Василий Нарежный - Том 1. Российский Жилблаз

– Милостивый государь! Извините, если слова мои будут для вас не совсем приятны. Подруга моя благодарит вас искренно за то участие, какое приняли вы в судьбе ее. Она приказала сказать вам, что, быв властна располагать своею собственностию, продавала свое ожерелье; но никогда не думала просить милостыню, и сия мысль безмерно ее огорчает. Итак, вот цепочка, и вот ваши деньги. Выбирайте что-нибудь одно!

Никандр стоял в большом изумлении.

– Это подлинно несколько романически, – сказал он, – и я не думал, чтобы можно было в крайности быть столько разборчиву! Так и быть, если того хочется вашей Елизавете, то я беру себе цепочку. Но как каждый покупающий имеет право ценить покупаемую им вещь по-своему, то и я, пользуясь сим правом, прибавлю еще к прежним деньгам пятьдесят рублей. Вот они! не забывайте паперть святого Николая!

Никандр поспешно оставил место свидания. Незнакомка обратилась в другую сторону. Несколько вечеров сряду он посещал паперть, но ее было не видно. Какое-то уныние разлилось по лицу его, – он был пасмурен и до того сам на себя не похож, что отец с участием о том ему заметил. Сын после нескольких ничего не значущих отговорок рассказал ему приключение свое с незнакомкою. Его важный и вместе томный вид, с каким он описывал сие обстоятельство, развеселил князя, и он громко засмеялся.

– Слава богу, – сказал он, – что задумчивость твоя не имеет важнейшего источника. Есть о чем думать, что какая-то плутовка за безделушку выменила сто рублей, надобно только быть вперед осмотрительнее!

– Однако ж, батюшка, кто велел этой невидимке Елизавете прислать мне обратно и ожерелье и деньги? Разве нельзя было без всех околичностей воспользоваться и тем и другим?

– Конечно! Но тогда не получила бы она ста вместо пятидесяти!

– Не верю!

– Испытай!

Разговор сей кончился тем, что князь сказал:

– Хорошо! Чтобы узнать, кто из нас прав, я беру труд с сегодняшнего же вечера посещать с тобою паперть святого Николая. Когда ж нибудь встретим твою величественную незнакомку и попытаем дознаться правды. Меня не так легко провести. – В самом деле, они несколько дней сряду посещали паперть, но напрасно.

– Вот видишь, – говорил князь, – твоя добродетельная, видно, весьма умеренного свойства; она довольна сотнею рублей, а другие, право бы, не были так совестливы.

Они вели долгий разговор, сидя у притвора церковного. Неприметно часы летели, и на колокольне пробило одиннадцать. Прелестный месяц тихо катился по прелестному небу. Близ стоящие деревья едва помахивали листиками; одни жуки и стрекозы прерывали безмолвие.

– Прекрасная ночь! – сказал князь, запахивая сертук. Едва сделал он движение приподняться, как вдруг у противулежащей решетчатой ограды показались три женские фигуры. Они тихо подвигались к нашим любопытным, и сии, смотря один на другого, не знали, что сказать о сем явлении. Когда они довольно приближились, то Никандру показалось, что он в одной из сих пришелиц узнает свою незнакомку, хотя и она наравне с прочими занавешена была черным покрывалом. Идущая в середине довольно громко всхлипывала и ломала пальцы; прочие две, поддерживая ее, тихо, по-видимому, утешали. Шагах в десяти остановились они, и Никандрова незнакомка, поставя на землю корзину, подошла к стене церковной, стала на колени. Наклонила голову к подвалам и хотя тихо, но ясно произнесла: «Ау! ау!» Князя с сыном его подрал мороз по коже. Ауканье еще несколько раз было повторено, и вдруг из подвала выползло страшилище. Это был статный мужчина, закутанный в плаще; шляпа на глаза надвинута; едва поднялся он на ноги, плакавшая женщина вскрикнула, распростерла руки, бросилась, – он также к ней, – встретились, пали друг к другу в объятия. Прочие две женщины тихо плакали. У князя и Никандра невольным образом навернулись слезы.

– Жалкая картина, – сказал он тихо сыну. – Дай бог, чтобы они были только несчастливы, а не преступники.

– Сердце мое отвечает в том, – произнес сын так же тихо и приложа руку отцовскую к груди своей. – Посмотрим!

Из разговора незнакомца и незнакомок нельзя было ничего понять обстоятельного. Они взаимно сожалели о происшедшем, утешали друг друга и плакали. Никандру мечталось, будто он по голосу одной из женщин узнает свою незабвенную Елизавету, но тут же представилась ему мысль, что такое сходство бродит только в его воображении, а особливо потому, что и его неизвестная называется сим именем. Ночное явление на кладбище кончилось тем, что мужчина в плаще еще обнял прежнюю женщину, поднял с земли корзину, удалился и полез в подвалы церковные. Женщины постояли с минуту и потом удалились медленными шагами. Безмолвие опять настало, но чувства Никандровы были в превеликой тревоге.

После сего он, обнявши отца своего, сказал вполголоса!

– Батюшка! Что вы обо всем этом думаете?

Отец. Чтобы уже думать решительно, надобно порядочно прежде порассудить!

Сын. Не слыхали ли вы голоса моей Елизаветы?

Отец. Голос одной из них довольно сходен; но голос другой, которую ты называл своею незнакомкою, гораздо сходнее с голосом женщины, имевшей на меня великое впечатление. Боже мой, голова моя кружится; воображение пылает! Ты спросишь, что это значит, – скора узнаешь. Окончание повести моей весьма непродолжительно, и из него-то увидишь ты, отчего голос одной из незнакомых поразил меня столько. Завтра Причудин возвратится, и вы услышите дальнейшую судьбу мою да возвращении на родину. Между тем не запрещаю тебе посещать паперть святого Николая; но только будь осторожен. Иные происшествия начинаются смехом, а оканчиваются горькими слезами.

Они воротились домой в полночь и к великому удовольствию застали уже там Афанасия Анисимовича, разглядывающего привезенные для них ярмарочные подарки. Встреча их была обыкновенная, то есть открытая, непритворно радостная. Князь не сказал теперь о ночной встрече, чтобы доброму другу не помешать уснуть покойно после дороги.

Несколько дней прошло в приведении в порядок оборотов Причудина по случаю купли, мены и продажи на Коренной ярмарке. Князь Гаврило, поверявший счеты его приказчиков и книги бухгалтеров, почти все время проводил в конторе. Посему Никандру довольно оставалось свободного времени – разгуливать по своей наперти, однако по-пустому. Нетерпение его начинало превращаться в огорчение, и если бы он в неизвестную ночь был на паперти без отца, то едва ли бы не почел все виденное сновидением или делом расстроенного воображения. Наконец и до сего дошло, и он заклялся не быть там более и мечтательный голос Елизаветы считать пустою мечтою. Занятия по должности, рассеянность в кругу столько же молодых приятелей по времени его успокоили; он почти забыл загадочную сцену на кладбище и об незнакомке перестал думать, однако ж он не заметил такого спокойствия в лице отца своего. Казалось, что роковое ночное явление сделало весьма сильную перемену во всех его поступках. Когда Никандр объяснился с ним о том с сыновнею откровенностидю и беспокойством, князь Гаврило, душевно тем тронутый, сказал ему: «Сын мой! Если ты хочешь успокоить отца своего, то приложи все попечение твое отыскать опять твою незнакомку. Не скрывай пред нею более своего имени, но примечай внимательнее, какое действие, какое впечатление оно произведет в ней. Обо всем дашь мне знать, и тогда посмотрим!»

Поручение отца было для сына законом. Он рыскал по городу, как влюбленный парижанин. Заглядывал в глаза всем встречающимся женщинам. Наводил на них лорнет и проч. Его и в Петербурге сочли бы щеголем в последнем вкусе; а в Орле он наречен выразительным наименованием повесы. Это дошло до ушей его, но он не трогался, ибо получил оное, удовлетворяя требованию отца своего, который без причины ничего не делал. В один раз, уставши уже бегать по улицам, принял он разумное намерение провести несколько вечеров сряду, а буде нужно, то и ночей, на паперти св. Николая; ибо в голову его вошло, что, может быть, в городе с намерением от него кроются, и там он, утаясь между гробницами, легко может увидеть подобное происшествие, какого был свидетелем за несколько недель. Отправился он на место своих поисков. Он уселся у подножия старой огромной гробницы. Величественный репейник и цветущая крапива окружали его. Покуда сколько-нибудь можно было разбирать буквы, Никандр глядел в книгу, им принесенную, ибо, по совести сказать, он не прочел ни одной строки. Беспрестанно оборачивал голову в разные стороны и спокойно закрыл, когда уже ничего рассмотреть было не можно.

Едва, говоря по-стихотворчески, да и кстати, ибо Никандра всякий почел бы за исчадие Аполлоново в теперешнем его положении, едва ночь с тусклыми взорами, с напоенными росою крыльями разлеглась по всему пространству небосклона орловского. В скором времени послышался отдаленный шум походки по надгробным камням, и Никандр при лунном свете увидел идущих, но только не прежних трех женщин, а каких-то новых двух мужчин. Они медленно приближались к нему весьма близко, сели также на дерну между могилами, и один другому сказал вполголоса: «Смотри, друг, не раскаяться бы в нашем предприятии!»