Алчность - Анита Берг
— Итак, теперь ты знаешь, что я убийца, и, вероятно, больше не захочешь работать со мной.
«Не говоря уже о том, чтобы любить меня», — про себя с грустью добавил он.
— С чего ты взял? Для меня большая честь, что ты избрал меня для такого трудного признания. Но я считаю, что ты должен кое-что сделать.
Уолт вопросительно на нее посмотрел:
— Что же? Сесть в тюрьму? Хотя прошло столько лет, уж там-то меня всегда с радостью примут!
— Кто знает? Я думаю, тебе надо облегчить совесть: пойти и признаться в том, что ты совершил. Но прежде ты должен поехать к матери и уговорить ее засвидетельствовать перед судом, что твой отец был настоящим деспотом и что его зверства заставили тебя потерять голову. В конце концов, ты был еще ребенком.
— А Черити?
— Любила ли она тебя когда-нибудь? Или ей нравилось обладать тобой? Мне кажется, что если бы любила, то отпустила бы тебя на свободу еще много лет назад.
— Может быть. Но иногда мне кажется, что я ее ненавижу. Было время, когда я честно пытался полюбить ее. Видишь ли, я многим ей обязан: в молодости она работала до изнеможения, чтобы я мог спокойно учиться, кроме того, ее вклад в развитие компании трудно переоценить. Я всегда буду ей благодарен за это, но когда она отвернулась от нашего сына, я не смог ее простить. В тот день в моей душе что-то навсегда умерло: я перестал пытаться полюбить ее и у меня в сердце поселилась ненависть.
— И долго ты будешь благодарить ее за это? До конца жизни? Несомненно, она делала то, что делала, лишь потому, что сама этого хотела. Ты ведь ее не заставлял?
— Нет. На самом деле мне даже иногда хотелось, чтобы она не была такой честолюбивой: в нашей жизни совсем не оставалось времени на развлечения.
— И что ты собираешься теперь делать?
— Если честно, сам не знаю.
— Что ж, думаю, для начала тебе следует поехать к матери. Попытайся добиться ее прощения. Подумай о том, что она тоже наверняка страдала.
— Она не хочет меня видеть.
— Тогда сделай так, чтобы у нее не осталось выбора.
— А стоит ли? Я плохой человек.
— Уолт, не говори так! Тебя можно назвать заблудшей душой, но ты совсем не плохой.
Винтер обняла его, и он, припав к ее плечу, подумал, что она, как обычно, во всем права.
8
Дитер огляделся. Вокруг не было ни одного неповрежденного здания: одни почернели от огня, в других зияли огромные дыры от снарядов. Хлопали снайперские винтовки, в воздухе стояла отвратительная вонь паленого дерева и ощущался тошнотворный запах разлагающейся плоти. Холод пробирал до костей, и Дитеру на мгновение показалось, что он перенесся назад во времени и вновь очутился на улицах разрушенного войной Берлина. Он вздрогнул. Ну зачем Гатри надо было отправлять их. в этот ад? Незнакомый мужчина что-то крикнул ему на непонятном языке, но для того, чтобы понять смысл этой фразы, не нужно было знать слов: Дитер резко пригнулся. Воздух разорвал вой снаряда, и через секунду в ста шагах от него вырос столб пламени. Прогрохотал взрыв, на миг наступила тишина, затем раздались крики раненых: снаряд ударил прямо в центр рыночной площади, туда, где продавалась убогая еда. За время пребывания здесь Дитер не видел ни кошек, ни собак: если судить по голодному блеску в глазах исхудавших людей, всех животных уже давно съели.
— Здесь не слишком-то весело, правда? — спросил молодой человек, стоявший рядом с ним. — Нам лучше поискать укрытие.
Они спустились в какой-то подвал, где уже было полно народу. От вони, стоявшей в помещении, Дитер поморщился.
— Ничего, привыкнете, — усмехнулся его спутник.
Они нашли какую-то деревяшку и сели.
Молодого человека звали Джо, он оказался довольно приятным человеком. Дитера встретили в Белграде и, передавая по цепочке, доставили в зону военных действий. С Джо он повстречался милях в пятидесяти от этого места. Обходя многочисленные опасности, парень провел Дитера в город, названия которого тот раньше не слышал и даже не смог бы выговорить.
— Это просто ужасно, — заметил немец. — В новостях проскальзывают репортажи о войне, но в. действительности все выглядит гораздо хуже.
Он попытался подобрать слова, которыми можно было бы описать свое впечатление от увиденного, тот шок, которой он испытал от соприкосновения с жестокими реалиями осажденного города, но вместо этого лишь сказал:
— Ты отлично говоришь по-английски.
«Какие же банальности мы изрекаем!» — пришло ему в голову.
— Еще бы: я всю жизнь прожил в Милуоки, — рассмеялся Джо. — Я здесь всего три месяца, но люди тут быстро учатся всему. Мои родители родом из Боснии, так что мать заставила меня выучить язык пращуров.
Дитер вспомнил гнев и боль, охватившие его при виде развалин на месте берлинского особняка отца, и подумал: как Джон может быть таким веселым, видя, что сравнивают с землей город, в котором жили его предки?
— Так ты ощущаешь себя югославом или американцем? — поинтересовался он.
— Конечно, американцем, но я решил, что просто обязан приехать сюда и помочь этим людям.
— А кто прислал тебя на встречу со мной?
— Главврач. Скажите мне, зачем вы сюда приехали? Вы ведь не журналист? Да и, похоже, не какая-нибудь знаменитость: до того как нас начали постоянно обстреливать из пушек, они частенько приезжали к нам. Может быть, вы политик?
— Так ты не знаешь Гатри? — спросил Дитер, решив не отвечать на вопрос парня: как он мог объяснить, что променял роскошь пятизвездочных отелей на этот ужас лишь ради такой пустой забавы, как поиски клада?
— Гатри? Нет, не знаю, а что, должен был? Мне просто приказали встретить вас и доставить в сиротский приют.
— Сиротский приют? О Боже, опять?
— Прошу прощения? Вы не любите детей?
— Нет, это я прошу прощения. Просто лишь на прошлой неделе я стал свидетелем очень грустного зрелища, и оно также было связано со страданиями детей. По-моему, кто-то намеренно направляет меня на встречи с ними.
— Тогда вы попали именно туда, куда нужно: детям здесь живется очень непросто. Иногда мне даже кажется, что здешние малыши совсем разучились радоваться.
— А сюда поставляют какую-нибудь гуманитарную помощь?
— Очень нерегулярно. Все зависит от того, кто сейчас у власти, как долго длится очередное перемирие и сколько денег эти гады требуют за то, чтобы разрешить доставку помощи.
— Ты намерен остаться здесь
