В открытое небо - Антонио Итурбе
Ему удалось получить право стать первым иностранцем, поднявшимся на борт жемчужины авиации страны – огромного пассажирского самолета, заставившего разинуть рты весь мир.
– Настоящий летающий отель весом сорок две тонны.
И продолжается рассказ о России, а Клермон зачарованно слушает, пока на квартал Сен-Жермен не спускается ночь.
А по дороге домой Тони в голову снова лезут мысли о финансовых проблемах. Жалованье пиарщика в «Эр Франс» не больше чаевых. Консуэло, да и ему самому, хоть он от этого и мучается угрызениями совести, нужно выходить, ужинать в хороших ресторанах, платить за аренду квартиры, наверное, слишком для них большой, ходить на театральные премьеры и даже чинить «Бугатти», который уже несколько недель ездит со сломанной дверцей, подвязанной веревкой. Сломанные дверцы его жизни подвязаны веревками уже некоторое время.
Когда он приходит домой, Консуэло его ждет. Она злится, и это сердитое выражение делает ее еще более любимой. Она нервно курит.
– Уже почти стемнело, Тони! – раздается ее крик, едва он появляется на пороге.
– Это случается каждый день, любовь моя.
– Я ненавижу твою иронию!
– А что случилось?
– Попроси консьержа, пусть сходит и купит свечи. Нам отключили свет за неуплату. А у меня прекрасная картина не закончена, брошена на полдороге!
Он предлагает Консуэло конфетку в красивой обертке.
– Через три дня я лечу в Сайгон. Все утрясется.
Она успокаивается. Расцветает улыбкой.
– А прямо сейчас ты не можешь попросить аванс?
– Я уже просил аванс у «Пари-Суар» за эту статью. Нельзя же просить второй раз.
– Давай я попрошу.
– Не пойдешь же ты в газету просить второй аванс!
Она лукаво глядит на него. Естественно, она сможет и точно получит в два раза больше, чем ее муж.
С главным редактором он заключил договор на серию эксклюзивных материалов о перелете Париж – Сайгон, цель которого – побить мировой рекорд по скорости.
Он не испытывает какого-либо интереса к гонке за рекордами, однако в этом случае победителя ожидает премия в сто пятьдесят тысяч франков. Через месье Дора Тони удалось получить прямо с авиазавода новый «Симун», во что и были вложены его последние сбережения. Затея эта совершенно не понравилась его прежнему шефу, который сказал, что все эти соревнования – просто цирк, что к серьезной авиации они отношения не имеют. Но Тони настаивал. Ему нужны эти деньги, и он был уверен, что с легким, как перышко, «Симуном» он сорвет банк.
Тони идет покупать свечи, пока не поздно. Ходить пешком он не любит, но проветриться нужно. Доходит до реки и по мосту Понт-Рояль переходит на другой берег. На площади Пирамид замечает группу людей с плакатами, на которых изображены какие-то символы. Они яростно выкрикивают лозунги: за гордость Франции и против лживых политиканов. Подойдя поближе, он понимает, что они из «Огненного креста», той самой партии полковника Де-ля-Рок, которая слишком напоминает другие фашистские партии, что возникают и расцветают во всей Европе, будучи созданы по итальянской модели Бенито Муссолини.
Они хотят изменить мир, но сделать это, если понадобится, намерены силой. Устанавливают небольшую трибуну, на которую поднимется кто-то из лидеров и начнет говорить речь. Кто-то подходит к Тони и заявляет, что здесь пройдет чествование Жанны д’Арк, но все говорит о том, что это мероприятие будет из тех, что организуются не ради чествуемого, а против кого-то. На трибуну, вещать перед собравшимися, поднимается крупный человек, на котором двубортный пиджак сидит, как влитой, а на рукаве красуется лента с черным партийным символом.
– Мы не заслуживаем тех политиков, которых имеем. Они забыли рабочий народ, опустили руки перед другими державами и позволяют стране утрачивать гордость. Мы не можем этого позволить. И не позволим!
Раздаются крики: против политиков, против коррупции, против безработицы. Тони столбенеет. Он не может отвести взгляд от оратора с импровизированной трибуны, который энергично жестикулируя, говорит о достоинстве, чести, мужестве, патриотизме… Тони испытывает искушение сделать несколько шагов вперед и удостовериться, но на самом деле это ему и не нужно. Там, на трибуне, он видит именно его. Мессианствующего. Категоричного.
Мермоз!
Ему и раньше приходилось слышать речи своего друга, преисполненные негодованием по отношению к политикам, в которых он видел индивидов, спрятавшихся в броню своих кабинетов; слова человека, глубоко уязвленного тем, что так бесславно было покончено с великой авиационной мечтой «Аэропостали». Ему приходилось наблюдать, как друг его с такой силой стучит кулаком по столику в кафе, что подпрыгивают вешалки. Все эти слова он от него уже слышал. Но вдруг ему кажется, что теперь слышит он их впервые. Будучи произнесены в окружении этих штандартов, с этим приложением в виде повязок и маскарадом штатских в военных беретах, слова звучат по-иному. Они другие.
Он остается до самого конца. До заключительного «Да здравствует Франция!».
И пока народ отправляется вслед за знаменосцами, идущими далее по намеченному маршруту, его друг оказывается в окружении адептов, которые его поздравляют, хлопают по спине, стараются увлечь за собой. При очередном повороте головы вследствие своей чудесной интуиции Мермоз понимает, что кто-то глядит на него с другого конца площади.
С мягкой твердостью он стряхивает с себя поклонников, как мог бы стряхнуть хлопья снега с плаща.
– Тони…
– Жан! А я и не знал, что ты вместе с этой… группой.
– Де-ля-Рок вернул нам веру
