Алексей Писемский - Тюфяк
На другой день Феоктиста Саввишна сходила к заутрене, к обедне и молилась, чтобы хорошо начать и благополучно кончить, и вечером же решилась отправиться к Кураевым. Ехав дорогой, она имела два опасения: первое, чтоб не было посторонних, а второе, чтобы Владимир Андреич не очень уж был важен и сердит, потому что она его безмерно уважала и отчасти побаивалась; даже, может быть, не решилась бы заговорить с ним, если бы он сам прежде не дал тону. Первое ее опасение было напрасно: Кураевы только своей семьей сидели в угольной комнате; второе же, то есть в отношении Владимира Андреича, отчасти оправдалось: он был, видно, чем-то очень серьезным расстроен, а вследствие того и вся семья была не в духе; но Феоктиста Саввишна не оробела перед этим не совсем благоприятным для нее обстоятельством и решилась во что бы то ни стало начать свое дело.
- Что это нынче за времена, - начала она, просидев с полчаса и переговоря о различных предметах, - что это нынче за годы? Прошла целая зима... танцевали... ездили на балы... тоже веселились, а свадьбы ни одной.
На это замечание никто не ответил; Владимир Андреич поднял, впрочем, нахмуренные глаза и поглядел на нее.
- А ведь женихи-то есть, и очень бы желали, - продолжала она.
- Да где вы нашли женихов? - проговорил Владимир Андреич. - И танцевали, наша братья, женатые да мальчишки.
- Мало ли есть, которые и не выезжают. Право, нынче молодой человек, который посолиднее, то и не поедет в общество-то. Не те времена: жизнь как-то не веселит. Вот, например, Василья Петровича Бешметева сын: прекраснейший человек, а никуда не ездит, все сидит дома.
- Это тюфяк-то? - перебила блондинка. - Мы еще у вас его видели: смирный такой.
- И который еще рук не моет? - прибавила насмешливо брюнетка.
- То-то и есть! Я не знавши это говорила, ан вышло не то, - возразила увертливая Феоктиста Саввишна. - После, как узнала, так вышел человек-то умный; не шаркун, правда; что ж такое? Занимается своим семейством, хозяйством, читает книги, пятьдесят душ чистого имения, а в доме-то чего нет? Одного серебра два пуда, да еще после тетки достанется душ восемьдесят. Кроме того, у Перепетуи Петровны и деньги есть; я это наверно знаю. Чем не жених? По моему мнению, так всякую девушку может осчастливить.
Родитель и родительница весь этот рассказ выслушали очень внимательно.
- Да это его сестра за Масуровым? - спросила мать.
- Его самого.
- Семейство-то очень уж дурное: тетка Перепетуя Петровна... сестра Масурова - бог знает что такое! - говорила Кураева, глядя на мужа и как бы спрашивая его: "Следует ли это говорить?"
- Что ж такое сестра? - возразила Феоктиста Саввишна. - Она совершенно отделена. Если и действительно про нее есть там, как говорят, какие-то слухи, она не указчица брату.
- Это пустяки: что такое сестра? - проговорил Кураев. - Служит он где-нибудь?
- Нет, нигде не служит.
- Отчего же? Ленив, что ли?
- Ай нет; как это возможно! Холостой человек, одинокий: думает, не для чего: состояние обеспеченное, у него уж три чина: он какой-то коллежский регистратор, что ли.
- Коллежский секретарь?
- Так точно, коллежский секретарь.
Феоктиста Саввишна, сметливая в деле сватанья, очень хорошо поняла, что родители были почти на ее стороне; впрочем, она даже несколько удивилась, что так скоро успела. "Видно, больно уж делишки-то плохи", - подумала она и прямо решилась приступить к делу.
- Я, признаться сказать, - начала она не совсем твердым голосом, нарочно сегодня к вам и приехала. В своем семействе можно говорить откровенно - он очень меня просил узнать, какое было бы ваше мнение насчет Юлии Владимировны?
- Насчет меня? - спросила брюнетка и побледнела.
- То есть в каком же отношении насчет? - сказал Владимир Андреич, переглянувшись с женою.
- Ну, то есть известно, в каком. Он видел Юлию Владимировну: она ему очень понравилась, так он очень бы желал быть осчастливлен. Конечно, его мало знают, но он говорит: "Я, говорит, со временем постараюсь, говорит, заслужить".
Владимир Андреич думал. Впрочем, по выражению его глаз заметно было, что слова Феоктисты Саввишны были ему не неприятны.
- Что ж, он делает формальное предложение, что ли? - спросил он.
- Да!.. Конечно... все равно и через меня... делает формальное предложение.
- Формальное предложение, - проговорил как бы сам с собою Владимир Андреич и поглядел на дочь.
Юлия сидела почти не жива; на глазах ее навернулись слезы. Блондинка с испуганным и жалким лицом смотрела на сестру; у нее тоже показались слезы. Марья Ивановна глядела то на дочь, то на мужа. Несколько минут продолжалось молчание.
