Юлия Винер - Снег в Гефсиманском саду
Отец Джейкоб замолчал. Молчал и раввин.
Ученики исподволь разглядывали гостя и еле слышно пересмеивались.
- Вы мне не верите, - грустно сказал отец Джейкоб.
- Да почему же. - Раввин вздохнул и опустил глаза вниз, на ноги гостя.
Отец Джейкоб невольно проследил за его взглядом и увидел, что с башмаков натекло на ковер. В другой раз это сильно смутило бы его, но сейчас он только поежился и подобрал ноги под стул.
- Почему бы и нет. Верю, что видели. - Раввин снова вздохнул. - Да и погода нынче такая, что всякое... - Он неопределенно пошевелил в воздухе тонкими пальцами и привычно взялся за длинный завитой локон. Затем повернулся и, доставая с полки у себя за спиной одну из толстых книг, проговорил другим, оживленным тоном: - Я полагаю, реб Яаков, вы пришли опровергнуть постулат, который я сформулировал в прошлый раз?
- Я... да, действительно...
- Ну-ну, посмотрим, как вам это удастся!
- Да... нет, но... как же?
- Что - как же? А, вы все об этом... - По лицу раввина скользнула знакомая отцу Джейкобу снисходительная усмешка и тут же исчезла, сменившись выражением грустной укоризны. - Я всегда подозревал, что вы, христиане любых оттенков, не довольно крепки в вере. Всё-то вы ищете чудес, доказательств, подтверждений. Даже вы, причастившийся стольких подлинных истин. Разве мало вам, что весь наш мир - одно великое чудо? Всевышнему ли потакать вашей слабости мелкими тривиальными фокусами?
- Так вы думаете, это просто фокус?
- А вы как думаете?
- Я не знаю, что и думать.
- А что он сказал? Как объяснил?
- Никак... Я не спросил...
- Не спросили? Как же так?
- Я... мне стало страшно... я ушел...
- Страшно! - торжествующе воскликнул раввин. - Страшно? Вы увидели нечто, что показалось вам чудом, - и испугались? Не возликовали при виде снисхождения Господня, пусть чудо и ложное, в чем я убежден и в чем вы не захотели убедиться - не вознесли благодарственную молитву, а трусливо пробежали мимо! Ну и чего после этого стоит ваша вера?
Отцу Джейкобу вдруг невыразимо жалко стало прежней своей жизни, трудной, но спокойной, без сомнений и колебаний. Теперь, он знал, не будет ему покоя, и эта прежняя жизнь представилась ему такой счастливой, такой безмятежной, что отец Джейкоб чуть не заплакал. И разговаривать с раввином больше совершенно не хотелось.
- Вы правы, наверное, - неловко пробормотал он и встал.
- Куда же вы, реб Яаков?
- Да я тут... по делам...
Усмешка исчезла с лица раввина.
- Сидите, реб Яаков, сидите, мой друг. Сейчас вам принесут кофе. Вы удручены? Простите меня, я чрезмерно поспешил с выводами. То, что вы рассказали, заслуживает более подробного разговора. Давайте же рассудим спокойно. Да вот, - рав Хаим снова обернулся к книжной полке, - я вам сейчас на эту тему прочту из...
- Нет-нет, это вы меня простите, - торопливо перебил его отец Джейкоб, отступая к двери. - Мне в самом деле пора. Мне нужно...
Нужно ему теперь было только одно - вернуться поскорее на то же место и... что?
Трудно было ожидать, что там все осталось как было, что юноша по-прежнему стоит, покачиваясь, на парапете моста через Кедрон. Но отец Джейкоб не рассуждал и не загадывал, а шел, торопился изо всех сил, проехал даже часть пути на подвернувшемся автобусе и только твердил про себя как заклинание: "Это снег, снег, это странный отраженный белый свет..."
* * *
К тому времени, как Милочка дочистила картошку, руки у нее так похолодели, что едва держали нож.
Ни уговаривать, ни ругать себя не имело больше никакого смысла. Ангелус отсутствовал почти полтора часа. Радио сказало, что начальственный визит на Храмовую гору протекает как намечено, что на мусульманском кладбище у Львиных ворот наблюдается некоторое скопление враждебных местных элементов, но силы безопасности полностью владеют ситуацией и надеются избежать эксцессов.
Милочка выключила печку, скинула башмаки Ангелуса. Как глупо, что она, не поверив прогнозу погоды, пришла сюда вчера в легких туфлях, но ничего не поделаешь, башмаки слишком велики, - и выбежала на тающий снег.
* * *
Ангелус стоял и смотрел, как щенок ест. Ему и самому хотелось есть, он нагнулся и выбрал кусок хлеба почище и посуше, потом отошел немного, снял с парапета полосу ноздреватого снега, скатал его в плотное яблоко и с наслаждением набил рот хлебом и снегом. Как хорошо! Шампанские пузырьки радости покалывали разгоряченное тело острым холодком. Расслабившиеся мускулы блаженно гудели.
Но где это он? Как он сюда попал? Ангелус повел вокруг неузнающим взглядом.
