Время перемен - Наталия Миронина
– Знаешь, может, это и хорошо… – вдруг произнес Мельников.
– Что именно?
– То, что у них отношения. Может, и поженятся. Семья – основа всего. Особенно в такое время.
– Наконец-то! Правильно все говоришь, – улыбнулась Тамара Леонидовна.
– А ты не ворчи, что у них такой дом, подъезд и прочее.
– А я и не ворчу, – миролюбиво сказала жена.
Стол был накрыт просто, по-домашнему.
– Мясо я сама мариновала и запекала. Это мой рецепт буженины, а это огурцы и патиссоны. Я их снимаю, когда они малюсенькие, и получается великолепная закуска, – приговаривала Зинаида Васильевна.
Мельниковы ели с аппетитом и нахваливали. Действительно, все было вкусно.
– Петр Вениаминович, а пойдем со мной на кухню, я тебе покажу кое-что, – сказал Перов.
– Он вам покажет настойку на перце, – сказала Зинаида Васильевна, – она крепкая – огонь. Но под нее хорошо говорится.
– Вот-вот, а вы тут о платьях разговаривайте.
Мужчины исчезли на кухне. Там Перов достал рюмки, вяленое мясо, огурчики и огромный красивый штоф.
– Дедовский, – пояснил он, – это и еще немного – посуды кузнецовской. Все, что осталось от большого купеческого хозяйства. Было серебро и золото, но это семья проела в черную годину.
– Ясно, – отвечал Мельников, – нам проедать нечего было. И мало наших, Мельниковых, осталось. Пусть ребята дружат. Они у нас хорошие. Может, поженятся.
– Прекрасный тост. Самый главный. – Перов разлил настойку. На свет она была чуть зеленоватой. Выпили, у Петра Вениаминовича аж душу в кулак скрутило.
– Ну, зелье!
– Верно, зелье! – согласился Перов. – Повторим, а потом и перерыв сделаем. Я уже знаю, как пить надо.
– Доверяю, – согласился Мельников. Ему все больше и больше нравился мужик, сидящий напротив. Давно он таких не видел и не встречал. Что-то ровное, спокойное, честное было в нем. И чувствовалось, что правду этому сказать легко и выслушать его несложно.
– Слушай, а в каком ресторане наших детей женить будем? – вдруг спросил Мельников.
– Мы с тобой договоримся! – воскликнул Перов и обнялся с Петром Вениаминовичем. Было ясно, что отцы выпили немало.
– Если честно, надо бы им институты закончить! Потом в аспирантуру пойти… Поработать, – произнес Мельников.
– А потом кефир, радикулит и валенки, – в тон ему сказал Перов.
– А дочка наша вообще только поступила… Об этом ли мы думали… – поддакнул Петр Вениаминович.
– Да пусть гуляют, влюбляются…
– А может, правильно решили? Семья только и защитит.
– Во, ты про времена, которые наступают, и расскажи. Как ты со своей колокольни, высокой, эти времена видишь? А то я сижу на своей фабрике, только и собачусь со смежниками. То одного не пришлют, то другого нет, то денег не шлют, то коробки не отгружают. Но это же частности. Я картину в целом не вижу. Во‐первых, не приучен, во‐вторых, обзор маленький.
– Не приучен – это ты зря. Я Стаса твоего слушаю и понимаю, что в доме все честно говорится.
– Ну а что парню голову морочить. И так уже только про ГУЛАГ и говорит.
– ГУЛАГ?
– Ну да. «Огонек» читает, «Московские новости».
– Понятно. Ну, тут мы не повлияем. Пусть читает. Знать надо. А что касается того, что будет… А каюк будет. Помяни мое слово, Николаевич, каюк. Задача – как удержаться, как выплыть. И как детей сохранить.
– Что, совсем трындец?
– Трындец? Отличное слово. Отличное. Очень меткое.
– А в чем трындец? – Перов опять налил в стопки настойку.
– Ох, и крепка она! – воскликнул Мельников, увидев это. – Но не откажусь. Мозги прочищает.
– Это главное, что требуется от настойки. Только ты мясцом закусывай.
Мельников послушно взял в руку кусок мяса, но даже не притронулся к нему.
– Понимаешь, – он вздохнул, – что-то мне кажется, что продали нас. Или продают. Понимаешь, сдают шестую часть суши, со всеми ее лесами и полями, газом, нефтью и Северной Венецией и самым читающим народом в мире. И будет ли терпеть народ то, с чем столкнется, большой вопрос. И не будет ли большой крови.
– А не будет, – сказал Перов, – не будет, если ваш брат, который в министерствах сидит, и на Старой площади, и на площади Дзержинского, крови не захочет. Понимаешь, уже пошло все… Вода несется, заливает берега. Нельзя ее остановить. А если попробуешь, крови много будет. Но понимаете ли вы это? Вы, сидящие там… – Перов указал пальцем на потолок.
– Там мухи обычно сидят, – буркнул Мельников, – как я надеюсь, что все это как-то обойдется.
– А таких умных, как ты – много у вас там?
– Не знаю. И потом, пойми, я же не наверху. Я чуть выше, чем кто-то. Наверху они, но они не слышат. Или нам не говорят ничего.
– Но дети у них есть? Дети-то?!
– Есть. Если моя версия верна, то у этих детей будет власть и будет все, что в этой стране есть! – Петр Вениаминович выпил свою рюмку, не дожидаясь приглашения.
– А как же равные возможности? Как частное предпринимательство? Как здоровая конкуренция?
– Да, как?! Вот я тебя тоже спрашиваю – как?! – Петр Вениаминович шумно выдохнул. Было заметно, что он захмелел крепко. Впрочем, Перову настойка тоже ударила в голову.
– Я так тебе скажу, – Николай Николаевич сунул в рот кусочек мяса, – главное, чтобы революции не было и гражданской войны. Вот этого я боюсь больше всего. Знаешь, между нами говоря, я вообще революций не люблю.
– Однако двигатель развития общества.
– Ага, только половину общества сначала истребят, а оставшуюся вперед двигают. Нет, дорогой Петр Вениаминович, не надо нам этого счастья.
– А что нам надо? Ладно, что детям надо?
– Не трогали чтобы. А трудиться в нашем роду всегда умели. И Стаса так воспитали. Вот увидишь, Лиля будет за ним как за каменной стеной. Хоть и молод он, но взгляды у него правильные.
– Не сомневаюсь, хороший парень. Очень хороший. Я, знаешь ли, не волнуюсь. Ты прав, не было бы кровавого бунта.
– Э… Давай не будем, – замахал руками Перов, – все же собрались по радостному поводу.
– Ах да, – Мельников спохватился, – вы не будете возражать, ресторан оплатим мы, машины там всякие…
– Давай пополам? Так честнее будет, – сказал Перов, – давай все посчитаем и оплатим поровну. Это же нормально, никому не обидно и дети будут чувствовать себя хорошо.
– По рукам, – согласился Мельников.
Это вечер прошел замечательно. Жены толковали о кулинарии и платьях, мужья о политике и экономике, Стас и Лиля заглянули на несколько минут, похватали со стола пирожки и опять убежали. Они не собирались оставаться с родителями.