- Как ты думаешь, Марья Ивановна? - начал Владимир Андреич, обращаясь к жене. Та глядела ему в глаза и ничего не отвечала.
- Ну, а ты что, Юлия? - отнесся он к дочери.
Юлия Владимировна едва собралась с духом отвечать.
- Я не хочу еще замуж, папенька.
- Это пустое ты говоришь: всякая девушка замуж хочет.
- Он мне не нравится, папенька.
- И это пустое...
Решив таким образом, Владимир Андреич встал и начал ходить по комнате; все другие сидели молча и потупившись. У Феоктисты Саввишны очень билось сердце, и она беспокойным взором следила за Кураевым.
- Пойдем туда, Маша, - проговорил, наконец, Владимир Андреич, показав жене глазами на кабинет. Марья Ивановна встала и пошла за мужем. Барышни тоже недолго сидели в угольной. Брюнетка взглянула исподлобья на Феоктисту Саввишну и, взяв сестру за руку, ушла с нею в другую комнату.
Феоктиста Саввишна, чтобы не мешать семейному совещанию, тоже вышла в залу и, прислонившись к печке, с удовольствием начала припоминать ту ловкость, которую обнаружила в этом деле. "Задала же я им задачу, - думала она: - господи, хоть бы мне эту свадьбу устроить: четвертый год без всякого дела. Старики-то, кажется, на моей стороне; невеста, пожалуй, заупрямится; ну да Владимир Андреич не очень чувствительный родитель: у него и не хочешь, да запляшешь. Признаться сказать, не ожидала я для себя этого. Делишки-то, главное, делишки, видно, больно плохи. Как бы подслушать, что барышни-то говорят?" - подумала Феоктиста Саввишна и, зная очень хорошо расположение дружественного для нее дома, тотчас нашла дверь в комнату барышень и, подойдя весьма осторожно, приложила к небольшой щели ухо. В комнате царствовало молчание и только слышались глухие рыдания. Феоктиста Саввишна тотчас же догадалась, что это плачет невеста.
- Не плачь, ma soeur, - заговорила блондинка, - папенька, может быть, еще не согласится... Ты скажи, что просто не можешь, что у тебя к нему антипатия.
- Какая тут антипатий? Больше, ma soeur, чем антипатия. Я представить его не могу, имя его теперь уж мне противно. Что это такое? Выдают за дурака!
- Именно, - подхватила блондинка, - лицо гадкое, ноги кривые. Очень весело... такой муж своими немытыми руками будет обнимать. Фуй, гадость какая!
Брюнетка ничего не отвечала: несколько минут не было слышно ни слова.
- Если меня выдадут за него, - начала довольно тихо брюнетка, - я знаю, что делать.
- А что такое, ma soeur?
- А вот увидишь.
- Скажи, душенька!
- А то, что я буду держать его, как лакея...
- Конечно: он того и стоит.
- Еще как стоит!
Снова продолжалось несколько минут молчание.
- Мне тебя, ma soeur, - начала блондинка, - очень жаль: мы с тобой уж не будем жить вместе.
Брюнетка молчала.
- Все это гадкая Феоктиста Саввишна, - продолжала блондинка.
- Конечно, она, урод проклятый! - подхватила Юлия.
- Дыня гнилая!
- Киевская ведьма!
- Черт с хвостом!
Феоктиста Саввишна не сочла за нужное долее подслушивать и снова вышла в залу. Ей очень была обидна неблагодарность Юлии Владимировны, о счастии которой она старалась. "Впрочем, бог с ней! - подумала она. - Это происходит от глупости и молодости: им бы все за богачей выдавай; где же их взять? Для меня бы все равно сватать; сами виноваты; хороший-то жених спросит и приданого, а приданое в трубе прогорело, даром что модницы этакие! Вот посмотрим, сколько отвалят; ан смотришь: старую перину, новый веник да полтину денег; конечно, тряпок много, да ведь на тряпки-то хорошего человека не приобретешь". Феоктиста Саввишна много еще думала в этом же роде: в голове ее проходили довольно серьезные мысли. Так, например: что если нет в виду хорошего приданого, так девушек не следует по моде и воспитывать, а главное дело - не нужно учить по-французски: что от этого они только важничают, а толку нет, и тому подобное.
Но еще более серьезные мысли, как и надобно было ожидать, высказывал Владимир Андреич в своем совещании с супругою.
- Как ты думаешь, Марья Ивановна? - начал он.
- Я, ей-богу, еще, Владимир Андреич, опомниться не могу. Мне кажется это даже дерзостью.
- Пустое! Где же тут дерзость?
Марья Ивановна не отвечала.
- Я тебя спрашиваю: где же тут дерзость?
- Конечно, если уж не дерзость, так, сам согласись, странность.
