Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин
Пётр. Если хочешь – стану!
Надежда. А попробуй не стань! Попробуй отказаться, паршивец! Прокляну.
Пётр. Не кляни, мать. Я ж не отказываюсь.
Надежда. Теперь иди к нему. Иди прощения проси. (Дав сыну затрещину, прогоняет его.)
Подходит Домна.
Домна. Переживаешь, Надёжа?
Надежда. Где-то недоглядела, из-под рук выпустила. Вот и расплачиваюсь. Он же не только Игната, он всех нас ударил.
Домна. Тебя больше других.
Надежда. Не обо мне речь, подружка. Матери во всём причины. Что сын натворил и что с сыном сотворили.
Домна. О тебе, о тебе, Надёжа!
Надежда. Люблю я тебя, подружка! За то люблю, что людей понимаешь. И всегда при себе нужное слово имеешь.
Домна. Ой, не всегда, Надёжа! Ой, не всегда.
Пауза.
В лес бы сейчас! На снегу бы сейчас распластаться – и лежать, лежать, в небушко глядя.
Надежда. Давит тебя! Хоть бы раз выревелась! Может, вся боль со слезами вытечет.
Домна. Ревела.
Надежда. Ты?! Ни в жизнь не поверю!
Домна. Правда, ревела. И хоть бы от кого – от Гришки Мантулина. Чёрствая ты, говорит, холодная, словно камень! Вот тут и хлынули у меня слёзы. И ещё сегодня ревела. О чём – не спрашивай.
Надежда. Известно, о чём бабы ревут. Живём, на лучшее надеемся. А всё лучшее позади.
Домна. А мне не верится. Как тоска одолеет – внушаю себе: чего, мол, ты, дурища, разнюнилась? Солнышко каждый вечер закатывается и каждое утро восходит. И человек на утренней зорьке заново рождается.
Надежда. Ты, вижу, и подымаешься раньше всех. Зорьку проспать боишься?
Домна. Как можно, Надежда? Вдруг это та самая зорька, жданная? (Невесело улыбаясь, заходит в контору.)
Здесь многолюдно. Но видим лишь первые скамейки. За столом Никита Хорзов, Лужков.
Лужков (позванивая по графину). Тише, товарищи, тише!
Пётр, потупясь, стоит у порога. Надежда толкнула его в спину.
Никита. Петро Афанасьевич! Ты у нас почётный гость. Проходи в красный угол!
Надежда. Иди, иди, пусть на тебя посмотрят!
Пётр идёт к столу, точно к лобному месту.
Никита. Начнём, что ли?
Домна. А ты по какому праву в президиум лезешь?
Никита. То есть как? Есть установленный порядок, и вообще.
Домна. Какой же это порядок, ежели клеветник сидит в президиуме? Ну-ка, скажите, бабы, где ему место?
Галина. За решёткой. Так он и оттуда ужом выскользнет.
Дарья. Налил глаза: ни стыда, ни совести.
Надежда. В президиум-то самых достойных выбирают.
Страсти накаляются.
Никита. Сговорились, значит? (Лужкову.) Знаю, чьих это рук дело!
Лужков улыбается.
Домна. Дело времени. По-человечески жить охота. Ремками-то надоело трясти. Хотим хлебца пшеничного! Хотим молочка, слезами не разведённого. И радости в дом хотим. Чтобы было как у людей, Никита.
Лужков. Законное желание.
Домна. А ты чемпиона чествовать предлагаешь, который на кулаках отличился. Кулаки-то – на заслуженного человека!..
Никита. Заслуженные люди по тюрьмам не сидят.
Лужков. Вы хоть и не сидели, а... следовало бы. Никита. Про себя-то забыл? Одной верёвочкой связаны. Лужков. Что ж, пусть нас люди рассудят.
Оба оставляют президиум. За столом только Пётр – чемпион. Он беспокойно ёрзает. И, не выдержав, тоже уходит. Подле Игната остановился, кусает губы, вот-вот расплачется. Он, в сущности, ещё мальчишка.
Пётр. Дядя Игнат, если можешь... прости. Такое больше не повторится.
Игнат. Да уж постараюсь. В другой раз так отделаю, что и брюки надеть не сможешь.
Пётр уходит.
