Наум Фогель - Капитан флагмана
"Пришел немного позже нас, - бурчал, глядя на "англичанина", Костанакис, - а уйдет раньше всех. Все раньше нас уйдут. Даже вон та самоходная галоша", - ткнул он трубкой в направлении огромной японской нефтеналивной баржи.
Я сочувственно кивнул головой: "Ничем я тебе, дорогой мой Луи, не помогу: такой тут порядок. Сначала пассажирские пойдут, потом грузовые, а наш "Пелопоннес" со своим грузом - после всех и на соответствующей дистанции".
Так и вышло. Снялись только на другой день. Я стоял у борта, любовался каналом. Незабываемое зрелище. Там, где берега понижаются до одного уровня с водой, - лужа и лужа, а где повышаются - поразительная иллюзия: справа и слева, сколько окинешь взглядом, желтая пустыня. И вот, понимаете, по этой пустыне ползут корабли. Именно ползут. На брюхе. Будто посуху, медленно, медленно. Потом я поднялся на капитанский мостик: один из трех локаторов стал немного капризничать и я решил повозиться с ним. Костанакис был тут же. Он казался спокойным, но я видел, что он все же нервничает. Понимал: медленное движение уже начинает бесить моего капитана.
"Проклятая кишка, - не выдержал и выругался он. - При желании давно могли бы параллельный канал проложить. Загнал в землю взрывчатку, нажал кнопку - и готово. Подровнял края, очистил дно - и пускай воду. - Он позвонил и попросил дать кофе. Положил трубку, обернулся ко мне: - Меня от такой скорости всегда в сон клонит".
Наконец добрались до большой воды. "Англичанин" ушел далеко. Едва заметен у горизонта. Наш Луи приободрился. "Сейчас мы им покажем", - бросил он радостно и распорядился дать полный ход. Запела наша турбина. "Пелопоннес" обошел сначала несколько "старичков", которым давно уже на слом пора, а они все бороздят и бороздят океаны. Потом яхты остались позади. За короткое время весь караван обогнали. Стали "англичанина" догонять. Нет, "Брэдфорд" был хорош, добротно сделан. И дизель, по всему видно, у него мощный. И груза поменьше, чем у нас. А только с нашим судном и ему не тягаться. Догнали мы его. Стали обходить. Пассажиры там высыпали на палубу, скопились на левом борту, таращатся на диковинный сухогруз. Костанакис внешне оставался спокоен, но я видел, что эту помесь знатного грека и прелестной француженки просто распирает от гордости.
..."Англичанин" был уже далеко позади, когда в рубке раздался телефонный звонок. Звонил Маркони. Так прозвали здесь итальянца-радиста. Он сказал, что "Брэдфорд" приветствует капитана "Пелопоннеса" и просит сказать, где строился его корабль.
- Советский Союз, - бросил в трубку Костанакис.
Через минуту - снова звонок: "Брэдфорд" просит указать верфь.
Костанакис назвал наш город. Через короткое время - снова радиограмма: не будет ли так любезен капитан "Пелопоннеса" указать координаты этой верфи.
"Не могут найти, - усмехнулся Костанакис и обернулся ко мне: - Ничего удивительного: отыскать незнакомый город даже в английской метрополии нелегко, а на ваших просторах..." Он тут же продиктовал своему Маркони координаты, а заодно попросил передать, что на капитанском мостике находится представитель фирмы.
Капитан "Брэдфорда" поинтересовался, кто президент фирмы, которая строила корабль. Луи смотрит на меня, а я растерялся. Кто же у нас, думаю, президент фирмы? Министр? Или, может быть, начальник главка? Нет, не они. Тарас Игнатьевич, вот кто.
Отстукали англичанину фамилию "президента". Пока перестукивались, "Брэдфорд" оказался далеко позади. Маячит уже на противоположном горизонте. В заключение англичанин попросил представителя фирмы, то есть меня, передать привет своему президенту и сказать, что он, Дэвид Джеггерс, будет счастлив при первом же случае лично выразить свое восхищение мистеру Бунчужному, верфи которого спускают на воду такие замечательные суда.
На этом и закончился рассказ Лордкипанидзе. А настырный англичанин таки пожаловал. И в том же году. Осенью. С небольшой группой ведущих инженеров своей фирмы. Они ходили по заводу, расспрашивали, что-то записывали в свои блокноты. Джеггерс интересовался всем: цехами, информационно-вычислительным центром, научными лабораториями. Даже в городке корабелов, который только закладывался тогда на Крамольном острове рядом с заводом, побывал. На прощальном ужине он сказал, что увидел много интересного, и откровенно пожалел, что нельзя было хоть кое-что сфотографировать. Тарас Игнатьевич заметил, что гости могли фотографировать что угодно: завод - коммерческого судостроения, не военный. Джеггерс удивился. Неужели мистер Бунчужный не боится, что иностранцы позаимствуют у него ряд новинок и таким образом потеснят на мировом рынке?
- Новинки по нашим временам быстро стареют, - сказал Тарас Игнатьевич. - Пока вы освоите наши, мы их заменим. Что же касается конкуренции... У нас в портфеле заказов иностранных фирм - на шесть лет вперед. Могло бы и больше быть. Здесь, как говорится, спрос намного превышает предложение.
