Ванечка и цветы чертополоха - Наталия Лазарева
Евангелие от Матфея, Глава 5, 44–46.
Июль 2015 года.Острое чувство стыда пронзает её существо. Нельзя вот так взять и покинуть столь любимых им детей, любимых ими детей. Нельзя забрать с собой ещё одну невинную жизнь. Да и он не покинет их. Вон как старательно работает его сердце! Она запрещает ему останавливаться!
…Она писала фрагмент реки. Кувшинки на воде. Даже не писала, а дописывала. Эта вода, эти блики на воде её совсем заворожили. За окном буйствовала весна, и гомон птиц не прекращался ни на секунду. Ванечка ходил ещё в детский сад, но совсем скоро они соберутся на дачу. Там парнишка будет играть с Василиской. Угораздило же Марью Антоновну! Муж будет объявляться набегами, а она будет трепетать при виде него, как осиновый лист. Она привыкла смотреть на него сквозь внешность, но тут уж она будет подмечать каждую новую морщинку, каждый непривычный завиток, улавливать малейшие движения в его настроении. Ей страшно с ним расставаться — воображает Бог знает что и ревнует к каждой юбке.
В коридоре послышалась возня, и она прислушалась, продолжая работать. Она превратила их просторную комнату наполовину в мастерскую. И запах их жизни наполнился запахами красок. Удивительно, как Женька это терпит? Все женщины пахнут роскошными духами, а она въедливым крепким запахом растворителя. При этом и руки были в стойких пятнах, а очистить их под ногтями и вовсе не удавалось.
Она улыбнулась, продолжая взирать на картину, когда услышала его голос:
— Графинечка, это я.
Время от времени он всё ещё называл её этим дурацким прозвищем.
Она не стала спрашивать, что он делает дома в этот неурочный час. Он пустил воду в ванне. Последние дни он возвращался поздно, уставший, и, наскоро перекусив, бухался спать. Это означало — у него тяжёлое дело в суде. И вдруг сегодня днём он дома!
Он тихо подошёл к ней сзади, вероятно разглядывая картину. Она почувствовала запах его туалетной воды с горьковатой ноткой лаванды и свежее сигаретное дыхание, пошевелившее выбившиеся из причёски волоски у неё на шее.
— Привет, — прошептала она, не отрываясь от работы. Сейчас она наносила мазки стоя, хотя поблизости находился стул.
Он легонько прикоснулся двумя пальцами к её коже рядом с воротом халатика и осторожным плавным движением обнажил левое плечо. Его губы прильнули на секунду к сгибу шеи, а затем поднялись к уху, и она услышала его тихий напряжённый голос:
— Я хочу тебя.
Её мгновенно прожгла волна жара, и язычки пламени побежали по телу. Она лениво улыбнулась, но продолжала работать кистью. Ей хотелось, чтобы он изощрился и сам оторвал её от этого занятия. И тут он почему-то вышел из комнаты. Она растерянно посмотрела ему вслед и вернулась к работе.
Через пару минут он подошёл, ступая ещё тише. Он приблизился к ней сзади, и его горячие ещё влажные от воды руки заскользили по её ногам вверх, а потом вниз, освобождая её от трусиков, пока те сами не соскользнули на пол. Тогда он положил руки ей на талию и потянул за собой на стул. Подняв халатик и помогая себе рукой, он вот так сразу нанизал её на себя, наслаждаясь лёгким стоном. Наконец она выронила кисть на пол. Он был полностью обнажён под ней. Она почувствовала, как кровь прилила к щекам. Женщина только жгуче чувствовала под собой своего мужчину, но не видела его. Двигались одни его руки, нежно, но нетерпеливо высвобождая из халатика, оглаживая живот, ласково терзая грудь. Она млела между его горячей грудью и неугомонными руками, откинув голову ему на плечо. Когда она приоткрывала глаза, перед ними цвели и плыли жёлтые кувшинки. Это и по сей день любимая их картина. Она висит в детской комнате.
Он напрягся и поднялся вместе с нею, через пару его шагов она оказалась животом и грудью на хлопковом шершавом покрывале кровати, а коленями на прохладном полу. Его ноги оставались между её ног, делясь теплом. Он не прижимался больше к спине, он её гладил, развёл на покрывале в стороны её руки, проведя по ним ладонями до самых кистей. Налёг телом и легонько куснул за ухо, а когда щекотливое блаженство разлилось, достигнув каждого её уголка, позволил себе несколько глубоких движений с оттяжкой, от которых голова окончательно пошла кругом и тела залились жаром. Затем он толкнул её на немыслимое акробатическое упражнение: не прерывая с нею контакта, перевернулся на спину и осторожно развернул лицом к себе. Она отлично помнила взгляд его глаз, серьёзных и поглощающих, без тени улыбки. Два серых омута. Помнила, как руки с наслаждением, даже упоением, ощупывали горячую кожу, непослушные упругие волосы, шероховатый ароматный подбородок, твёрдый, упрямый. А потом он притянул её для долгого ненасытного поцелуя. Поцелуи были его слабостью, поэтому он никогда не злоупотреблял ими. Слияние губ настолько заводило, что невозможно было остановиться, не выработав завод. Он тут же очутился сверху и безжалостно начал строчить её, приводя в экстаз, до самой своей последней капли. Она чувствовала себя одухотворённой и совершенно безумной, совершенной. Будь её воля, она бы непрерывно корчилась под ним в сладких муках, будь он нежным бризом или жестоким ураганом.
Освободив её, он остался лежать рядом, держа её руку в своей руке, пока не восстановил дыхание и не обрёл безмятежное лицо. Только тогда он ей улыбнулся, чмокнул в нос со словами «я хочу ребёнка» и поднялся, оставив растрёпанной и озадаченной лежать на кровати.
Вскоре он вернулся в костюме, деловой и отчуждённый, а вот лицо оставалось родным и тёплым. Она всё ещё лежала на кровати. Он наклонился и уткнулся лицом в её шею, буркнул: «Люблю тебя», — неохотно оторвался, накрыл вторым концом покрывала и ушёл.
С этого дня она понесла. Оба её ребёнка зачаты в страсти, но первый зародился в боли, а второй — в упоении. Второго она начала предчувствовать уже со слов мужа: «Я хочу ребёнка». Все признаки не заставили себя
