Точка опоры - Афанасий Лазаревич Коптелов

А не рано ли кричать «ура»? Беглецы на время затаились где-то в Киеве или его окрестностях, выжидают, пока рыскают в поисках жандармы да шныряют по улицам юркие филеры. А когда тревога поутихнет, беглецы выйдут из укрытий и начнут передвигаться к границе. Не словили бы их вновь.

На следующий день прочитали новую телеграмму: бежали одиннадцать. Только одиннадцать! Если это правда, то что же случилось с двенадцатым? Неужели схватили, когда последним перебирался через тюремную стену?..

…Был воскресный день. Восемнадцатое августа. После обеда в условленном окне появилось два полотенца — этой ночью намечен побег! На воле приготовили квартиры и костюмы для будущих беглецов, у берега Днепра поджидала лодка с продуктами на три дня…

Еще до вечерней прогулки заговорщики поднесли надзирателям по чарочке, но на этот раз подсыпали в водку хлоральгидрата. И единственного часового у стены, который где-то уже успел пропустить рюмаху, тоже уговорили выпить полкружки.

В кладовке кинули жребий. Сильвину попался двенадцатый номер. Последний! И в голове невольно мелькнуло: последнему в таких случаях всегда опаснее. Не опоздать бы…

Перед сумерками небо затянула черная туча, накрапывал дождик, а заговорщики вблизи стены продолжали нарочитую игру в чехарду. Еще несколько минут — и все примутся за дело.

Но неожиданно на тюремном дворе появился помощник смотрителя Сулима, и в игре произошла секундная заминка: неужели все пропало?

К счастью, Сулиму заметили товарищи, оставшиеся в камерах, и затеяли шумный скандал. Непорядок! Почему там бездействуют надзиратели?

И Сулима поспешил в тюремный корпус.

Как только он скрылся в двери, игра в чехарду прекратилась, и по сигналу Баумана каждый из двенадцати приступил к выполнению своей роли. Одни бросились к ограде, другие — к часовому, ходившему возле стены. Вмиг взметнулась живая пирамида. Как в цирке, в три яруса. Верхний заговорщик уже закреплял якорь за наружный край стены.

Четверо свалили часового с такой быстротой, что тот не успел крикнуть. Сильвин сунул ему свитый из носового платка кляп в рот. Папаша выхватил винтовку, но позабыл вынуть из нее затвор, просто отбросил в сторону. Двое других должны были связать руки и ноги, но впопыхах забыли о веревочках в своих карманах.

Тем временем первый беглец взобрался по самодельной лестнице и уже, придерживаясь за веревку, скользил вниз по ту сторону стены, за которой начинался пустырь.

Кляп оказался неудачным, и часовой, все еще прижатый к земле, хотя и глуховато, но крикнул: «Ратуйте! Ратуйте!» — и обеими руками вцепился в лацканы пиджака Сильвина и поверг его в растерянность. Что делать? Напрячь все силы, вырваться из цепких рук часового и метнуться к лестнице? А не поздно ли?..

С гребня стены крикнул одиннадцатый: «Михаил, беги!» Но не так-то это просто бежать последнему, когда в тюрьме уже начался переполох. А чем кончится побег — неведомо. Если схватят, обвинят: душил часового! Не миновать каторги. А если остаться на месте, можно объяснить — отталкивал заговорщиков от часового… В неожиданной суматохе тот мог не узнать, что он, Сильвин, втолкнул ему кляп в рот. В крайнем случае часовому можно сунуть в руку ту сторублевую бумажку, которая дана на побег: деревенский парнюга, вне сомнения, соблазнится такими деньгами — это же пять коней в хозяйство! — и не опознает его во время очной ставки…

Моросил дождь. Тюремный двор опустел. Только слышался частый стук каблуков на лестнице мужского корпуса…

Сильвин вскочил и, тяжело дыша, побежал ко входу в тюрьму. Часовой, придя в себя, схватил винтовку и выстрелил в воздух. В караулке ударили в набат, и солдаты, поднятые по тревоге, уже ломились в ворота, подпертые беглецами.

Сулима, выбежав во двор и заметив лестницу, потряс кулаками:

— Без ножа зарезали!..

В караулке трясущейся рукой крутил ручку телефона. Жандармский генерал Новицкий не отвечал — пировал на свадьбе близкого знакомого.

Беглецы, промокшие до нитки, на время залегли в кустах и оврагах. Их было одиннадцать. Десять социал-демократов и один эсер.

А Сильвин в это время лежал с закрытыми глазами. Ему было стыдно даже самого себя. А если когда-нибудь доведется встретиться с товарищами, которые без секундного колебания перемахнули через тюремную стену? Что он скажет им? Не успел! Но никто этому не поверит: ведь одиннадцатый торопил его, когда переваливался через гребень стены. Взгляд любого из них обольет его позором: струсил! А трусы революции не нужны!

А начнется допрос… Что он скажет? Ну, тут гораздо легче. Твердо заявит: и не собирался бежать. Просто не успел до этой кутерьмы вернуться в камеру. Зачем ему бежать? Он же знает — за побег отправят на каторгу. Не было расчета. А о замысле беглецов он даже и не подозревал…

Успеть бы до допроса сунуть часовому сторублевку…

Но солдат денег не взял и во время очной ставки отказался опознать Сильвина:

— Много их было. Обличья не разглядел…

В редакции «Искры» продолжали задавать друг другу недоуменные вопросы: сколько же человек бежало? Если одиннадцать, то что случилось с двенадцатым?

И кто он?

Предположительно называли имена бежавших: Сильвин, Бауман, возможно, Басовский с Мальцманом… Блюменфельд по его характеру не мог остаться… А кто еще?..

И они не ошиблись: прибыв в Берлин, Блюменфельд дал социал-демократической газете «Форвертс» список всех двенадцати. У Владимира Ильича отлегло от сердца: Бродяга жив! Как это хорошо! Остается только пожелать ему благополучного пути в Швейцарию, где, по словам Блюменфельда, условились собраться беглецы. Если им удастся замести следы и избежать арестов! Вне сомнения удастся! Все они опытные конспираторы.

И они, десять искровцев, собрались у Рейнского водопада в ресторанчике «Под золотой звездой». Они уже слышали, что одиннадцатый — это был эсер — схвачен жандармами. А двенадцатый?.. Где Сильвин? Что с ним? В Киеве через три дня после побега подпольщики уверяли, что ушли все.

Но в одной деревеньке урядник, проверяя паспорт Мальцма-на, проговорился, что, согласно секретной бумаге, бежало одиннадцать политиков. Если так, то бедняга Сильвин по-прежнему за решеткой. Почему? Не успел? Папаша усомнился, но в ту минуту промолчал.

Погоревав, беглецы заказали три бутылки рислинга и, чокаясь, пожелали Сильвину, если он убежал, благополучного пути в Лондон.

— А генерал-то, вероятно, все еще рвет на себе волосы, — рассмеялся Папаша. — Испортили ему предстоящий юбилей!

— Что ж, можем извиниться, — подхватил Бауман под общий хохот. — Послать депешу в