Он поехал провожать гостей в аэропорт.
- Я обязательно опять приеду к вам, - сказал на прощание Джеггерс.
Тарас Игнатьевич приподнял шляпу:
- Милости просим.
"Теперь он конечно же приехал с фотоаппаратом", - подумал Тарас Игнатьевич, вспомнив тот эпизод на прощальном ужине.
9
Джеггерс предупредил, что в его распоряжении всего семь часов. Его сейчас больше всего интересует обработка корабельной стали, сборка секций и стапелей. Если останется время, он будет рад посмотреть все, что сочтет возможным показать мистер Бунчужный.
Тарас Игнатьевич облегченно вздохнул: его предупреждали, что гость приедет на два-три дня, а тут - всего семь часов. Джеггерс - человек деловой. Если он сказал, что семь, то не задержится ни на минуту.
- Скажи ему, - обратился Бунчужный к переводчику, - что мы будем рады показать все, что он пожелает.
Начали с цеха первичной обработки металла. При первом посещении Джеггерса в этом цехе шла реконструкция, устанавливалась автоматическая линия. Цех производил тогда удручающее впечатление, но Джеггерс относился к той категории инженеров, которые за горами строительного мусора могут ясно представить картину будущего цеха. Сейчас эта линия была закончена и налажена. Такую показать не стыдно.
На заводе при бюро технической информации был штат переводчиков. Но, когда приезжали иностранные гости, Тарас Игнатьевич возлагал обязанности переводчика на Лордкипанидзе. С ним было легко. Он прекрасно владел английским, великолепно знал завод и, что самое главное, обладал врожденной смекалкой, чувством юмора и большим тактом. Что же касается автоматической линии, ради которой, надо полагать, и прилетел сюда Джеггерс, то все оборудование здесь устанавливалось под непосредственным наблюдением Лордкипанидзе.
Лицо Джеггерса было бесстрастно. Лишь изредка на нем появлялось вежливое внимание. Время от времени, не останавливаясь и продолжая слушать, он вынимал свою небольшую с коротким мундштуком трубку, набивал тонко нарезанным табаком и принимался неторопливо пускать синеватые струйки ароматного дыма. Вначале эта трубка произвела на Бунчужного впечатление чего-то нарочитого. Казалось, мистер Джеггерс старался подчеркнуть свое непосредственное отношение к морю, подчеркнуть, что он не только известный инженер-кораблестроитель, но и видавший виды, насквозь просоленный капитан старый морской волк. Но понадобилось совсем немного времени, чтобы убедиться в скромности, простоте и поразительной деловитости этого сравнительно молодого еще человека. Он умел смотреть, слушать, схватывать самое главное, правильно оценивать новинки. Был немногословен. Лишь изредка бросал короткие фразы. В прошлый раз, например, он обратил внимание на то, что металлические листы, предназначенные для корабельного корпуса, лежат под открытым небом. Заметил, что американцы избегают держать металл под открытым небом... Он был достаточно деликатен, чтобы не ставить в пример свою фирму. Бунчужный хотел сказать, что, когда немцы сносили у нас бомбежками сотни и тысячи городов, американцы могли спокойно строить самые современные, великолепно оборудованные гигантские склады. Однако ничего не сказал, только заметил, что завод молодой и, в отличие от американцев, мы вынуждены начинать не со складов, а с цехов. Кроме того, металл у нас не задерживается - сразу в дело идет.
Именно поэтому Бунчужный решил на этот раз начать осмотр со складов. В это время там разгружался железнодорожный состав. Джеггерс посмотрел на платформы и заметил, что корабельная сталь перевозится у него в закрытых вагонах.
- Зануда он, - сказал Бунчужный, полуобернувшись к Лордкипанидзе, и добавил: - Этого не переводи. Скажи, что я поражен его памятью, и еще добавь, что осенью, когда сыро, металл у нас доставляется в закрытых вагонах.
Джеггерс вежливо улыбнулся. Они перешли к вальцам. Тут огромные листы протискивались меж катков и выходили уже гладкие. Сразу попадали на рольганг. Собственно говоря, отсюда и начиналась автоматическая линия. Стоя на ребре, металлический лист проползал сквозь узкую щель в цех и, чуть вздрагивая на роликах, двигался к дробометной камере. Грохот у этой камеры стоял невероятный. В ней ураган огромной силы обрушивал град чугунных шариков на стальной лист, сбивая с него окалину и приставшую грязь. Лист выходил из камеры уже чистенький. По-прежнему стоя на ребре, он продолжал двигаться уже в камеру окраски. Линия тянулась и тянулась. В конце отсека она изгибалась, поворачивала почти под прямым углом. Листы из вертикального положения переходили в горизонтальное и двигались дальше уже плашмя по длинным блестящим валикам, направляясь в другой отсек, запасник. Здесь, стоя на ребре, ждали своей очереди. Потом, когда линия, ведущая к автоматам, освобождалась, они сами, не торопясь и не толкаясь, начинали двигаться, ложились на валики и направлялись дальше. Джеггерс дымил трубкой и внимательно смотрел...
