Проводник - Алёна Митрохина
– Мяу! Мяу! Мяу!
Отец настолько растерялся от увиденного, что на минутку забыл о боли, которая жгла и давила в груди.
– Откуда ты взялся, хвостатый? – он привстал и протянул руку, чтобы погладить животное, но тут же охнул и снова сел, тяжело дыша. – Что ли Оля забыла дверь закрыть?
Дыхание стало свистящим, с перерывами.
– Да что ты медлишь? – почти кричал Родион на Высоцкого. – Покажи ему, где таблетки!
– А я вот, видишь, помираю, – тихо обратился к коту отец. – Оли дома нет, и я таблетки найти не могу. Ничего я без нее не могу, ничего. Что я без нее делать-то буду там, на том свете, а, хвостатый? – глаза отца увлажнились, он снова попытался встать.
Наконец, опираясь о стол, отец поднялся и уронил чашку с недопитым маминым, уже остывшим, чаем, стоявшую на краю. Чашка с грохотом покатилась по полу, но не разбилась, лишь пролился янтарной лужицей чай, да кружок лимона, описав неровную дугу, оказался под табуреткой.
Будто получив долгожданный сигнал на старт, кот вскочил со стола, прыгнул и повис, как на заборе, на дверце кухонного шкафа. С легким скрипом – словно и правда калитка на старых воротах – дверца распахнулась, и с верхней полки на пол с шуршанием начали падать коробочки, блистеры, тюбики и бумажные пачки с лекарствами. Последним, немного задержавшись, выкатился флакончик коричневого стекла с маленькими белыми таблетками внутри. Соскользнув с образовавшейся из лекарств горки, флакончик звонко покатился и, покрутившись вокруг собственной оси, замер возле отцовских ног.
– Нитроглицерин, – одновременно прочитали отец и сын.
Не веря глазам, отец осторожно поднял и дрожащими пальцами открыл упаковку со спасительным содержимым, которую безуспешно пытался найти самостоятельно. Положив таблетку под язык, он присел на табурет и прикрыл глаза. Лекарство подействовало почти моментально: Родя видел, как отступает с лица родителя смертельная синеватая бледность, выравнивается дыхание, расслабляются плечи.
– Спасибо тебе, хвостатый, спас. И откуда ты только взялся? Не иначе – Бог послал, – еле слышно начал отец. – Точно – Бог, а я и не одной молитвы не знаю, чтоб отблагодарить. Всю жизнь атеистом был, а вот надо же – Ему не важно, верю я или не верю, помог и атеисту.
Отец вздохнул, а потом произнес:
– А, впрочем, знаю, как отблагодарить, хвостатый! Возьму тебя к себе, будешь с нами жить. Ты, я вижу, уже немолодой, нечего старость на улице встречать, будешь в тепле и сытости доживать, ни в чем отказа не будет. С Мячиком тебя познакомлю. Мячик – это внук, – пояснил отец, – хороший пацан, добрый. Вот уж он обрадуется! Дома-то не разрешают кота завести, а у нас теперь будешь ты.
Спохватившись, отец вдруг резко встал и, морщась от боли, которая еще стесняла грудь, произнес:
– Надо им позвонить, а телефон в комнате. Что там у них, что-то с Мячиком или с Родди? Эта Рая – такая непутевая, ничего толком объяснить не может, – повторил отец мамины слова и неуверенно пошел в сторону комнаты.
– Родди – это сын, а Рая – его жена, – уже из коридора уточнил отец, – они в соседнем подъезде живут. Сейчас позвоним им, а потом я тебе молока налью. А лучше котлету рыбную, а, хвостатый? Ел рыбные котлеты хоть раз? Наверняка нет. Вкусные котлеты, из горбуши.
– Надо уходить, – сказал Высоцкий, показывая на электронные часы, светившиеся на полочке. – Время, Родди, время! Мы пробыли здесь дольше положенного. Я тебе сразу не сказал, но когда приходится проявляться, время идет как обычно. Пока он в комнате возится, надо линять, иначе поздно будет.
– Да, конечно, – кивнул Родя. – Я только посмотрю, что там, одну секундочку – просто убедиться, что все в порядке.
Кот вздохнул, а Родя опять почему-то на цыпочках двинулся в свою бывшую комнату, куда уже зашел отец. Потянувшись за трубкой, отец случайно задел магнитофон и почти сдвинул его с тумбочки. От этого перемещения в магнитофоне случились какие-то невидимые глазу изменения, раздался щелчок, внизу слева загорелась зеленая кнопка, два раза дернулись, а потом с тихим шуршанием закрутились бобины: на пустую катушку справа стала наматываться коричневая тонкая лента-серпантин с левой катушки.
– Заработал, – прошептал отец, роняя телефон. – Хвостатый, он работает.
Высоцкий схватил упирающегося Родиона за руку и потянул его из комнаты.
С легкостью пройдя сквозь стену, приятели выбежали на улицу. Во дворе было уже совсем темно, и окон светилось меньше – люди легли спать. Легкая морось превратилась в настоящий осенний дождь, холодный и нудный. Родион с котом остановились под окнами родительской квартиры и задрали головы: одно из окон вдруг распахнулось, и из него, разрывая ночную благостную тишину, на всю улицу, словно набат, гремело и хрипело:
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS всё глуше, глуше.
И ужас режет души
Напополам…
– Высоцкий… Та самая песня, – глухо проговорил Родя. – Высоцкий, слышишь? Слышишь? Высоцкий?
Но ответа не последовало. Родион повернул голову и огляделся – кота нигде не было. Высоцкий исчез.
Родион в панике закружил по пятачку, на котором только что стоял вдвоем с котом. В голове трусливым зайцем прыгал единственный вопрос: что с ним теперь будет? Ведь, несмотря на то, что Проводника искал кот, в теперешнем своем состоянии Родя нуждался в сером куда больше! Родя был уверен – только Высоцкий сможет вывести его из промежуточного состояния, в котором он оказался. В каком-то смысле сам Высоцкий стал Проводником, и его пропажа означала для Роди страшное – смерть, причем буквально!
Родион снова повертел головой, но ничего не увидел – темнота, как живая, окутала его, будто окунула в чернила. Фонари, хоть и были зажжены, ничего не освещали, круглые пятна их света лишь подчеркивали окружающую мглу, делая ее еще непроглядней. В желтых световых кругах колючими иголками вспыхивали дождевые струи, вонзаясь и впитываясь в черный, как земля, асфальт.
– Высоцкий, – тихо позвал Родион, – ты где? Высоцкий, эй, Высоцкий!
Никто не отозвался.
– Серый, котяра, выходи! Хорош шутки шутить, не смешно! Высоцкий! – все громче и громче звал Родя. – Кот! ВЫСОЦКИЙ!!!
Неужели кот сбежал, бросил его? А что, запросто мог. Увидел Родины скрещенные пальцы, смекнул про вранье, да и удрал. А Родя пусть сам разбирается, ищет выход. «Кто меня язык тянул, – сокрушался Родион, –
