Лишний в его игре - Алена Игоревна Филипенко
К моему удивлению, Хмарин быстро перестроился и выпалил:
— То есть я имел в виду… Нуклеотиды подразделяются на четыре вида: аденин, тимин, гуанин и цитозин.
Про Хмарина я решил спросить у Машки — вот она все про всех знает:
— Чего это с ним? Засыпает часто на уроках. Болеет чем-то?
— Да нет. Вроде он где-то по ночам работает. Вот потом и спит на ходу.
— Работает? — Вот это новости. Кто же работает в пятнадцать лет? — Зачем?
— Вроде у него мамка пьет… Помогает семье, наверное.
Тогда я посмотрел на Хмарина по-другому. Я ведь и сам подмечал, что его семья отличается от остальных жильцов в нашем доме. Я обратил внимание на то, в каком ужасном состоянии у него обувь, на то, что он редко ходит в столовку. И этот пакет вместо рюкзака… все ясно. Еще я вспомнил, как видел Хмуря у нас дома. Я подумал, что он посещает мамины занятия. Но расценки у нее суровые… Что-то не сходилось.
И вот дома я спрашиваю у мамы о том случае: зачем он приходил? Она сразу грустнеет. Оказалось, что в тот день встретила его в подъезде — он там готовился к контрольной, пока его мама с какими-то забулдыгами пьянствовала дома. В общем, моя мама пожалела его и позвала к нам, чтобы он спокойно позанимался.
Разговор меня сильно расстраивает. Иду в свою комнату, беру блокнот и карандаш. Рисую что-то на автомате и думаю об этом парне. Жалко его, тяжело ему приходится. Как-то несправедливо. От мыслей этих в груди что-то такое нехорошее, давящее. Злюсь на себя за то, что думаю, но не думать — не могу.
Вглядываюсь в рисунок и с удивлением осознаю, что бегло набросал сцену: Хмурь сидит в подъезде, обложенный башнями из учебников. Он словно заперт, как в ловушке, в этих чертовых учебниках. Сначала думаю выдрать лист и выбросить его. Но чем дольше смотрю, тем меньше мне хочется это делать.
Рисунок получился каким-то особенно живым. Кажется, что и чувства Хмуря мне удалось передать, хотя я его в тот момент даже не видел.
6
Недавно маме воткнулось, что она хочет познакомиться с моими друзьями из класса. Просто не знаю, что с этим делать.
— Позови их на чай, — в который раз просит она. — И не когда меня нет дома. — Это мама говорит осуждающим тоном, показывая, что не одобряет «тайных» гостей.
— Ну, ма-а-ам! — ною я. — Не буду я их звать. Чего мы тут делать будем?
— А когда меня нет, сразу находите, что делать! Чайку попьем, поболтаем.
Я представляю эту сцену: Рысев и Фиалкин, чья любимая игра — по очереди с разбегу биться головами о дорожный знак; гламурные Лена и Маша, которые на всех людей 30+ смотрят как на ископаемых; Никитин, который обожает рассказывать о том, что первый сексуальный опыт у него случился в 10 лет; я и моя мама, железная леди с аристократическими замашками, — все дружно и чинно пьем чай в столовой. Из новенького сервиза, как на официальном приеме… Жуть.
Я категоричен: друзей я не приведу. Мама настаивает:
— Мне важно знать, с кем ты общаешься. Не вижу в этом никакой проблемы. Не понимаю, чего ты так уперся? Ведешь себя как маленький…
Я в ужасе мотаю головой:
— Мам, отстань от моих друзей! Общаюсь и общаюсь, какая разница? Нормальные они.
— Вот я и хочу убедиться, что они нормальные, что они не затащат тебя ни в какие неприятности.
— Никуда они меня не затащат.
Маме не удается меня сломить. Но она все равно торжествует уже через несколько дней.
Мы гуляем с компанией. Голодно и холодно, я предлагаю всем пойти в «Макдоналдс».
— Я пас, я на нуле, — стыдливо говорит Никитин.
— Да забей, чел, я тебе дам, — отмахиваюсь я.
— Не, чувак, я тебе и так должен…
— Да ладно тебе, тогда я тебя просто угощу, потом когда-нибудь ты меня.
— У меня только тридцать рублей. — Лена грустно заглядывает в свой кошелек.
— А я деньги вообще забыл дома! — Рысев шарит по карманам.
В итоге я плачу за Лену, Никитина и Рысева. Но в зале оказывается не протолкнуться, и мы решаем взять еду с собой и пойти ко мне. Мама сегодня на работе в универе.
Дома разогреваем остывшие чизбургеры и картошку в микроволновке. Проходим в гостиную, рассаживаемся на полу на ковре. Я открываю мамин бар, заполненный бутылками с ликером и коробками конфет.
— Кто-нибудь чего-нибудь хочет?
— Ничего себе запасы! — присвистывает Никитин. — А мама не спалит?
— Неа. Это ей родители учеников постоянно дарят, она не считает, сколько у нее чего.
Мы рассматриваем запасы и останавливаемся на миндальном ликере «Амаретто».
Я достаю хрустальные бокалы. Откупориваю бутылку.
— Только условие: нам придется выпить всю, чтобы не оставлять улики!
Едим чизбургеры и картошку фри, пьем ликер. Вскоре Фиалкин надевает на голову мамину красную повязку, которую она носит дома, и берет в руки метелку для пыли. Он дурачится, называет себя служанкой Анжелой, сует метелку в лицо Никитину.
Маша макает картошку фри в ликер, пытается угостить Лену, уверяя, что это очень вкусно, но та в ужасе отстраняется и изображает рвоту.
Рысев находит под диваном старый советский тренажер — крутящийся диск. Садится на него с ногами. Одной рукой держит бокал, второй отталкивается от пола и вращается вокруг своей оси. Пьет ликер в движении.
— Ого, так сильнее вшторивает! — доносит он до нас важное открытие.
— Дай попробую! — просит Никитин, и Рысев уступает ему диск.
Никитин отталкивается чересчур сильно, его бешено закручивает, он теряет равновесие, валится вперед и щедро обливает Лену ликером. Она вскакивает и визжит. Машет руками, как будто это поможет ликвидировать последствия аварии. Никитин бегает вокруг нее и извиняется, Маша берет со столика салфетки и подает ей.
— Никитин, я с тобой больше никуда не пойду! Мне аж под футболку залилось! — верещит Лена. — И что мне теперь делать в таком виде?
— Давай поменяемся? Надень мою! — Никитин снимает толстовку. Под ней ничего нет.
Лена снимает испачканную толстовку, а следом и заляпанную футболку. Остается в одном лифчике. Берет толстовку Никитина, морщится и возвращает назад.
— От нее куревом несет!
— Давай я принесу тебе чистую футболку! — предлагаю я.
— Кхм-кхм, — вдруг раздается у двери.
Я подпрыгиваю, разворачиваюсь и с ужасом вижу в проеме… Маму.
Как она так тихо вошла? Будто из-под земли выросла!
Увидев ее, друзья застывают и хором говорят:
— Здрасте!
— М-мам? — жалобно блею я. — А
