Синий ветер каслания - Юван Николаевич Шесталов
— А разве мы не молодые? — вдруг словно проснулся Ай-Теранти.
— Так вы побудете немного и при первом случае улетите, как птицы, почуявшие осень и ненастную погоду. За одну кочевку все не сделаешь!
Видно, слова эти задели Ай-Теранти за живое. В палатке будто забушевал Луи-вот-пыг — настоящий вихрь. Это Ай-Теранти так разошелся:
— И молодежь пойдет в оленеводы! Только надо по-новому организовать ведение этого хозяйства. А это нам с тобой надо думать, думать. А потом и предложить…
Лучше всего, наверное, такой способ выпаса оленей: три месяца пасет одна бригада, потом — другая. Одна пасет оленей, другая в это время отдыхает на центральной базе. Три месяца дальней дороги, три месяца солнца, три месяца вьюги, три месяца простора и воздуха, три месяца узнавания себя, три месяца романтики!
А месяцы отдыха на центральной базе будут такими полными, насыщенными воспоминаниями… А потом человек снова идет каслать, — ведь в предыдущий раз он не все сделал, не все свои идеи воплотил в жизнь. Много выдумки потребует от нас и даже будущих поколений наше древнее оленеводство!
В нашем Красном чуме словно теплее стало… Словно заиграли струи, прозрачные и бурные, и таяли льдинки, и жизнь неслась в едином русле к единой цели.
А за ледяной палаткой бушевала вьюга. Но, кажется, за снежной пеленой уже вставал рассвет…
АЙ-ТЕРАНТИ
Вот таких, как люди, беспокойных,
Вот таких прямых
На земле немало сосен стройных,
Вековых,
И пускай под топором певучим
Застоялый рушится сосняк,
Но встает и цепко держит тучи
Устремленный к небу молодняк.
Рождается Человек. Рождается безымянный. Потом ему дают имя. И он живет, растет вместе с ним. Если человек плачет, плачет и его имя; если он смеется, имя кажется ярче северного сияния.
Ай-Теранти… Маленький Теранти… Почему к имени Теранти прибавили слово «ай»? Слово «маленький»? Может быть, родители считали, что он, как и они сами, всегда будет маленьким, неприметным человеком? О, тогда они ошиблись. Очень ошиблись. Ай-Теранти — человек большой. Не беда, что он мал ростом, но сердце у него большое и крылатое. В глазах у него — лето теплое.
Я помню его детство. Мы росли в одной деревне. Называлась она Аргинтур. Трудно было матери Ай-Теранти воспитывать детей. Но у нас на Севере все дети рано начинают трудовую жизнь. И Ай-Теранти рано начал ее. У него, как и у многих других ребят, не было своей лодки и ружья. И мальчик, чтобы заработать на хлеб, помогал другим. Он греб, кидал невода, ставил сети, караулил на перевесе[49] уток. И не раз он тонул в ледяной воде, дрожал под светом холодных звезд, как и мгогие другие дети Севера.
Трудное было то время. Война докатилась и до нас. Да, у нас в Сибири не разрывались снаряды, не падали бомбы, но синие лучи стужи пронизывали нас до костей, и желтые лучи голода морщили наши исхудавшие детские лица. Мы оказались живучими — вместе со своими всемогущими матерями, вместе со своими отцами, сражавшимися где-то далеко с фашистами, мы выжили и победили.
Может быть, мы и не выросли бы, не набрались ума, если бы не русская учительница. Она заменяла нам мать. Она заменяла нам сестру.
Наши матери и отцы умели читать лишь звериные следы — она научила нас читать книги, и мы как бы заново увидели мир, широкий и огромный, мудрый и противоречивый. И, удивляясь, восторженно глядели в будущее. И, окрыленные мечтой, стремились вперед.
…Много лет мы не виделись с Ай-Теранти. Он окончил среднюю школу-интернат, ту же, что и я. Как и другие северяне, он мог бы поехать учиться в институты Москвы, Ленинграда, Новосибирска, Свердловска. Но родная земля потянула его к себе.
Нет, он не мог уехать со своей родины. Здесь плещется Обь, а Ай-Теранти — прирожденный рыбак. Там, почти на середине Оби, качается бочка — конец сети. К ней ластятся чайки-хохотуньи. Они зовут в сеть и одетых в зубчатую броню богатырей-осетров, и бойких тупоголовых язей, и нежных муксунов. А где кончается плавной песок и начинается обрывистый берег с заводью, пляшут и тонут бревна и на волнах дрожат лодки, там надо скорее снимать сеть. Это самое интересное на плаве. Один правит лодкой, другой тянет сеть. А в ней вьется серебристый муксун. Ай-Теранти не сможет уехать, не налюбовавшись вдоволь этим песком, не ощутив всей душой северянина такой красоты.
А рыбная ловля в разгаре.
Вот и бочка пляшет почти у лодки. Виден конец сети. Свою неизменную песню — «тра-та-та!» — запел мотор, и лодка медленно, но все настойчивей и настойчивей ломает сопротивление течения и спокойно, уверенно набирает скорость. Рыбаки поднимаются вверх по течению, чтобы снова забросить сеть, чтобы наполнить лодку серебряным трепетом рыб.
Рыбы разные, как и люди. И кажется, многое в характере людей от рыб.
Как хорошо ступить на теплый песок берега, после того как сдана вся рыба! Счастье! Оно наполняет весь мир. Ступишь на вечерний
