕЙНОГО очага и БРАЧНОЙ жизни) через речку, он поскакал в сторону Руси, и это — тут же порождает один весьма важный спор ханов Кончака с Гзаком.
Млъвитъ Гзакъ Кончакови:
«Аже соколъ къ гнезду летитъ,соколича ростреляевесвоими злачеными стрелами.»Рече Кончакъ ко Гзе:«Аже соколъ къ гнезду летитъ,а ве соколца опутаевекрасною девицею...»
Метод обнаружения СЛОВА в СЛОВЕ позволяет увидеть, что весь этот разговор половецких ханов крутится вокруг имени Олега:
