Михаил Кузмин - Стихи

Из книги «Нездешние вечера» (1921)

Тени косыми угламиПобежали на острова,Пахнет плохими духамиСкошенная трава.

Жар был с утра неистов,День, отдуваясь, лег.Компания лицеистов,Две дамы и котелок.

Мелкая оспа пота —В шею нельзя целовать.Кому же кого охотаВ жаркую звать кровать?

Тенор, толст и печален,Вздыхает: «Я ждать устал!»Над крышей дырявых купаленПростенький месяц встал.

Всю тину вод приподнял сад,Как логовище бегемота,И летаргический каскадЧуть каплет в глохлые болота.Расставя лапы в небо, ельКартонно ветра ждет, но даром!Закатно-розовый кисельПолзет по торфяным угарам.Лягушке лень профлейтить «квак»,Лишь грузно шлепается в лужу,И не представить мне никакВот тут рождественскую стужу.Не наше небо… нет. ИдуСквозь сетку липких паутинок…Всю эту мертвую страдуИ солнце, как жерло в аду,Индус в буддическом бредуПридумал, а не русский инок!

Тягостен вечер в июле,Млеет морская медь…Красное дно кастрюли,Полно тебе блестеть!Спряталась паучиха.Облако складки мнет.Песок золотится тихо,Словно застывший мед.Винно-лиловые гроздиСпустит с небес лоза.В выси мохнатые гвоздиНам просверлят глаза.Густо алеют губы,Целуют, что овода.Хриплы пастушьи трубы,Блеют вразброд стада.Скатилась звезда лилово…В траве стрекозиный гром.Все для любви готово,Грузно качнулся паром.

Наверно, нежный Ходовецкий[31]Гравировал мои мечты:И этот сад полунемецкий,И сельский дом, немного детский,И барбарисные кусты.

Пролился дождь; воздушны мысли.Из окон рокот ровных гамм.Душа стремится (вдаль ли? ввысь ли?),А капли на листах повисли,И по карнизу птичий гам.

Гроза стихает за холмами,Ей отвечает в роще рог,И дядя с круглыми очкамиУж наклоняет над цветамиВ цветах невиданных шлафрок.

И радуга, и мост, и всадник, —Все видится мне без конца:Как блещет мокрый палисадник,Как ловит на лугу лошадникОтбившегося жеребца.

Кто приезжает? кто отбудет?Но мальчик вышел на крыльцо.Об ужине он позабудет,А теплый ветер долго будетЛаскать открытое лицо.

Сквозь чайный пар я вижу гору Фузий,На желтом небе золотой вулкан.Как блюдечко природу странно узит!Но новый трепет мелкой рябью дан.Как облаков продольных паутинкиПронзает солнце с муравьиный глаз,А птицы-рыбы, черные чаинки,Чертят лазури зыблемый топаз!

Весенний мир вместится в малом мире:Запахнут миндали, затрубит рог,И весь залив, хоть будь он вдвое шире,фарфоровый обнимет ободок.Но ветка неожиданной мимозы,Рассекши небеса, легла на них, —Так на страницах философской прозыПорою заблестит влюбленный стих.

Смолистый запах загородью тесен,В заливе сгинул зеленистый рог,И так задумчиво тяжеловесенВ морские норы нереид нырок!Назойливо сладелая фиалкаСвой запах тычет, как слепец костыль,И волны полые лениво-валкоПереливают в пустоту бутыль.Чернильных рощ в лакричном небе ровноРяды унылые во сне задумались.Сова в дупле протяжно воет, словноВзгрустнулось грекам о чухонском Юмале.[32]

Загоризонтное светилоИ звуков звучное отсутствиеЗеркальной зеленью пронзилоОстекленелое предчувствие.И дремлет медленная воля —Секунды навсегда отстукала, —Небесно-палевое поле —Подземного приемник купола.Глядит, невидящее око,В стоячем и прозрачном мреяньи.И только за небом, высоко,Дрожит эфирной жизни веянье.

Смотрю на зимние горы я:Как простые столы, они просты.Разостлались ало-золотоперыеПо небу заревые хвосты.Взлетыш стада фазаньего,Хорасанских, шахских охот!Бог дает – примем же дань Его,Как принимаем и день забот.Не плачь о тленном величии,Ширь глаза на шелковый блеск.Все трещотки и трубы птичьиПерецокает соловьиный треск!

Я встречу с легким удивленьемНежданной старости зарю.Ужель чужим огнем горю?Волнуюсь я чужим волненьем?Стою на тихом берегу,Далек от радостного бою,Следя лишь за одним тобою,Твой мир и славу берегу.Теперь и пенного РоссиниПо-новому впиваю вновьИ вижу только чрез любовь,Что небеса так детски сини.Бывало, плача и шутя,Я знал любовь слепой резвушкой,Теперь же в чепчике, старушкой,Она лишь пестует дитя.

Весны я никак не встретил,А ждал, что она придет.Я даже не заметил,Как вскрылся лед.Комендантский катер с флагомРазрежет свежую гладь,Пойдут разнеженным шагомВ сады желать.Стало сразу светло и пусто,Как в поминальный день.Наползает сонно и густоТревожная лень.Мне с каждым утром противнейЗаученный, мертвый стих…Дождусь ли весенних ливнейИз глаз твоих!?

Мы плакали, когда луна рождалась,Слезами серебристый лик омыли, —И сердце горестно и смутно сжалось.

И в самом деле, милый друг, не мы лиЧитали в старом соннике приметыИ с детства суеверий не забыли?

Мы наблюдаем вещие предметы,А серебро пророчит всем печали,Всем говорит, что песни счастья спеты.

Не лучше ли, поплакавши вначале,Принять, как добрый знак, что милой ссоройМы месяц молодой с тобой встречали?

То с неба послан светлый дождь, которыйНаперекор пророческой шептуньеТвердит, что месяц будет легкий, спорый,Когда луна омылась в новолунье.

Успокоительной прохладойУж веют быстрые года.Теперь, душа, чего нам надо?Зачем же бьешься, как всегда?

Куда летят твои желанья?Что знаешь, что забыла ты?Зовут тебя воспоминаньяИль новые влекут мечты?

На зелень пажитей небесныхСмотрю сквозь льдистое стекло.Нечаянностей нет прелестных,К которым некогда влекло.

О солнце, ты ведь не устало…Подольше свет на землю лей.Как пламя прежде клокотало!Теперь ровнее и теплей.

Тепло волнами подымаясь,Так радостно крылит мне грудьЧто, благодарно удивляясь,Боюсь на грудь свою взглянуть.

Все кажется, что вот наружуВоочию зардеет ток,Как рдеет в утреннюю стужуЗимою русскою восток.

Еще волна, еще румянец…Раскройся, грудь! Сияй, сияй!О, теплых роз святой багрянец,Спокойный и тревожный рай!

В крещенски-голубую прорубьМелькнул души молочный голубь.

Взволненный, долгий сердца вздох,Его поймать успел ли Бог?

Испуганною трясогузкойПрорыв перелетаю узкий.

Своей шарахнусь черноты…Верчу глазами: где же ты?

Зовет бывалое влеченье,Труда тяжеле облегченье.

В летучем, без теней, огнеПустынно и привольно мне!

Разбукетилось небо к вечеру,Замерзло окно…Не надо весеннего ветра,Мне и так хорошо.

Может быть, все разрушилось,Не будет никогда ничего…Треск фитиля слушай,Еще не темно…

Не навеки душа замуравлена —Разве зима – смерть?Алым ударит в ставниСтрастной четверг!

Это все про настоящее, дружок,Про теперешнее время говорю.С неба свесился охотничий рожок,У окна я, что на угольях, горю, —Посмотреть бы на китайскую зарю,Выйти вместе на росистый на лужок,Чтобы ветер свежий щеки нам обжег!

Медью блещет океанский пароход.Край далекий, новых путников встречай!Муравейником черно кишит народ,В фонарях пестрит диковинный Шанхай.Янтареет в завитках душистых чай…Розу неба чертит ласточек полет,Хрусталем дрожит дорожный table d'hôte.[33]

Тучкой перистою плавятся мечты,Неподвижные, воздушны и легки,В тонком золоте дрожащей высоты,Словно заводи болотистой реки. —Теплота святой, невидимой рукиИз приснившейся ведет нас пустотыК странным пристаням, где живы я да ты.

Я не брошу метафоре:«Ты – выдумка дикаря-патагонца», —Когда на памяти, в придворном шлафореПо Веймару разгуливало солнце.Лучи свои спрятало в лысинуИ негромко назвалось Geheimrath'ом,[34]Но ведь из сердца не выкинуть,Что он был лучезарным и великим братом.Кому же и быть тайным советником,Как не старому Вольфгангу Гете?Спрятавшись за орешником,На него почтительно указывают дети.Конечно, слабость: старческий розариум,Под семидесятилетним плащом Лизетта,Но все настоящее в немецкой жизни – лишь комментариум,Может быть, к одной только строке поэта.

С одной мечтой в упрямом взоре,На Божьем свете не жилец,Ты сам – и Демон, и Печорин,И беглый, горестный чернец.

Ты с малых лет стоял у двери,Твердя: «Нет, нет, я ухожу», —Стремясь и к первобытной вере,И к романтичному ножу.

К земле и людям равнодушен,Привязан к выбранной судьбе,Одной тоске своей послушен,Ты миру чужд, и мир – тебе.

Ты страсть мечтал необычайной,Но, ах, как прост о ней рассказ!Пленился ты Кавказа тайной, —Могилой стал тебе Кавказ.

И Божьи радости мелькнули,Как сон, как снежная мятель…Ты выбираешь – что? две пулиДа пошловатую дуэль.

Поклонник демонского жара,Ты детский вызов слал Творцу.Россия, милая Тамара,Не верь печальному певцу.

В лазури бледной он узнает,Что был лишь начат долгий путь.Ведь часто и дитя кусаетКормящую его же грудь.

Он жив! у всех душа нетленна,Но он особенно живет!Благоговейно и блаженноВкушаем вечной жизни мед.Пленительны и полнозвучны,Текут родимые слова…Как наши выдумки докучны,И новизна как не нова!Но в совершенства хладный каменьЕго черты нельзя замкнуть:Бежит, горя, летучий пламень,Взволнованно вздымая грудь.Он – жрец, и он веселый малый,Пророк и страстный человек,Но в смене чувства небывалойК одной черте направлен бег.Москва и лик Петра победный,Деревня, Моцарт и Жуан,И мрачный Герман, Всадник МедныйИ наше солнце, наш туман!Романтик, классик, старый, новый?Он – Пушкин, и бессмертен он!К чему же школьные оковыТому, кто сам себе закон?Из стран, откуда нет возврата,Через года он бросил мост,И если в нем признаем брата,Он не обидится: он – простИ он живой. Живая шуткаЖивит арапские уста,И смех, и звон, и прибауткаВлекут в бывалые места.Так полон голос милой жизни,Такою прелестью живим,Что слышим мы в печальной тризнеДыханье светлых именин.

А. М. Кожебаткину [35]