Кто прав? - Фёдор Фёдорович Тютчев

407 ника была не по росту его, высокая, хорошо выкормленная, выхоленная. Она нетерпеливо грызла удила мундштука и горячо переступала передними ногами. В общем японский кавалерист, несмотря на свой малый рост, производил впечатление заправского солдата, бравого и воинственного вида. Не успел Фу-ин-фу ответить на заданный вопрос, как из-за того же поворота тропинки показался еще всадник, за ним третий, четвертый. Они ехали один за другим гуськом, как волки, вышедшие на добычу. Через минуту путники были окружены десятком кавалеристов. Надежда Ивановна видела устремленные на нее со всех сторон любопытные, горячие взгляды и невольно опустила глаза... Ей стало вдруг стыдно и нестерпимо страшно. Несмотря на шафранную краску, покрывавшую ее лицо, на уродливую прическу и грязные лохмотья, она не утратила своей привлекательности... Она сразу как-то поняла это, поняла, что красива и что японские солдаты обратили на ее красоту внимание. Поняла, и смертельный ужас охватил ее... Она стояла, дрожа всем телом, все ниже и ниже наклоняя голову. Вдруг она почувствовала около самого своего лица чье-то горячее дыхание. Рука, затянутая в толстую замшевую перчатку с крепкими, широкими крагами, бесцеремонно взяла ее за подбородок и силой подняла кверху ее зардевшееся стыдом лицо. Замирая от ужаса, Надежда Ивановна подняла глаза и увидела перед собой лицо молодого японца, низко склонившегося к ней с седла. Как ни была она испугана, но тем не менее сразу признала в молодом японце офицера, это было заметно по его интеллигентной фигуре, по изяществу обмундировки, по отсутствию за плечами ружья и по статности и красоте его коня. С минуту пристально смотрел японец в лицо Надежды Ивановны, как бы внимательно разглядывая ее; молодое лицо его добродушно улыбалось... Вдруг он еще ниже наклонился и неожиданно крепко прижался своими губами к ее дрожащим губам. Надежда Ивановна вскрикнула и, отшатнувшись в сторону, инстинктивно не давая себе отчета в своих действиях, но повинуясь одному только чувству страха и обиды, желанию поскорее уйти от обидчиков, бросилась вниз по крутому спуску... За минуту перед этим ей бы и в голову не пришло решиться на такой отчаянный поступок... Спуск был почти отвесный, всюду торчали острые камни, гладкие плиты, из щелей которых рос колючий кустарник... Сделав два-три скачка, Надежда Ивановна поскользнулась, потеряла равновесие, камень, на который она было оперлась ногой, сорвался под ее тяжестью, голова ее закружилась, и она покатилась вниз, больно ударяясь о каменные выступы... От страха и волнения она на минуту потеряла сознание, но когда открыла глаза, она увидела себя лежащую на мягком песке и подле себя озабоченное лицо Фу-ин-фу. Добрый старик, увидя ее падение, не долго думая, бросился вслед за нею. Привыкший с детства лазать по горам, он без особого труда, не теряя равновесия и не оступаясь, где прыгая с камня на камень, где скатываясь на спине, спустился вниз и очутился подле Надежды Ивановны, которая, благодаря счастливой случайности, упала не на камни, а на глубокие наносы песку, покрывавшие местами крутые ребра скалы. Необдуманный поступок Надежды Ивановны имел то хорошее последствие, что избавил ее и Фу-ин-фу от дальнейшей назойливости японцев. Смущенный ее падением японский офицер не стал ее преследовать и, махнув рукой своим кавалеристам, чтобы они следовали за ним, рысью двинулся дальше. Скоро они исчезли из виду, фу-ин-фу поспешил помочь встать Надежде Ивановне. Она чувствовала себя не совсем хорошо. Ушибленная при падении голова слегка кружилась, все кости ныли, но она была счастлива уже тем, что все оказалось целым. Не только не было никакого полома или вывиха, но даже и сильного растяжения. Уцелел и ее сверток с лекарствами, искусно спрятанный в широких складках одежды. Тем временем начало светать. Во избежание повторения подобной встречи пришлось искать укромного места, где бы можно было переждать день. Спустившись еще ниже и перейдя долинку, путники углубились в густую рощу, изрезанную глубокими оврагами, поросшими частым кустарником. Любой из них мог служить надежным убежищем, открыть которое могла только слепая случайность.

VII

Катеньев давно потерял счет дням. В полусумраке пещеры он плохо отличал утро от вечера, и только, когда открыв глаза, он встречал вокруг себя кромешную тьму, он догадывался, что на дворе ночь. По временам, впадая в забытье, он не мог решить, долго ли оно продолжается, может быть, несколько минут, может быть, несколько часов. Спросить было не у кого, так как старуха, которую он видел всякий раз пробуждаясь, не знала ни звука по-русски, но сиделка из нее была хорошая. Она очень внимательно ухаживала за раненым, стараясь угадать все его желания. Наложенные стариком перевязки она не меняла и только следила за тем, чтобы они не слезли, очевидно, ей было так приказано Фу-ин-фу. Впрочем, раны мало беспокоили Катеньева, особенной боли он не чувствовал, саднило в левом боку и ныла левая нога, немного выше ступни, вот и все ощущения, какие давали ему обе его раны. Его изнуряла больше слабость и частые обмороки, после которых он чувствовал сильный упадок духа. Нестерпимая тоска угнетала его. Он давно потерял всякую надежду на спасение и покорился своей участи — умереть одиноко в этой тесной пещере. Минутами ему казалось, что он заживо погребен, и тогда им овладевало страстное желание хотя бы еще раз взглянуть на солнце, на небо, на мир божий, подышать полной грудью чистым, свежим воздухом, услыхать понятную ему человеческую речь. В такие минуты он начинал думать, что, пожалуй, было бы лучше, если бы его забрали в плен — японцы бы, наверно, вылечили его, и впоследствии он бы вернулся в Россию... Попасть в плен, будучи тяжело раненным, не так уж позорно, как это казалось ему прежде. Молодая жажда жизни невольно брала верх и дразнила картинами возможного здоровья, счастья, любви... Перебирая в уме события последних дней, Катеньев подолгу думал, стараясь угадать, увенчается ли успехом поручение, данное им Фу-ин-фу. Первое время он сильно надеялся. Он верил в опытность и хитрость Фу-ин-фу. С первых дней по приезде в Маньчжурию Катеньев много слыхал о хитрости китайцев, о их ловкости и уменье обделывать всякие дела, в этом случае они во многом походили на евреев Западного края, для которых нет ничего невыполнимого. Но по мере того, как шло время, уверенность эта начала сильно колебаться и мало-помалу совершенно испарилась. Катеньев перестал верить в удачу. Он ясно сознавал все непреодолимые трудности, какие ожидали Фу-ин-фу, и чем больше думал о них, тем более убеждался, что никакая Хитрость, никакая ловкость