Выбор воды - Гала Узрютова
Рано утром – поезд, автобус. Ещё 11 километров через горный тоннель, и я на месте – в крошечной деревне Гудванген, откуда отправляется паром по самому узкому в стране Нерёй-фьорду.
Говорят, во время чумы XII века все жители Гудвангена погибли, и понадобилось несколько сотен лет, чтобы вернуть сюда жизнь. Теперь здесь стояли несколько рядов деревенских белых и красных домов. Сквозь туман просвечивали яркие клумбы.
Я сидела в устье фьорда за деревянным столом со стаканом чая и ждала паром. Представляла, как, наконец, отпущу кости. Хотела сделать это в самом узком месте фьорда, где ширина не больше трёхсот метров.
К причалу один за другим подходили чужие лодки и паромы. Как это сорокаметровое белое судно, обещавшее не портить фьорды дизелем и работать на батареях. Малый ледник на тёмной воде.
На стол падали капли с яблони. Дождь усилился, и я спряталась в сувенирную лавку, где туристы покупали шапки викингов и другие вещи, которыми никогда не будут пользоваться. Они выбирали сувениры – и тут же возвращали их на полку, после чего хватали вещи снова и шли к кассе. Я купила и надела шерстяные носки.
Наконец, причалил мой белый паром. Дождавшись, пока погрузят машины, пассажиры жадно занимали места на внутренних сидениях у окон.
На палубе было ветрено – самое то, чтобы кости скорее разлетелись по воде, и я забыла о них. Пришлось надеть ещё и свитер. Хотя японке в белом платье с голыми ногами не было холодно. Она улыбалась в фотокамеру, позируя подруге.
Мы медленно двигались по гладкому подносу воды между крутых скал. Пассажиры делали кадр за кадром, не обращая внимания на морось. Каякеры на длинных разноцветных лепестках прижались к берегу справа, пропуская паром. Чайки подлетали к палубе, и пассажиры кормили их остатками сэндвичей.
В воде не было ничего спокойного. Напротив, чем стекляннее выглядел фьорд, тем больше неизвестной жизни скрывал он под стеклом. В него стекали горные водопады, паромы, лодки – стекал весь мир. И тут же разглаживался.
В некоторых местах высота скал в Нерёй-фьорде – больше 1400 метров, говорил буклет, но вблизи они выглядели ещё выше. Всё труднее дышать, скалы сдвигали воздух – казалось, ширина фьорда скукожилась метров до десяти, не больше… Скалы давили, ещё немного – и раздавят меня совсем. Пришлось пить атаракс, чтобы не дрожали руки.
Я вышла на другую сторону палубы, где не было пассажиров, и открыла рюкзак. Пора, наконец, выпустить кости.
Рядом появилась японка в белом платье. Снова позировала перед камерой подруги и пускала платье по ветру. Я держала мешок наготове, чтобы сразу взяться за дело, как только войдём в самое узкое место фьорда, – но она всё фотографировалась.
Три часа на самолёте до Осло, семь часов на поезде до Бергена, поезд и автобус до Гудвангена, – я ехала сюда только ради этого момента, который уже начался, но я никак не могла принять в нём участие.
Мы вошли в самое узкое место фьорда, но фотосессия не прекращалась. Подруги попросили сфотографировать их на фоне этой щели. Спрятав мешок в рюкзак, я взяла фотоаппарат и сделала несколько снимков. Они были молоды и прекрасны. Рыжая с белой кожей и брюнетка с голубыми глазами. Они просили делать кадр за кадром, ещё и ещё, снова и снова, – и я выбросила их камеру в воду. Атаракс явно не успел подействовать.
Японка долго орала на меня – а я думала только о том, что самое узкое место фьорда осталось позади. Моё место. Моё особенное место. Я смотрела, как оно удаляется, – и ненавидела её белое платье. Мне не было жаль денег, которые пришлось отдать ей за камеру, но было жаль всех тех часов, которые я потратила на дорогу.
Кости в рюкзаке давили на спину.
– И что ты там делаешь, в этой Норвегии? – позвонила мама.
– А ты что там делаешь? В этом году, надеюсь, уже поедешь с караванщиками?
– Отстань от меня с этими караванщиками.
– Ты уже шесть лет не ездила.
– А на чём я поеду?
– Найди ключ от гаража, садись в «Ниву» и езжай.
– Я не знаю, где ключ.
– А ты искала? Вы с отцом с весны начинали к каравану готовиться. Ты всегда весь год ждала сентября.
– Пенсию дождалась – и хорошо. Куда мне ехать в таком возрасте?
– Ты же через Волгу семь километров по льду ходила.
– Ноги другие были.
– А остальные из каравана поедут?
– Поедут. Так и мотаются каждый год. И Любка. И Егор. Все поедут. Звонили недавно опять. Я им сказала – мне ехать не на чем.
– У Любы большой фургон.
– Она предлагала. Но он воняет старой псиной.
– Ты что, так ей и сказала?
– А что такого? Ты же меня знаешь. Любка ещё чеснок жрёт на завтрак, обед и ужин. В этой вонючей душегубке я не поеду. Она с овчаркой в одеяле спит. Будет на меня чесноком дышать.
Остаток пути до Флома я просидела внутри парома у грязного окна. За ним пульсировали редкие деревни с красно-белыми домами – квадратными насекомыми, ползающими по зелёной траве. Остановившись у одной из них, паром поднял нос и выпустил синий «Форд» – сбежавший из коробка жук. Работники парома выгрузили на берег старую мебель: шкаф с болтающейся дверцей, деревянный стул, холодильник, тумбу и большой мешок. Мы уже отплывали от берега, а вещи всё стояли на берегу. Ветер трепал дверцу шкафа, и я ждала, когда она отлетит. Из крайнего белого дома вышла полная женщина и направилась к куче. Она взяла мешок и бросила его у своей веранды. Дотащив стул, она принялась за тумбу, кое-как допинав её до дома. Подошла к шкафу, сняла резинку с волос и закрепила дверцу. Повалив шкаф набок, попробовала сдвинуть его с места, но ничего не вышло. Прохожий жестом показал, что шкаф лучше двигать с другой стороны, и удалился. Сделав ещё одну попытку, женщина пнула шкаф и села на него, уставившись на холодильник. Паром удалялся от деревни, и я видела только осунувшийся силуэт женщины, слившийся со шкафом. Он не двигался. Как и вода во фьорде, где шевелился только паром.
Река Волга
Старый Белый Яр, Ульяновская область, СССР, мне лет двенадцать
Мы идём вокруг бассейна с большими запотевшими окнами, почти стенами. Бабка с внуком – впереди, я сзади. Огибаю бассейн круг за кругом, чтобы хоть немного побыть у воды.
За стеной слышу плеск. Слышу хлор. Шум Волги выходит
