Невероятная и печальная судьба Ивана и Иваны - Мариз Конде
Когда фотография Ивана появилась на первой полосе местной газеты, Симона снова залилась горючими слезами, а Ивана впервые испытала бунтарские позывы. Фотограф отретушировал снимок, уменьшив лоб и глаза Ивана, зато увеличив его челюсть и уши – в результате вышел типичный уголовник. Масла в огонь подлила еще сама статья, автор которой явно был щедро оплачен Анжелом Пастуа. Он выставил Ивана главарем мошенников. Мол, этот голодранец явился из своей Ослиной дыры и ввел в заблуждение благородного юношу. Но они забыли про мэтра Винёя. Тот не только не вернулся в свой родной Клермон-Ферран, но и недавно женился на местной, черной. Не на мулатке или метиске, не на полукровке, «белой африканке», женщине цвета «кофе с молоком» или «капучино», не на афроамериканке, латинке или краснокожей. Нет – на черной. Он спас Ивана в прошлый раз и теперь тоже вызвался быть его официально назначенным адвокатом. Да сколько можно! Он и сейчас не позволит, чтобы бесправные платили за прегрешения власть имущих и по их вине пускали свою жизнь под откос.
Накануне в Бель-Эр открылась новая, суперсовременная тюрьма. По ночам, во избежание побегов заключенных, ее территория ярко освещалась, ни дать ни взять выходящий в море лайнер. Из-за этого на километр вокруг люди не могли нормально заснуть и постоянно писали жалобы. В заведении было полно кабинетов, напичканных компьютерами и диктофонами. Мсье Винёй каждый день встречался со своим клиентом, чтобы расспросить про его жизнь. Какое же это, оказывается, удовольствие – говорить о себе, заглядывать внутрь себя, раскапывая все секреты и вынося на свет божий свои самые сокровенные мысли.
– Почему мсье Жереми стал твоим кумиром? – спросил адвокат.
Иван помолчал, так и эдак обмозговывая вопрос, а потом ответил:
– До его появления никому не было до меня дела, кроме сестры, матери и бабушки.
– Что же он тебе втолковал? Например, какие книги давал почитать?
– Да кучу всего: Франца Фанона, Жана Сюре-Каналя и очень много афроамериканских авторов в переводе на французский. Но признаюсь, я прочел далеко не все и все они меня немного раздражают.
– Что же тебя по-настоящему интересовало?
– Сама жизнь мсье Жереми. Жизнь как таковая. Ведь он бывал в Афганистане, в Ираке. Он жил в Ливии в то время, когда убили Каддафи.
Услышав это, мсье Винёй чуть не подпрыгнул.
– И как он оценивал Каддафи? Как диктатора или как героя?
– Для него Каддафи был героем. Он его боготворил.
– Он склонял тебя поехать в Сирию или Ливию?
Иван закатил глаза.
– Поехать? Но как? У меня же денег пшик, не могу даже купить билет на автобус до Бас-Тера или Пуэнт-а-Питра. Нет, он повторял, что я должен улучшать мир вокруг себя.
– Улучшать? А как именно?
– Он говорил, что каждому отведена своя роль. Я так до конца и не понял, что это значит.
Все закончилось однозначным и беспрекословным оправданием Ивана, не считая назначения нескольких часов общественных работ.
После оправдательной речи мсье Винёя некоторые слушатели, в основном женщины, плакали. Остальные аплодировали. В конце весь зал поднялся на ноги и устроил ему бурные аплодисменты.
Возвращался Иван в Ослиную Спину триумфатором. Симона взяла напрокат грузовичок, который украсила флажками, и безостановочно сигналила на протяжении всего пути. Удивленные жители деревушек вдоль дороги выходили на порог и спрашивали, что случилось. Занятые собственными проблемами и жизненными неурядицами, они слыхом не слыхивали про Ивана и не знали, что раз в сто лет справедливость все-таки восторжествовала. На центральной улице поселка школьники, завернувшись в триколоры, пели «Марсельезу». А мэр, который всегда любил толкнуть речь, конечно, не мог упустить такой прекрасный повод. Он превозносил Францию, справедливую и толерантную, которая не допустила, чтобы один из ее сынов был незаконно осужден. Многочисленные зеваки были почти шокированы тем, что Иван не захотел взять слово и не присоединил свой голос к восхвалениям метрополии-матери. Но на самом деле он чувствовал себя, словно белье, которое прокрутили в машинке, выжали и повесили сушиться. Он испытывал лишь благодарность к мсье Винею, потому что не понимал событий, разворачивающихся вокруг его персоны. Он лишь вспоминал загадочные слова Мигеля.
– Я иду первым, – сказал он накануне своего исчезновения. – Я напишу тебе, как мы устроились, и тогда ты должен приехать к нам вместе с Иваной.
Как только брат и сестра смогли остаться вдвоем, они направились к своему заветному местечку в Пуэнт-Паради. Там Иван стал осыпать сестру страстными поцелуями, а она нашептывала ему на ухо:
– Постарайся больше не попадать в тюрьму, умоляю. Подумай обо мне! Я задыхаюсь, когда тебя нет рядом. Весь этот год, пока ты был в предварительном заключении, я думала, что вот-вот умру. Я даже не могла в школу ходить.
Иван сел на песок и устремил взгляд в море, которое мелкой пеной подкатывалось к их ногам. Не отдавая себе в том отчета, он произнес слова, которые услышал от Мигеля:
– Однажды мы уедем отсюда. Мы отправимся дальше.
– Куда же мы поедем? – изумленно спросила Ивана.
– Я не знаю. Но уж точно в такую страну, где люди справедливее и гуманнее.
Через полгода приговор к общественным работам привел Ивана в «Карифуд», компанию, созданную двумя врачами-нутрициологами, кстати, многодетными отцами. Компания была признана социально значимой и поэтому щедро финансировалась Министерством заморских территорий. Также солидные субсидии выделял и Региональный совет. Но это не должно никого удивлять, если учесть, что владельцы компании умели убедить своими речами националистов всех сортов. Оба нутрициолога, возглавлявших предприятие, на пальцах доказали, что детское питание, которое давали карибским малюткам, не содержало ни одного аутентичного, антильского ингредиента – ни ямса, ни сладкого картофеля, ни маниоки, ни морской рыбы, ни плодов хлебного дерева, ни бананов, ни фасоли. Таким образом, создавался серьезный риск развития у детей вкусового отторжения к привычному питанию из-за привыкания к чужеродным