Вокруг него была то ли сказка, то ли театральная декорация. Справа крепостная стена, в ней ворота... Заснеженное ущелье с радостным шумом воды, а левее - пологий склон горы, покрытый бело-зеленым ковром, там и сям уставленный ярко раскрашенными церковными зданиями... Взгляд его заскользил выше, выше и сам безошибочно отыскал наверху маленький домик, едва видный среди испятнанной снегом зелени.
Мой домик, с радостным изумлением подумал Ангелус. И сразу все стало на свои места. Иерусалим, Гефсимания, а рядом Старый город, ворота Святого Стефана, они же Львиные... А слева Масличная гора, и на горе его домик, а в домике его ждет Милочка.
Милочка! Она ведь его ждет! И это вот как раз хлеб, который он должен был ей принести! Сколько же времени прошло? Часы он забыл надеть, но, кажется, порядочно. Милочка сердится, а если он не принесет хлеба, рассердится еще сильнее.
Ангелус улыбнулся. Милочкин гнев смешил его и трогал, а еще больше его трогало горькое раскаяние, которое неизменно наступало вслед за вспышкой. Иногда он и вовсе не понимал, почему она сердится и на что обижается, от чего у нее внезапно меняется настроение, но это не раздражало его, а умиляло. А иногда и восхищало, ибо сам он на такие острые эмоции был не способен. Огорчали его лишь Милочкины страхи. Сам-то он боялся только одного - что он, прохладный и пресный европеец, закованный в броню условностей и приличий, скоро наскучит этому пылкому, непосредственному, переменчивому и перепутанному существу, словно сошедшему со страниц русского классического романа.
Вот и сейчас Милочка, наверно, уже начала тревожиться. Она тревожится о нем! Радостное возбуждение, не покидавшее его с самого утра и достигшее, казалось, апогея минуту назад, усилилось до такой степени, что Ангелус не выдержал, подпрыгнул и повисел немного в воздухе, не касаясь ногами земли. Но тут же опомнился - вдали по дороге шли люди. На свете есть милый сердцу человек, который тревожится, как бы с ним чего-нибудь не случилось! Не бойся, Милочка, ничего со мной не случится и случиться не может. Теперь у меня есть все и даже больше, чем у других, теперь я все могу, теперь я так счастлив, что ничто меня не тронет и не огорчит.
Вот разве что твоя ругань, ухмыльнулся про себя Ангелус, когда я явлюсь домой без хлеба. А впрочем, вот же близко ворота, а за воротами - лавка.
- Ну а ты небось наелся и не пойдешь теперь? - спросил он щенка.
Щенок тем временем, хватая куски, отбегал на все меньшее расстояние. Последний кусок он взял уже без жадности, подержал в пасти и выронил к ногам Ангелуса. Ангелус нагнулся и почесал между длинными вислыми ушами, щенок задергал кожей и поднял щетину на загривке, но не отошел.
- А то пойдем? Грех замаливать? - Ангелус подтолкнул щенка под тощий зад в сторону ворот.
Щенок низко нагнул голову и уперся всеми четырьмя лапами. Ангелус толкнул сильнее, щенок проехался немного по скользкому тротуару и сел.
- Ну, если так, извини, - сказал Ангелус, - больше никак не могу, - и зашагал к воротам. Может быть, щенок сам побежит за ним. Но когда он обернулся, щенок сидел на прежнем месте и смотрел на него отчаянными глазами.
- Ах ты упрямая скотинка, - пробормотал Ангелус, быстро вернулся и схватил щенка на руки. Тот не сопротивлялся, а снова сунул голову Ангелусу под мышку и затих.
* * *
У ворот русского монастыря знакомый араб-сторож со смехом сказал Милочке, что да, Ангелус был, веселый такой, хлеба ему дали, и он ушел, давно уже.
Милочка побежала дальше. Значит, гуляет где-нибудь, на снег любуется, решила она с замирающим сердцем. Ноги у нее промокли сразу, но она этого не чувствовала. Ох, как я его сейчас изничтожу, твердила она себе. Как я его сейчас... Я там сижу с ума схожу, а он гуляет себе, веселый такой... Ну я ему сейчас... Милочка явственно увидела, как покаянно зажмурятся обожаемые голубые глаза, а твердый рот чуть сожмется, удерживая улыбку, - конечно же, она знала, что он посмеивается над ее гневом, и сердилась еще больше, и любила его еще больше - нет, решила она внезапно, не буду я его ругать, не буду упрекать, а обниму, прижмусь, уведу его в наш тихий, теплый, неприступный домик, только бы найти его, найти его поскорее.
Милочка добежала до моста через Кедрон, и тут ей пришло в голову: может, он встретил знакомых, живущих вот здесь, при греческой церкви, и они затащили его к себе? Она готова была уже сбежать по ступенькам, ведущим в нижние этажи, в жилые квартиры, когда заметила на другой стороне немолодого мужчину в темном старомодном плаще, с большой полуседой бородой, задумчиво стоявшего у парапета. Милочка бросилась к нему:
