Борис Васильев - Завтра была война (сборник)
– Пока поправят, девочка, что же, одна будет? – тихо спросил Коваленко у директора. – Может, написать родным, а ее к нам пока, а? Есть насчет этого указания?
– Что указания, когда она – человек взрослый, паспорт на руках. Предложите ей, хотя сомневаюсь, – покачал головой директор. – А родным написать надо, только не в этом же дело, не в этом!
– Так ведь одна же девочка…
– Не в этом, говорю, дело, – жестко перебил Ромахин. – Вот мы трое – коммунисты, так? Вроде как ячейка. Так вот, вопрос ребром: верите Люберецкому? Лично верите?
– Вообще-то, конечно, я этого товарища не знаю, – мучительно начал Коваленко. – Но, думаю, ошибка это. Ошибка, потому что уж очень дочку любит. Очень.
– А я так уверен, что напутали там в каких-то отчетностях! Сам директор, знаю, как бумаги на ходу подписывать приходится. И Люберецкому я верю, просто запутался товарищ. И товарищ Полякова тоже так считает. Ну, а раз мы, трое большевиков, так считаем, то наш долг поставить в известность партию. Правильно я мыслю, товарищ Полякова?
Мать Искры помолчала. Постучала папиросой о коробку, сказала наконец:
– Прошу пока никуда не писать.
– Это почему же? – нахмурился Николай Григорьевич.
– Кроме долга, существует право. Так вот, право писать о Люберецком есть только у меня. Я знала его по Гражданской войне, по совместной работе здесь, в городе. Это аргументы, а не эмоции. И сейчас это главное: требуются аргументы. Идет предварительное следствие, как мне объяснили, и на этом этапе пока достаточно моего поручительства. Поэтому никакой самодеятельности. И еще одно: никому о нашем разговоре не говорите. Это никого не касается.
Искра тоже считала, что это никого не касается. И утром распорядилась:
– Никому ни слова. Смотри у меня, Зинаида.
– Ну, что ты, я же не идиотка.
Вика в школу не пришла, а так все было как обычно. Мыкался у доски Артем, шептался со всем классом Жорка Ландыс, читал на переменках очередную растрепанную книгу тихий отличник Вовик Храмов. А в середине дня поползли слухи:
– У Вики Люберецкой отца арестовали.
Искра узнала об этом из записки Ландыса. На записке стоял огромный вопросительный знак и резолюция Артема: «Брехня!» Искра показала записку Лене (они сидели за одной партой). Лена охнула.
– Что за вздохи? – грозно спросила Валентина Андроновна. – Полякова, перестань шептаться с Боковой, я все вижу и слышу.
– Значит, не все! – неожиданно резко ответила Искра.
Это было новостью: она не позволяла себе грубить и в более сложных обстоятельствах. А здесь – пустяковое замечание, и вдруг понесло.
– Из Искры возгорелось пламя! – громко прошептал Остапчук.
Лена так посмотрела, что он сразу увял. Искра сидела опустив голову. Валентина Андроновна оценивала ситуацию.
– Продолжим урок, – спокойно сказала она. – Ландыс, ты много вертишься, а следовательно, многое знаешь. Вот и изволь…
Искра внезапно вскочила, со стуком откинув крышку парты:
– Валентина Андроновна, разрешите мне выйти.
– Что с тобой? Ты нездорова?
– Да. Мне плохо, плохо!
И, не ожидая разрешения, выбежала из класса. Все молчали. Артем встал.
– Садись, Шефер. Ты же не можешь сопровождать Полякову туда, куда она побежала.
Шутка повисла в воздухе – класс молчал. Артем, помявшись, сел, низко опустив голову. И тут поднялась Бокова.
– Я могу ее сопровождать.
– Что происходит? – повысила голос Валентина Андроновна. – Нет, вы объясните: что это, заговор?
– С моей подругой плохо, – громко заявила Лена. – Разрешите мне пройти к ней, или я уйду без разрешения.
Валентина Андроновна растерянно оглядела класс. Все сейчас смотрели на нее, но смотрели без всякого любопытства, не ожидая, что она сделает, а как бы предупреждая, что, если сделает не так, класс просто-напросто встанет и уйдет, оставив разве что Вовика Храмова.
– Ну иди, – плохо скрывая раздражение, сказала она. – Все стали ужасно нервными. Не рано ли?
Лена вышла. Ни она, ни Искра так и не появились до конца урока. А как только прозвенел звонок, в класс влетела Бокова.
– Сергунова Вера, встань у нашей уборной и не пускай никого. Коваленко, идем со мной.
Ничего не понимающая Зиночка под конвоем Лены проследовала в уборную, уже охраняемую самой рослой и бойкой девочкой 9‑го «Б» класса. У окна стояла Искра.
– Читай. Вслух: Лена все знает.
– А чья это записка?
Подруги смотрели сурово, и Зина замолчала. Взяла записку, громко, как велено, начала:
– «Болтают, что сегодня ночью арестовали отца Вики…» – Она запнулась, подняла глаза. – Это не я.
