Прозрачные и непрозрачные мысли - Виорэль Михайлович Ломов
***
Русский роман – не английский и никакой другой. Трудно себе представить Сомса Форсайта на «идиотском» вечере у Настасьи Филипповны, где она бросает в огонь целое состояние, или одного из сэров Генри за шашками с Ноздревым и зятем его Мижуевым. И совсем уж невозможно вообразить Печорина Тартареном из Тараскона, а Дмитрия Карамазова мистером Домби. А еще вдруг представил (но это уже из другой оперы): князь Андрей влюбился в певицу Мадонну. И тут же вспомнил разъяренного Толстого с ружьем. Мурашки пошли.
***
Ницше готов отрицать сострадание потому лишь, что ему никто не сострадал в его боли. Откуда взялись только его сегодняшние сострадатели?
***
Современная музыка вторична, в ней нет того, ради чего она создается – мелодии. Видимо, мелодии были отпущены человечеству в очень ограниченном количестве, вроде котла, к которому устремились композиторы всех времен и народов, кто с большой ложкой, кто с маленькой, а кто и с половником. Тут уж кому как повезло, зависимо от таланта и прыти. А сегодня можно лишь возить ложками по стенкам и дну опустевшего котла, отдирать пригар да прилипшие крохи и слушать, глотая слезы бессилия, «Реквием» Моцарта.
***
Если бы симфонический оркестр набирали по тем же правилам, что и команду футболистов, и судили по тем же правилам… О, тогда можно было бы по ходу игры заменять музыкантов, удалять их, показывать им карточки, орать на них, свистеть, забрасывать пластиковыми бутылками. Можно было бы прерывать игру оркестра на судейские разбирательства и помощь врача, проверять игроков на допинг-контроль, доводить их до полного физического изнеможения на тренировках, заставляя извлекать из скрипки мощь контрабаса, а из контрабасов томность флейты. Можно было бы о мастерстве игроков судить не по тишине в зале, а по реву и драке на трибунах. Думаю, музыканты согласились бы. Ведь тогда их зарплата выросла бы как минимум в сто раз, а число слушателей в тысячу.
***
Если собрать всё написанное или нарисованное когда-либо на бумаге, получится чистый белый лист. Если собрать все звуки, прозвучавшие когда-либо на земле, получится абсолютная тишина. Почему так? Да потому что только спектр дает белый цвет, и только тишина разлагается на звуки. Это, видимо, и было еще не прозвучавшее Слово.
***
У философов учишься, даже когда не читаешь их, когда их труды просто лежат на столе, чуть-чуть сбоку. Рано или поздно понимаешь, что они такие же люди, как ты, и в этот миг освобождаешься от иллюзии их превосходства и начинаешь проще смотреть на мир. Именно простой взгляд на жизнь и открывает ее во всей широте. Ведь проще жизни разве что смерть, как заключительный ее аккорд.
И если ты гений, а хочешь стать еще умнее, не читай философскую энциклопедию – совсем сдуреешь. Гением быть трудно. Никто толком не оценит. А вот дурака оценит каждый, и оценит хорошо.
Неоцененный
Раздражаться по поводу того, что тебя не оценили или не заметили, не опубликовали – смешно. Сократ не издавался при жизни, да и Гомер. Разве ты перевернул кому-то душу, изменил жизненный уклад, перестроил жизнь? Усмири свою гордыню. Если жаждешь признания – продолжай делать то, что делал. Но и тогда не рассчитывай на успех. Люди, как вороны, замечают лишь то, что блестит; а что там блестит: стекло или бриллиант – им по большому счету все равно.
***
Радуйся, что ты лишен такого счастья, как возможности разориться.
Мелкая зависть
Писатель F. о себе. У него VIP-юбилей. Писательница B. о нем. И не только. И что интересно – с одной интонацией, одной растяжкой, одной величественностью. Только у него сильно мужской голос, а у нее – слабо женский. Он прозаик, она поэт. Но оба в запредельных высях, не скажу – горних. И в словах только они, они, они. Слова, слова, слова…
Хороших людей много, сказал писатель F.
Но им себя всегда мало, – хочу вставить слово и я. Может и зря. Просто так. Из зависти.
***
И заодно по другому, правда, поводу, но все по той же причине.
Слава – что дырка от бублика. Бублик съели, а дырка делится творческими планами.
Ничто не заявляет так охотно о себе, как глупость.
Чем меньше человек, тем больше он о себе говорит.
***
Некоторое уточнение классики: в себе любят искусство только те, кто любит себя в искусстве.
Прозаики и поэты
Не раз (по разным причинам) я пытался найти отличие и сходство прозы и поэзии. Казалось, находил, но проходило какое-то время, и мои находки тускнели, а то и вовсе рассыпались в прах. И сегодня я так и не знаю, в чем же сходство, а в чем отличие. Наверное, во всем, а может, ни в чем. Попытаюсь собрать в «Камеру находок» хотя бы некоторые из них. Они, как правило, отливались в афористичную форму – компромиссный (по форме) вид между прозой и поэзий.
Чего истинного больше всего в русской жизни? Отвечаю: прозы и поэзии. Вот ее-то, этой истинной прозы и поэзии, больше всего и в русской литературе.
Поэт – хирург, а прозаик – терапевт. Впрочем, и в прозе много литературных памятников, дающих срез, а не диагноз. Значит, и там не обходится без хирургов. Но горе, когда скальпель окажется в руке безумца!
Собрание сочинений прозаика – чем не сумасшедший дом одного пациента? А сборник поэта – раскладушка в дурдоме человечества.
Что может быть ужасней самочувствия поэта, не написавшего ни одного стихотворения? Разве что самочувствие прозаика, навалявшего тридцать романов.
Прозаику не простят поэтических вольностей, так же как поэту прозаических подробностей. (Не прав я: прощают и даже поощряют).
Что же делать поэтам без читателей? А ведь
