Бунтарка - Дженнифер Матье
— Привет, — говорит она.
— Привет, — отвечаю я.
И тогда я вижу их. Звезды и сердечки. Жирные яркие сердца и звезды, нарисованные маркером на ее запястьях. Я вижу, что она даже нарисовала маленькие планеты. Кира всегда была хорошим художником.
Они словно говорят: «Посмотри на меня». А мои просто шепчут: «Я здесь». Но она все равно их замечает.
— Ты читала ту брошюру? — спрашивает она.
Зин — не брошюра! Ну да ладно.
— Читала, — отвечаю я. Выключаю воду и тянусь к бумажному полотенцу, чтобы вытереть руки.
— Кто это сделал? — спрашивает она, поднимая бровь. Она аккуратно моет руки, пытаясь не размазать рисунки.
— Без понятия. — Я наклоняюсь, будто бы почесать колено, и надеюсь, что так она не увидит ложь на моем лице. Я чувствую, как мои щеки краснеют.
— Мне она понравилась, — говорит Кира. — Там были написаны правильные вещи. Все здесь тупо. Хотя мой парень — футболист, но все равно. Все тупо. — Кира говорит чуть тише: — Ты знала, что они ходят есть в «Джордано» бесплатно каждую субботу? И выбирают там, что хотят?
«Джордано» — самый вкусный ресторан во всем Ист Рокпорте, и это мое любимое место, где я заказываю пиццу, если мама говорит, что у нас есть лишние деньги в бюджете.
— Футболисты? — спрашиваю я, мой голос такой же тихий, как и у Киры. — Кто-то же наверняка платит за них. Счет должен обходиться в несколько сотен долларов каждую неделю.
— Не знаю, кто за них платит, — отвечает Кира. — Но я готова побиться об заклад, что это папочка Митчелла. Я точно знаю, что женская футбольная команда не видела новой формы со времен, когда моя мама ходила в эту школу. И я не преувеличиваю.
— Черт.
— Именно так, — говорит мне Кира. Она аккуратно вытирает руки, и мы просто стоим. Немного неуютно. Возможно, мы так много не разговаривали с пятого класса.
— Интересно, что «Мокси» сделают дальше, — говорю я ей. Не знаю, зачем я это брякнула. Может, в поисках идеи, а может, пытаясь сбить Киру со следа. Не то чтобы у нее была причина меня подозревать.
— Ты думаешь, что это сделала не одна девочка? — спрашивает Кира.
— Думаю да, — отвечаю я. Вот еще одна хлебная крошка, ведущая ее в ложном направлении. Просто на всякий случай. — Мне показалось, что это написали несколько девочек.
— В любом случае они должны сделать следующий шаг, — продолжает Кира, поднимая руку. — Им нужно бросить вызов прямо в лицо Уилсона. Сказать: «Да пошел ты».
Голос Киры становится все увереннее. На одну секунду мне кажется, что это она сделала «Мокси», а не я. Ей больше подходит роль лидера. Это я только что пыталась смыть сердца и звезды, как только у меня появился шанс. Бьюсь об заклад, если бы я рассказала Кире правду о «Мокси», она бы могла взять шефство и сделать все лучше, чем я.
Но «Бунтарррки» старались, чтобы у них не было лидера. Они хотели, чтобы у всех были равные права. Это еще одна причина, почему мне надо держать все в тайне.
— В любом случае, — продолжает Кира, — это была интересная идея. — Она идет к двери и толкает ее. — Рада была поговорить с тобой, Вив.
— Ага, и я, — отвечаю я.
Было здорово увидеть, что хотя бы одна девчонка поддержала «Мокси». Так я чувствую себя менее одинокой и странной. Жаль, что я не спросила Киру, разрисовал ли руки кто-то еще.
Я делаю глубокий вдох и смотрю на себя в зеркало.
— Просто возвращайся в класс, — говорю я себе. И повторяю это снова и снова, пока не дохожу до двери. Мои руки все еще покрыты сердечками и звездами.
* * *
Может быть, встреча с Кирой была знаком, потому что после урока я вижу несколько старшеклассниц с разрисованными руками. Они участвуют во всех театральных постановках и обычно сидят в сторонке на собраниях болельщиков. И еще двух девушек помладше, чьи шкафчики находятся рядом с классом, где проходит мой второй урок. Еще несколько сердец и звезд я замечаю на девушках тут и там: на лестнице, в углу коридора, во дворе. Некоторых я знаю по имени или просто внешне. Мы встречаемся глазами и киваем, застенчиво улыбаясь, словно у нас есть общая тайна.
То же самое происходит, когда я иду на урок английского и вижу Люси Эрнандез, сидящую в первом ряду со звездами и сердечками, нарисованными синим маркером аккуратными завитушками на тыльной стороне ее ладоней, вдоль пальцев и вокруг запястья.
— Привет, — здороваюсь я с ней, идя между партами, пока остальные ученики заходят в класс. — Мне нравятся твои рисунки.
Люси бросает взгляд из-под темной челки, и улыбка расползается по ее лицу. Я гадаю, первая ли я сегодня с ней заговорила. Может, и так.
— Спасибо, — отвечает Люси, — а мне нравятся твои.
— Твои очень красивые, — говорю я.
Улыбка Люси становится шире.
Я улыбаюсь в ответ и снова чувствую неловкость от того, что не знаю, что сказать.
Когда Митчелл Уилсон и его команда шумно заходят в класс, скорее всего репетируя шутку «Сделай мне сэндвич», ко мне возвращается то чувство, которое я ощутила, когда сделала первый зин. Мне хочется сжать кулаки так, чтобы ногти впились в кожу, и закричать.
Конечно, я этого не делаю. Я делаю глубокий вдох, заправляю волосы за уши и достаю тетрадь по английскому и шариковую ручку.
— Итак, класс, — начинает мистер Дэвис, как только раздается звонок, — давайте вернемся к теме Просвещения, которую я диктовал вам вчера.
Когда мой мозг начинает отключаться, дверь класса открывается, и заходит Сет Акоста.
Он направляется к своей парте, держа в одной руке папку и книги.
Он одет в черные джинсы.
На нем черная футболка.
Черные кеды Vans.
А на его руках черными чернилами аккуратно нарисованы маленькие сердечки и крохотные звездочки.
Когда он садится за парту, у меня внутри взрывается такой фейерверк, что я перестаю слышать то, что говорит мистер Дэвис.
Глава седьмая
Клодия зарабатывает медаль лучшего друга и миллион бесплатных капкейков за ее терпение во время предобеденного собрания болельщиков, когда мы забираемся на верхние ряды трибуны и я начинаю шепотом рассказывать о руках Сета Акосты.
— Почему ты разговариваешь шепотом? — кричит Клодия. — Здесь громко как в аду, и