– А кто?
– Ну не я же, господи! – с отчаянием выкрикнула Зина. – Честное комсомольское, девочки. Не я, не я, не я!
– А кто? – допытывалась Искра. – Если не ты, то кто?
Зиночка подавленно молчала.
– Я сейчас отколочу ее! – крикнула Лена. – Она предатель. Иуда она проклятая!
– Подожди. – Искра не отрывала от Зины глаз. – Я спрашиваю тебя, Коваленко, кто мог натрепаться, кроме тебя? Молчишь?
– Ух, как дам сейчас! – Лена потрясла крепко сжатым кулаком.
– Нет, мы не будем ее бить, – серьезно сказала Искра. – Мы всем, всей школе расскажем, какая она. Она не женщина, она – средний род, вот что мы скажем. Мы объявим ей такой бойкот, что она удавится с тоски.
В дверь уборной время от времени ломились, но рослая Вера пока сдерживала натиск.
– Пусти их, – сказала Искра. – Это третьеклашки, они в штаны могут написать.
– Обождите! – с отчаянной решимостью выпалила Зина. – Я знаю, кто натрепал: Юрка из десятого «А». Я не одна была у дома Вики.
Девочки недоверчиво переглянулись и снова проницательно уставились на нее. Зина посмотрела на них и встала на колени.
– Пусть у меня никогда не будет детей, если я сейчас вру.
– Встань, – сказала Искра. – Я верю тебе. Лена, Артема сюда.
– Сюда нельзя.
– Ах да. Тогда узнай, сколько у Юрки уроков. Пойдем, Зина. Прости нас и не реви.
– Я не реву, – вздохнула Зина. – Я же сказала, что слезы кончились.
Артему было рассказано все: на этом настояла Искра. Зина сознавалась, не поднимая глаз. Вокруг стояли посвященные: Лена, Искра, Жорка и Пашка Остапчук.
– Так, – уронил Артем в конце. – Теперь ясно.
– Помощь потребуется? – спросил Пашка.
– Сам, – отрезал Артем. – Жорка свидетелем будет.
– Не свидетелем, а секундантом, – привычно поправила Искра.
– Где стыкаться? – деловито осведомился секундант.
– В котельной. Надо Михеича увести.
Михеич был истопником и столяром школы и драк не жаловал. А особенно он не жаловал 9‑й «Б», потому что раньше в нем учился Сашка Стамескин, и тогда угля не хватало, а Михеича ругали.
– Мы будем ждать вас, – сказала Искра. – На мостике.
Этот разговор происходил на последней перемене, а после шестого урока у дверей 10‑го «А» Артем встретил Юрку.
– Надо поговорить.
– О чем, малявка?
Десятиклассники были школьной элитой и насмешливо относились даже к девятым классам. Насмешка была дружеской, но Артем не улыбнулся.
– Идем. Можешь взять Серегу.
– Сергей! – крикнул Юра в класс. – Нас на разговор девятиклашки зовут!
В коридоре ждал Ландыс, и к котельной они подошли вчетвером. Жорка забежал вперед, заглянул:
– Пашка дело знает!
Они вошли в полутемную, пропахшую пылью котельную. Жорка закрыл дверь на задвижку. Десятиклассники настороженно переглядывались.
– Я тебя сейчас, это, бить буду, – сообщил Артем, снимая куртку.
– Малявка! – нервно засмеялся Юрий. – Да я из тебя котлету…
– А в чем дело? – спросил Сергей. – Просто так, что ли?
– Он знает, – сказал Артем. – Видишь, ни о чем не спрашивает. А тебе скажу: дружок у тебя, это, дрянь дружок. Трепло дешевое.
Юрка был плотнее и выше Артема, да, вероятно, и сильнее, но драться ему приходилось нечасто. А Артему – часто, потому что рос он среди драчунов братьев, умел постоять за себя и ничего не боялся. Ни боли, ни крови, ни встречного удара. Он был ловок, увертлив, а жилистый его кулак действовал быстрее и точнее. Кроме того, кулак этот бил сейчас соперника, о чем, правда, сам Артем еще не успел подумать.
– Да что это он, всерьез? – забеспокоился Сергей.
– Тихо, Серега, тихо. – Ландыс, улыбаясь, держал его за пиджак. – Наше дело, чтоб все по правилам, без кирпичей и палок. А полезешь, я тебе буду зубы считать.
– Да ведь до первой крови полагается!
– А это не оговаривали. Может, сегодня и до последней дойдет.
Пока в котельной шла дуэль, Лена и Пашка водили Михеича по младшим классам и убеждали, что в окна дует и дети могут простудиться. Михеич ощупывал рамы негнущимися пальцами, подставлял небритую щеку и божился, что никакого ветра нет и в помине. Лена говорила, что есть, а он – что нет. А Пашка поглядывал на часы – во всем классе только у него да у Вики были часы – и размышлял, чем бы еще занять Михеича, когда дело со сквозняками иссякнет. За этим занятием их застал Николай Григорьевич: видно, они орали, а он шел мимо.
