Е Ефимов - Два года из жизни Андрея Ромашова
- Ну, товарищ помуполномоченного, опять не тем методом работаете? Никита усмехнулся. - Сколько раз я тебе говорил, что чекист никогда не должен на допросах повышать голоса даже с врагом. Спокойствие и уверенность - знаешь, как этого контра боится? А тут ты даже не с врагом дело имеешь, с рабочим человеком...
- Как же - с рабочим, - буркнул Андрей. - Она саботажница настоящая. Так и не говорит, кто к ней того типа привел.
- Нет, она наш, пролетарский человек. Только темный, забитый жизнью и религией. Это понимать нужно, чекисту особенно. Надо отличать настоящего врага от человека, который заблудился по неразумению, но нутром наш. Понял? А то так мы можем знаешь каких дров наломать! Нам Советская власть доверила большие права, и мы должны ими пользоваться осторожно, с умом.
- Уж когда дрова рубят, щепки обязательно бывают...
- Как это щепки, какие щепки! - не на шутку рассердился Никита. - Да ты соображаешь, что говоришь? Ишь какой - щепки!.. С людьми ведь дело имеем, с живыми. И к каждому нужно подходить очень осторожно. Добрым тоже нельзя быть, но это когда мы до конца уверены, что перед нами настоящая контра. Я считаю, чекисты и есть те люди, которым рабочий класс доверил отделять правых от виноватых. И не только беспощадно бороться с врагом мы должны, но и видеть, кто просто ошибся, воспитывать их. А ошибиться сейчас ох как легко - вишь катавасия какая кругом! Тут многие, кто послабее, голову теряют, только смотри... На кого ты кричал-то? На старушку, вдову портного. Может, ты ее так своим криком запугал, что она со страху все и позабыла, ведь ей небось уж за семьдесят. А может, и другой кто ее раньше припугнул... Не знаешь? Вот-вот... Что-то не усвоил ты того урока как следует. Помнишь еще хоть?..
Андрей опустил голову. Никита напомнил ему об одном из его первых шагов в ЧК.
Буквально через неделю после того, как он стал помощником уполномоченного, его и Золотухина срочно вызвал Лесов.
- На станции Брендино из трех вагонов исчезло зерно, предназначенное для отправки пролетариям Петрограда, - сказал председатель губчека. - О значении хлеба для революции говорить не буду - и так все понимаете. Возьмете у железнодорожников дрезину и срочно туда...
За двое суток они с несколькими красноармейцами облазили станцию и ее окрестности, опросили всех, начиная с начальника станции и кончая стрелочниками и обходчиками. Пустые вагоны стояли в тупике, сиротливо зияя раскрытыми дверями, - часовой, стоявший около них, был убит. Железнодорожники в один голос утверждали, что ничего не видели и не слышали, даже, мол, не знали, хлеб ли в этих вагонах или что другое.
- Ну уж, что хлеб там, наверняка знали, - твердо заявил Никита после допроса. - Крутят граждане что-то.
- А я думаю, надо вызвать начальника станции и его помощника и припугнуть: дать два часа на раздумье, а если не скажут, расстрел, сказал Андрей.
- Крут ты, братишка, больно. Знаешь, как это называется? Самоуправство! Ведь если они ничего не знают, а ты их кокнешь, то, во-первых, невинные люди пострадают, а во-вторых, ты все равно дело не сдвинешь.
- Ну а если скажут с испугу? К тому ж я ведь только пригрозить хотел расстрелом.
- Пригрозить расстрелом - тоже не метод. И почему именно начальнику и его помощнику? А остальные как же - дежурные, сцепщики, стрелочники?.. А может, и вправду железнодорожники здесь вовсе ни при чем? Нет, конечно, кто-то из станционных обязательно замешан - иначе откуда же те неизвестные нам грабители узнали, что в вагонах зерно? Правда... - Никита задумался на мгновение. - Слушай, а почему ты именно начальника и его помощника предлагаешь?
- У этого начальника уж больно вид буржуйский: толстый, в шинели с пуговицами - вон какой! Такой обязательно Советской власти навредить постарается, уж будьте уверены.
- Уверенным-то быть особо нечего. Он же начальник, на виду. Так что, даже если и захочет, остережется вредить, знает: его первого и потянут. Да, а по внешнему виду ты людей не суди. Иной на вид буржуй буржуем, а наш. Вон я Луначарского, народного комиссара, недавно портрет видел в книжке. Так он, знаешь, даже в галстуке и в жилетке. Во как! А ты говоришь!.. А помощник, помощник-то чего тебе не понравился? Вид у него вполне рабочий, и тощий он...
- Он, знаешь, как-то глазами сильно косил, когда мы их допрашивали.
- Вот те на, тоже признак нашел! Так всех перестрелять можно. Но... В общем-то, доверимся твоему пролетарскому чутью - поспрашиваем их еще. Только безо всяких там "расстреляем", понял? Зови!..
И опять двухчасовая беседа с начальником станции и его помощником ничего не дала. Когда они ушли, Золотухин сказал:
- Так я и думал: не тот метод. Но и мне что-то в них не нравится. Что - не пойму... Ладно, ты оставайся здесь, продолжай поиски, поспрашивай еще женщин, детишек, а я катану на денек в Симбирск, посмотрю, может, там в управлении этих двух знают, документы их есть. Ясно?
Никита уехал, а Андрей прилег на лавку в вокзале и незаметно крепко уснул. Проснулся он вечером. В зале тускло горела керосиновая лампа. На соседней лавке, привалившись друг к другу, сидя похрапывали, обхватив винтовки, два красноармейца из батальона ЧК. Третий поодаль пил кипяток из котелка. Все тут как будто спокойно, тихо. А где же хлеб, кто убил часового? Нет, надо действовать, и решительно! Андрей встал, разбудил красноармейцев:
- Зовите сюда начальника станции и помощника, побыстрее...
В кабинете начальника станции Андрей важно прошелся перед бледными, встревоженными тем, что их подняли ночью с постели, железнодорожниками.
- Вот что, граждане, - торжественно начал он. - Нам уже известно, кто убил часового и утащил хлеб из вагонов, знаем мы и кто из вас тем бандитам помогал. Сейчас мы хотим просто вас последний раз спросить об этом. Кто честно признается, тому помилование - трибунал учтет, а не признается расстрел. Даю вам пятнадцать минут на размышление. - Он быстро вышел из комнаты.
Признаются или нет? Ох и влетит от Золотухина за эту штуку! А если выйдет! Что ж, победителей не судят... Он нервно прохаживался по коридору, жадно потягивал едкую махорочную цигарку. Пятнадцать минут! Где бы посмотреть на часы? Откуда они здесь! Он как-то слышал: когда ждешь, каждая минута кажется часом. Вот и сейчас... Нет, хватит, надо идти!
- Ну! - раскрыл он дверь. - Надумали, граждане?
- Разрешите, товарищ чекист, - подался вперед высокий худой помощник в засаленной потрепанной железнодорожной шинельке. - Я слыхал... Ну, знаю... В общем... я это сказал им насчет хлеба...
- Кому им?
- Да этим - ну, бандитам. Приходили тут двое ко мне домой ночью несколько раз, убить грозились. А у меня жена, детей трое. Они и их обещали порешить в случае чего. Вот я и... Струсил, в общем, и сказал, в какие вагоны хлеб погрузили и какая там охрана.
- А хлеб-то, хлеб куда они дели, увезли?
- Не-ет, они его спрятали там, в овражке.
- Пошли!
Хлеб оказался спрятанным в старой землянке, вырытой в откосе глубокой выемки невдалеке от тупика, где стояли вагоны. Подъехать на телеге туда было невозможно, и Андрей оставил там до утра усиленную охрану. А через несколько часов приехавший на дрезине Никита Золотухин с удивлением смотрел, как предводительствуемые возбужденным, раскрасневшимся Андреем рабочие и красноармейцы в сером сумраке осеннего утра карабкались по крутому откосу с тугими мешками на плечах и сваливали их в вагоны.
- Как нашел? - коротко спросил Никита подбежавшего Андрея и, выслушав его сбивчивый рассказ, заключил: - Ну что ж, за инициативу хвалю. - Он сунул руку за пазуху: - Вот тебе за это часы, мои фамильные. Будешь теперь точно время знать.
Перед самым носом Андрея на короткой толстой цепочке болтались большие карманные серебряные часы с крышкой - заветная мечта каждого подростка в городе. Часы! Но ведь они Никитины, семейные. Нет, нет!
- Бери и не смей отказываться, - продолжал Золотухин. - Это тебе награда за первую твою удачную операцию. Ясно? Ну а за самоуправство тебя наказать следует. Ведь говорил я тебе перед отъездом: расстрелом грозить нельзя! Говорил. А ты что?.. Как приедем, доложу рапортом Лесову свое мнение и попрошу дать тебе несколько суток губы. Это для того, чтобы ты лучше запомнил главные правила работы чекиста. Ясно?
...Так и отсидел тогда Андрей на гарнизонной гауптвахте пять суток. Об этом-то напомнил ему сегодня Никита. Да, Золотухин, конечно, прав. Как всегда! Сорвался с этой старухой. Нет, видно, не подходит он для следственной работы - не хватает у него выдержки, нервы не те.
- Ладно, не унывай, - похлопал его по плечу Золотухин. - Бывает, и я тоже не выдерживаю. Так ведь кто об этом скажет, если не мы сами. Эх, Андрюха, учиться нам еще и учиться, чтобы стать настоящими чекистами. Лесов как-то на партсобрании про Дзержинского говорил нам. Какой человек! Выдержка железная, смелость. А знаний сколько!.. Вот кончится война, пойду учиться в университет - юристом стать хочу. А ты?
